© ИП «Карповский Дмитрий Евгеньевич», 2015

© ООО «Издательство АСТ», 2015

* * *

«Когда я отправлял своего единственного сына в далёкую, враждебную всему русскому Великобританию, сердце моё сжималось от горя двойной утраты.

Жестокое убийство моей супруги, совершённое едва ли не на глазах маленького Михаила, мои ладони в её крови, её последний выдох, светлым облачком коснувшийся моих губ, лицо сына, видящего мёртвую мать на моих руках…

Видит Бог, никто из нас не желал такой судьбы. Я знал, на что иду, в срок принимая от своего отца браслет ордена Цепных Псов, как и он, верой и правдой служа русскому трону.

Мне довелось воевать почти на всей территории Империи, от Крыма до Сахалина. Я участвовал во всех войнах, много раз был ранен, умирал от лихорадки, вызванной отравленной иранской стрелой, я четырежды спасал жизни русских царей, но не мог защитить свою жену.

Единственное, что я сумел сделать для сына, это отправить туда, где никто не станет его искать. В самое логово нашего вечного недоброжелателя…»

(Из записных книжек капитана Николая Строгова)

Эта маленькая, толстая, потрёпанная тетрадь в кожаном переплёте, более похожая на самодельный блокнот, содержала много обрывочных сведений о моём отце. Сейчас я понимаю, что совершенно не знал его.

Когда мне было семь-восемь лет, я безумно любил его. Любил самой искренней, чистой и открытой любовью, на которую только способно мальчишеское сердце. Втайне надеясь, что он видит это, что если я буду делать всё, как он скажет, отец заметит моё рвение, станет проводить со мной больше времени, будет гордиться мной.

Когда же после того страшного дня и похорон матери отец молча отправил меня в неизвестный и пугающий Лондон, моё детское сознание было растоптано одним словом – изгнание. Он прогнал меня с глаз, как негодного щенка, он бросил меня одного на чужбине, я больше не нужен ему, но кроме него у меня больше не осталось ни одной родной души.

Сейчас я понимал поступок моего отца. Но простил ли его? Не знаю…

– Ты уснул, что ли, паря?

Что-то, похожее на лондонский мост по тяжести и жёсткости, ударило меня в плечо, едва не вышибив из седла. Упс, похоже, я действительно уснул. Оксфордская привычка спать на лекциях то правым, то левым глазом попеременно на этот раз себя не оправдала.

– Матвей, – с чувством ответил я, стараясь максимально сохранять присущую аристократу невозмутимость, – в Британии вы бы никогда не получили даже пост дворецкого. Максимум должность вышибалы в каком-нибудь грязном портовом баре.

– Да ты на себя посмотри, джентльмен с небритой харей! А будешь спать на ходу, я вон мисс Аннушку попрошу нежной ручкой тебе по загривку леща отвесить. Не откажешь старику, доченька?

– Для вас, дядя Матвей, всё, что угодно! – лучезарно сверкнула зубками дочь английского посла.

Ну вот. Опять все против меня. Я покачал головой, отряхивая грёзы Морфея, и поскрёб ногтями щёку. Побриться действительно не мешало бы. Да и вообще, если бы сейчас кто-то видел нашу троицу со стороны, то ни за что бы не поверил, что мы прибыли из блистательной столицы Российской империи, самого Санкт-Петербурга!

Прежний костюм, хоть и в изрядно замызганном виде, сохранился лишь у старого конвойца. Полы его черкески обтрепались о колючий кустарник до эффектной бахромы. Некогда начищенные мягкие сапоги теперь стали какими-то рыжими, мятыми, со сбитыми каблуками. Кожа на ножнах кинжала расцарапана, чёрная папаха с красным верхом вообще больше напоминала какого-то неизвестного науке зверя, нагло усевшегося на покрытой серебряным ёжиком макушке нашего казака.

Мой английский костюм давно пришёл в негодность. В какой-то случайной лавке у села, названия коего вы не встретите ни на одной карте, мне были куплены грубые штаны, сапоги армейского образца, рубаха с вышивкой и короткий тулуп. Впрочем, очень удобный, хоть и с двумя зашитыми дырами от пуль на спине.

