– Нет у неё рогов.

– Сам от знаю, не перечь! – вконец разошёлся батюшка.

Его можно понять, он действительно угрохал на меня кучу сил и времени, а вместо блестящей карьеры бесогона меня без объяснений турнули из Системы коленом под зад. Для него как для учителя и наставника это конечно же большой удар по самолюбию.

– Каша гречневая на молоке с маслом, мёдом, сахаром и кислой клюковкою, – торжественно объявил красавец Анчутка, решительно встревая меж нами с горячим котелком. – До той кашки дозвольте подать ветчинку говяжью нарезную, чёрный хлеб с чесночком, ещё солёное сальце под рябиновую настоечку! Уж не побрезгуйте-с!

Безрогий бес отлично знал свои обязанности, волшебный аромат накрыл всю кухню. Отец Пафнутий ворча сдулся, перекрестил еду, прочёл короткую молитву и жестом пригласил всех оттрапезничать. Всех – это, собственно, нас двоих, меня с доберманом.

Анчутка свои сухарики, или что там у него оставалось, благословлять не позволял, ему ж потом оно поперёк глотки встанет. Он бес, таковым и останется, ни в человека, ни в ангела ему перевоплотиться не суждено. Да он вроде и сам не горит желанием. Скорее всего, ему даже в чём-то нравится у нас, он получает тут бесценный опыт сотрудничества с бесобоями, так сказать, изнутри, потом, наверное, книгу на эту тему писать будет.

– Ладно, паря, прости от старого дурака.

– Бог простит, отче.

– С Богом-то я сам говорить буду, а ты прости!

Хорошо чувствуя напряжение в его голосе, я поспешно простил святого отца, своего учителя и наставника, одновременно попросив на всякий случай прощения и у него. Не важно за что, всегда за что-нибудь да найдётся. И кстати, правильно сделал.

– Прощаю от, паря, со всем смирением прощаю. Так что ж теперь, собирайся-ка, в храм от пойдём. Мне-то службу служить, а тебе об здоровье, скорейшем от выздоровлении-то, да от ещё б и о вразумлении умственном Господа нашего просить надобно. Собирайся от, паря!

Тоже верно, ведь если вспомнить, так моя первостепенная задача – это быть скромным послушником при Воскресенском храме, а уж бесогонить меня отец Пафнутий научил в качестве, так сказать, второй профессии. И да, он тысячу раз прав, всем нам о спасении собственной души думать надо, а не о том, где, когда и как веселее бесов гонять. К тому же запах ладана и дружное псалмопение невинных бабулек у алтаря реально выбивает из головы все мирские мысли.

Марта написала мне короткое «прости», но, наверное, просто забыла добавить «прощай». Что ж, видимо, это слово нужно произнести именно мне? Если так, значит, так…

Воскресенский православный храм от момента строительства и по сей день является главной достопримечательностью села Пияла. Пять куполов, высокая пирамидальная постройка, сплошь дерево без единого гвоздя, более поздний пристрой, крытый белой жестью, плюс невероятное ощущение тишины и покоя, сошедшего на эти потемневшие православные кресты.

Почему-то именно здесь, на исконном русском Севере, незримое присутствие Бога в душе каждого человека, в глазах какого-либо зверя, в дуновении всякого ветра и наклоне любой былинки ощущается совершенно иначе, чем на богатом и щедром юге. Да, где-то там далеко стоят столичные города, высятся белокаменные золотые храмы и людям не приходится пробивать себе путь к церкви по двухметровому слою снега. Прийти и помолиться здесь всегда легко. Плохо ли это? Нет, хорошо!

Но тем не менее в неизбывной милости своей Господь обращает свой взор и на такие вот крохотные, забытые всеми места, благословляя с высоты небесного престола деревянный храм тихой Пиялы. Наши холода, наш труд, нашу любовь к своей земле…

Работа прислужника не особенно тяжела и уж тем более не сопряжена с какими-то особыми моральными тяготами. Обычное дело – подай, принеси, убери, не мешайся под ногами, стой в углу, беги сюда, на тащи, клади аккуратно, говори тихо, молчи в тряпочку. Послушание есть основа основ добродетели человека в церкви. Подчинение тела душе. Смирение. Именно этому я приехал учиться.

Весь день, без перерыва на обед, почти до восемнадцати часов вечера, мы провели в требах, службах, молитвах, пениях, возжигании свечей перед иконами и окуривании ладаном как немногочисленных прихожан, так и полуоблупившихся настенных росписей нашего старенького храма. Мне даже как-то удалось практически отключить голову, полностью погрузившись в свои нехитрые прямые обязанности.

Потом батюшка ещё какое-то время беседовал с местными жителями, терпеливо принимая их ворчание на местные власти, претензии к супругам или детям, а ещё жалобы на соседей, врачей, здоровье, погоду, телевидение… да и всё такое в целом. Меня лично такие вещи скорее бесят, но отец Пафнутий выслушивал всё с каменным лицом римского стоика или игрока в покер.

– А вот соседка-то говорит, что мой от к бабке Мане ходит. Чё от он там забыл-то? Ей уж под сто лет, чё она ему дать-то может, от карга беззубая? Нешто как раз беззубая и может…

– Чую, идёт! А кто? Не знаю. Но ко мне. И я ему эдак-то тихонечко из-за забора как шандарахну поленом по зубам! Он и брык! Какую молитву прочесть, шоб не посадили-то, ась?