А ещё на меня водрузили какую-то страшную лисью шапку под названием malahay. Перевода не спрашивайте, сам не знаю, но вид у меня в ней был совершенно дикий. К тому же она пахла псиной и постоянно сползала на глаза.

Мисс Энни поморщила носик и сразу сказала, что теперь-то она видит мой истинный облик – азиатский бандит с большой дороги! Как выглядела она сама, я, пожалуй, умолчу.

Чисто из зависти. Этот предательский денщик раздобыл ей простое длинное платье, разрезал подол по бокам, купил (или украл, у него и то и другое запросто!) неизвестно где узкие уланские брючки и аккуратный дамский полушубок. На голову она повязывала расшитый русский платок и при всём варварстве внешнего облика выглядела вполне себе привлекательно. Ну вот, умолчать не получилось…

Мы добыли достаточно хороших лошадей местной алтайской породы, невысоких, крепких и очень выносливых. С оружием, правда, беда, запасных патронов под маленький «лефорше» нам нигде купить не удалось. За казачью шашку в серебре Матвей и выторговал наших лошадок, теперь на его поясе красовался лишь длинный дедовский кинжал.

Причём на мой шутливый намёк, что за эту вещь можно было нанять ямщика до самого Байкала, грозный казак без малейшей улыбки пообещал продать меня в рабство каким-нибудь ордынским басурманам, но кинжал не отдаст нипочём! И хотя эпоха правления Орды в этих местах давно минула, я предпочёл не рисковать…

– Вот он, Байкал-батюшка, живое море, бездонное озеро, хрустальное око Господа нашего, – не без поэтичности широко перекрестился Матвей, кивком головы указывая вдаль.

– Значит, мы прибыли? – рыженькая англичанка с воодушевлением приподнялась на стременах. Прямо перед нами, от края до края, сколько позволял обзор, раскинулась голубая зеркальная гладь одного из самых известных озёр в мире.

По своей учёбе в Оксфорде я помнил, что его часто сравнивают с морем, что его глубины мало исследованы, что над ним властвуют могучие ветра и неуправляемые течения, что здесь самая чистая вода и зимой якобы даже можно видеть сквозь лёд стаи рыб, проплывающих на три-пять-десять футов под водой!

Я сунул руку за пазуху и достал записную книжку отца. Каждый вечер при свете свечи или костра мне доводилось перелистывать пожелтевшие страницы. Словно бы впитывая его почерк, короткие заметки, таинственные истории, непонятные рисунки и знаки. Быть может, поэтому пальцы сами собой открыли нужную страницу.

– Боюсь, что именно тут нас будут ждать самые большие испытания, – пробормотал я себе под нос.

Надеюсь, меня не услышали. Последние три-четыре дня наш путь пролегал по узким тропам между высоких сопок. Общих дорог, как вы понимаете, нам давно приходилось избегать. Если бы не эти вечные блуждания по «куширям и буеракам», как выражается наш Матвей, возможно, мы прибыли бы на Байкал неделей-другой раньше. Но хуже всего, что во мне крепло нехорошее предчувствие того, что если таинственные преследователи знали о конечной цели нашего маленького отряда, то что им мешало, пользуясь широкими дорогами, опередить нас и устроить засаду где-нибудь на побережье?

– Пошли, что ль? – старый казак тронул бока своей лошади каблуками и первым начал спуск по тропе. Мы двинулись следом, предавая свои жизни его опыту и звериному чутью человека, закалённого страшным горнилом постоянных войн и приграничных стычек. И то, что мы до сих пор живы, это, конечно, его заслуга.

– Ты чего задумался, твоё ж благородие? Рот закрой, ворона залетит, гнездо совьёт, гадить будет!

Я его убью. Вот потренируюсь ещё немного в стрельбе, вызову на дуэль и убью. Иначе он своими насмешками меня в гроб вгонит.

– Уважаемый сэр, – с искренней вежливостью обратилась ко мне дочь английского посла, – вы не могли бы ехать впереди меня? Понимаете, когда я еду перед вами, у меня складывается впечатление, что вы меня рассматриваете. Со спины. Уж не знаю, на какой предмет…

Я покраснел.

– Нет-нет, ничего личного! Просто мне щекотно…

Вот её мне тоже хочется убить с завидной периодичностью. Ибо, если в грубости Матвея прослеживается хоть какая-то воспитательная цель, мисс Энни Челлендер изводит меня просто потому, что ей это нравится. Подойдём поближе к Байкалу, утоплю обоих…

Не успел я как следует додумать эту сладкую мысль, как откуда-то сзади раздался тонкий детский крик!

– Понеслась душа в рай! – прокомментировал старый казак поступок моей лошади, которая, прижав уши, молча бросилась на голос.

Моё мнение она игнорировала, закусив удила и не реагируя на плеть. А поскольку мы с ней являлись замыкающими, то мне и пришлось волей-неволей возглавить армию спасения. Детский крик продолжал рваться под небеса, я на скаку выхватил револьвер.

Гнедая кобыла бодро вынесла меня на небольшую полянку в гуще леса, где у корней вывернутого дерева сжалась в комочек маленькая черноволосая девочка в незнакомых одеждах. Буквально в трёх шагах от неё выгнула спину большая рыжая кошка с чёрными кисточками на ушах.

– Рысь! – скорее подумал, чем сказал я, вскидывая руку.

Три выстрела слились в один, словно бы полотно с треском разорвалось. В пороховом дыму не было видно, куда прыгнула хищница, но надеюсь, я хотя бы её ранил. Грозный окрик Матвея заставил меня броситься с седла едва ли не вниз головой.

– Девчушку прикрой, герой, штаны с дырой! А энтой кошке я своей рукой короткий хвост отчекрыжу…

– Удачи, – только и смог пожелать я, отплёвываясь травой и сосновыми иголками.

Почти на четвереньках подобравшись к бедному ребёнку, мне удалось обнаружить, что ножка девочки в узорном сапожке зажата стальными челюстями капкана. Наверняка поставленного на ту самую рысь…

– Не ушла, стерва-курва драная. – Бывший конвоец с удовлетворением приподнял одной рукой безжизненное тело зверя. – А ты где стрелять-то так навострился? Три пули – и все в цель. Уважаю!

Пока мы, мужчины, тратили время на всякие глупости, как было написано на гневном личике юной англичанки, она сама уже вытирала платочком зарёванное лицо ребёнка и даже пыталась тонкими пальчиками разжать челюсти капкана. Разумеется, ей это не удалось.

Даже под моим нажимом он открылся не сразу, но я справился. Ножка девочки была освобождена, а плакать она прекратила в ту же секунду, как только уставилась узким полумесяцем глаз на Матвея с мёртвой рысью на руках. Ну естественно, кому тут у нас главное внимание, только ему…

– С тобой всё хорошо, маленькая моя? – заулыбалась мисс Челлендер, хлопоча вокруг бедняжки. – Ножка не болит? Наступить на неё можешь? А где твои мама и папа? Ты что, сиротка-а…

Старый казак кротко вздохнул, перебросил тело рыси на седло своего недовольно храпящего коня, потом шагнул вперёд, взял ребёнка на руки и молча посадил на мою лошадь.

– Покажешь дорогу?

Девочка кивнула. Матвей взял двух лошадей под уздцы и повёл по тропинке куда-то вниз по склону. Я помог англичанке влезть в седло.

– Мы изменили цель маршрута?

– Не знаю. Думаю, что Матвей хочет отвезти ребёнка домой, в какой-нибудь посёлок или стойбище. Сколько помню, на землях Восточной Сибири проживает более десятка различных народностей.

– Будем надеяться, что они гостеприимны и не промышляют разбоем, – философски кивнула мне рыжая Энни. – Признайтесь уже, Майкл…

– Михаил, – поправил я.

– Yes, of course, Михаил. Что же мы всё-таки ищем на Байкале? То есть что конкретно? Не поймите меня неправильно, но это и мой выбор тоже. Я пошла с вами лишь потому, что моего бедного отца безжалостно зарезали, словно быка на скотобойне. Я хочу вам помочь, но я должна знать, как и чем…

– В первую очередь мы ищем латинскую букву S. Она не раз встречается в записках моего отца, и именно её вывел кровью ваш сэр Эдвард в ту ночь. Простите.

– Ничего. За время нашего путешествия я столько раз видела смерть, что, кажется, уже начинаю привыкать к ней. В конце концов, я ведь британка по крови, и это наша нация наложила лапу английского льва на весь мир, от Индии до Нового Света.

– Кроме России, – ещё раз поправил я.

– Кроме России, – согласилась она таким тоном, словно гордилась этим.

Ох, мне бы её уверенность…

Я не мог не замечать очевидных недостатков своей родины, вопиющей антисанитарии постоялых дворов, нищеты деревень, процветающего взяточничества и мелкопоместного тиранства. Как не мог объяснить себе странное понимание внутренней свободы этих людей.

Русские очень чётко делили свободу личности и свободу общества. Они были готовы терпеть любые беды и лишения, лишь бы не потерять свободу! Не собственную, не личную, а какую-то условную свободу страны! Они мыслили себя свободными, лишь если свободна их родина…

Но разве плохо живётся странам и народам английских колоний? Британия строит им железные дороги, развивает торговлю и промышленность, продаёт товары и учит правильному образу жизни. Цивилизации, в конце концов!

Ведь именно под властью короны Индия стала настоящим бриллиантом Востока! А наша благотворительность и огромные средства, ушедшие на освоение Нового Света? А сотни наших храбрых ребят, погибших за интересы всего мира в Пакистане, в Китае, в диких и неосвоенных землях Азии, Африки, Австралии?!

Почему же эта грубая, варварская Россия так твёрдо отрицает цивилизацию и направляющую роль просветительской руки Запада?! На минуту я почувствовал себя самым упёртым консерватором в палате лордов. Ещё больше средств на увеличение армии и флота! Ещё три или четыре военных крейсера к Архангельску или берегам Крыма! О боже…

Они убили моего отца ради пресловутого блага Англии, и даю слово джентльмена, я выясню, что же это за благо…

– Майкл, Майкл! Ой, в смысле Михаил, – свесилась ко мне с седла мисс Энни. – Вы только послушайте, они уже болтают, как старые знакомые! Ну не прелесть ли?

Я не стал уточнять, кто именно из пары «старый и малый» кажется ей прелестью, но согласился, что эти двое нашли общий язык. Девочка вполне бодро общалась на русском, правда, со смешным неподражаемым акцентом.

– Я в лес сама пошла-пошла. Каждый день хожу, да! А капкан наш сосед ставил, злой сосед, нехороший сосед. Жадный-жадный!

– Нога-то не болит, балаболка?

– Болит, да-да. Немного болит. Завтра не будет болеть!

– Вот и ладушки, – охотно поддерживал беседу бородатый казак, который, как всегда, говорил мало, но по существу, каким-то непостижимым образом вызывая доверие у всех, даже у этой дикарки. – Ты сама-то из чьих будешь? Бурятка али башкирка?

– Курыканы мы, – важно ответила девочка. – Меня Айгуль зовут.

– Красивое имя.

– По-вашему «лунный цветок» будет! Мне священник так сказал, да-да! Он в большом городе живёт, к нам в посёлке тоже ходит, везде ходит, да-да! Всё-всё знает! А тебя Матвейка зовут?

– Матвей, – поправил старый казак.

– Не, Матвей страшный, – рассмеялась девочка так, словно кто-то высыпал хрустальные бусы на серебряный поднос. – А ты добрый, ты Матвейка-Матвейка!

Видя, как покраснел старый конвоец, мы с Энни невольно улыбнулись. Ага, значит, и у него есть слабости. Ну-ну, брутальный кубанский казак, теперь-то мы точно знаем, как к вам следует обращаться…

– А вы позовите его, – заговорщицки наклонилась ко мне юная англичанка. – Только так, как эта девочка!

– Матвей… – громко начал я и вовремя осёкся. – Ка… к-ка… Я хотел спросить, если позволите. Быть может, родственники этой малышки помогут нам в поисках?

– У меня спроси, да, – гордо вскинулась Айгуль. – Мой дедушка шаман, он всё в лесу знает, он с духами говорит, да-да! Чего ты на Байкале ищешь?

– Вот, – я подошёл поближе и раскрыл перед ней записную книжку отца там, где была изображена латинская буква S.

– Удила коня Чингисхана?!

Матвей рывком остановил лошадь.

– А ну-ка объясняй, кроха. Что за удила такие и при чём тут Чингисхан? Он ить уже лет пятьсот-шестьсот как помер.

– Не знаю, – Айгуль явно смутилась. – А вот этот знак знаю, да-да. – Она ткнула пальчиком в букву S. – Это удила коня Чингисхана, у нас все так говорят-говорят, все их видели, да! Только туда нельзя ходить…

– Отчего ж? – сурово выгнул бровь папин денщик.

– Нельзя, Матвейка, не ходи! Ольхон – большой остров, страшный, там духи в пещерах живут-живут, там люди пропадают, да…

Ну вот примерно на данной оптимистичной ноте (если кто не понял, то это был сарказм) мы неожиданно выехали из леса и были встречены дымом костров, собачьим лаем, запахом жареного мяса и настороженными взглядами охотников-курыканов.

Кажется, нам тут были не очень рады. Но, с другой стороны, если тебя не встречают ружейными залпами, это уже вселяет надежду, не правда ли?

– А мне тут даже нравится, – осторожно улыбнулась рыжая англичанка. – Смотрите, они все хотят с нами познакомиться! И их так много… очень… слишком много.

Собственно, и пары минут не прошло, как вокруг нас столпилось всё племя. Мужчины, женщины, старики, дети, человек семьдесят – восемьдесят, не меньше. И ещё наверное два десятка громких собак с закрученными хвостами. Разве что лошади, пасущиеся у леса, не пошли нас смотреть, уже спасибо…

Должен признаться, я совсем не люблю быть в центре внимания. Скромная жизнь тихого филолога, занимающегося милой сердцу научной работой, всегда нравилась мне гораздо больше. Тем более что у большинства мужчин были охотничьи луки и даже, пусть и не новые, но ружья. А суровые взгляды этих людей чётко говорили, что пользоваться этим оружием они умеют…

– Дедушка-а! – Айгуль осторожно спрыгнула с седла прямо на руки невысокому крепкому старику.

Одет шаман был в свободную рубаху и штаны, сшитые из выделанных шкур, плащ на плечах расписан непонятными узорами, на шее амулеты из костяных и деревянных фигурок непонятной формы, на ногах растоптанные русские сапоги.

Его почти плоское жёлтое лицо, изрезанное сотнями морщин и шрамов, в обрамлении спутанных седых волос и короткой бороды, скорее походило на какую-то страшную этническую маску. Узкие черные глаза смотрели строго, но без неприязни.

– Нас съедят? – на всякий случай уточнила мисс Энни.

– Мне и самому любопытно, – чуть поморщился я. – Но вряд ли, племена Сибири не отличаются склонностью к каннибализму. По крайней мере, так написано в учебниках.

– Уф, слава богу, от сердца отлегло.

– Но принести в жертву тому же озеру Байкал или духам гор вполне могут.

– Мне уже начинать бояться?

– Пока нет. Думаю, минут через пять-десять.

Девочка что-то зашептала деду на ухо на своём языке. Старик покачал головой, почесал в затылке, подергал себя за бороду, а потом поклонился нам.

– Гости, – коротко сказал он.

Люди расслабились и заулыбались.

Гости, понятное дело, значит, пока мы в безопасности.

– Вождя нет, однако. Ко мне ходи, да!

Матвей поклонился в ответ, мы последовали его примеру, после чего все проследовали за прихрамывающей девочкой, которая указывала на стоящее в отдалении низкое сооружение из жердей, шкур и бересты. На первый взгляд нечто среднее между обычной землянкой, малороссийской мазанкой и северным чумом.

Пока папин денщик рассёдлывал и стреноживал наших усталых скакунов, неутомимая англичанка первой нырнула в жилище шамана, а я, пользуясь возможностью, решил быстро осмотреться вокруг.

Как я понимаю, курыканские племена делились на степные и лесные, свободно кочевали, но могли и по несколько лет осёдло оставаться на одном месте, занимаясь охотой и рыболовством. Жили деревнями и стойбищами, имели много детей, верили в духов, хотя многие охотно принимали и православие.

Племенем правил вождь, его должность была избираемой каждый год. Причём это не обязательно был старый человек, главное значение уделялось личностным качествам – боевому опыту, успехам в охоте и рыбалке, умению заботиться о всех и о каждом. А, как известно, эти вещи далеко не всегда передаются по наследству.