– Бабка моя от говорит, что в телевизоре видела деда, которому за девяносто, а он… огурец! Я ей говорю от, дескать, давай, чё, вдруг и у меня… огурец? А она – «эдак чё-то не хочу», романтику ей подавай, за амбаром, говорит… Дак зима ж! Чё, коли от примёрзнем с… огурцом-то, а?! Я к тому, чё, может, бабку мою в святую от воду башкой макнуть. Поможет ли, чё ли?

Нет, не подумайте, будто бы у нас тут, на Севере, народ озабоченный или что это я вам специально такие моменты подбираю. Люди у нас простые, что на уме, то и на языке, фамильярность от субординации нипочём не отличают. Но, с другой стороны, и за спиной у вас тоже ничего говорить не станут из того, что не посмели б прямым текстом вылепить вам в лицо. Согласитесь, это тоже по-своему правильно и Декарт мне в печень, но таки заслуживает уважения.

– А как от муж-то от ней в город от сбежал, так Надюха-то наша каждую ночь стонет! Тока не жалостливо, как от баба в горести, а эдак-то «ох!.. ох!.. о-о-оу!». Матерь Божья, от пресвятые угодники, как сказать-то… Вроде как от удовлетворение она с того получает. Может, над ней-то надобно какую от ни есть молитву спасительную прочесть? Ить сгорит девка. Под семьдесят кило от была, справная, гладкая, а стала-то худее на треть.

– Причастие принимала ли?

– Нет, батюшка. Она от и церкви-то чурается, ровно басурманка какая. Чё ж делать-то, а?

– Бесы в ей, сильные, – уверенно кивнул отец Пафнутий. – Ввечеру от зайду, отмолим.

Я, пожав плечами, отвернулся в сторону. Не моё дело, конечно, но иногда мне кажется, что мы слишком многое списываем на нечистую силу. Нехватка молодёжи на селе, а также вообще трудоспособных мужчин репродуктивного возраста, их естественный переезд в большие города ради заработка и лучших условий жизни вряд ли стоит считать активными происками тех же бесов.

Умирающие или обезлюдевшие деревни – это даже далеко не наша российская, а давно уже общемировая проблема. Но батюшка всегда прав, на то он и батюшка. Пастырь бережёт своё стадо молитвой и словом Божьим, но когда волки наглеют, то, не раздумывая, берётся за ружьё. Сходим, посмотрим, проверим, если там есть какая-то нечисть – изгоним, делов-то.

Перед закрытием храма отец Пафнутий поманил меня пальцем:

– От слыхал, поди, Федька? Домой-то не идём, сперва нам от беса из Надежды Кармухиной изгнать от надобно.

– Вообще-то там не обязательно бес. – Я смущённо прокашлялся в кулак, наставник у нас, конечно, человек прогрессивный, но всё-таки…

– Ты от мне-то голову не морочь! Доктор тут нашёлся. А то ж от я не знаю, почему одинокие бабы-то ночами стонут?! Да тока всё едино, проверить-то мы от должны. Кто у нас бесогон-то?

– Вы.

– Не, не угадал, я-то есть отец настоятель при храме Воскресенском. А от бесогонить – дело молодых, так-то и не спорь, паря. Одевайся по-быстрому, пошли! Чуйка у меня, от сам, поди, знаешь.

Ха, да Диоген мне в бочку, я что, против, что ли? Идём! Только вот револьвера у меня нет, святой воды на всякий пожарный наберу, мат всегда в голове, основные комбинации из пяти-шести слов я помню. Что же ещё? Молитвы, разумеется, именно ими в первую очередь и изгоняются все тёмные духи низшего уровня, в простонародье именуемые бесами.

Мы покинули церковь уже где-то ближе к восьми часам вечера. Отец Пафнутий собственноручно закрыл храм на замок, прочтя соответствующие молитвы и убрав ключ поглубже в карман штанов под рясой. В общем, как вы уже наверняка поняли, несмотря на позднее время, мы пошли бесогонить.

Учитывая, что Пияла небольшое село отнюдь не районного масштаба, кто где проживает из местных, отлично знали все. Батюшке даже не потребовалось уточнять адрес – гражданка Кармухина была прописана в одной из четырёх пятиэтажек на рабочем краю села. Считалось, что эти дома строились под молодых энтузиастов из столичных вузов, но они как-то быстро включили голову, предпочтя реализовать свой потенциал за границей России, а не в её заснеженных провинциях.

– Святую от воду-то взял?

– Так точно.

– Перстень от серебряный у тебя ли?

– Само собой.

– Молитвы-то наизусть помнишь?

– Помню, отче.

– А наган, наган-то забыл!

– Я и не брал его с собой, мы же в церковь шли. Да в кого мне стрелять-то, в несчастную женщину, стонущую по ночам?

– Дерзишь от, паря, – наконец-то догадался отец Пафнутий. – Из-за девицы своей рыжей с ума-то сходишь? Понимаю, сам от молодым был, да тока глупостями-то всякими делу не поможешь. Хочешь от, чтоб назад в Систему взяли?

– Без Марты не хочу. А её тоже уволили.

– А ты от во всём хорошее ищи! Уволили, так, стало быть, от свободна она, – подмигнул мне батюшка. – Адресок-то срисовать не догадался? Ну да от с этим я тебе помогу, бывших бесогонов-то не бывает, дружбу от мы все держим. И коли краса-то твоя хоть от месяц в той Системе отработала, так уж, поди, не потеряется. Держи от, Федька, хвост пистолетом!

Странная поговорка, ни у одной собаки хвост не похож на пистолет, но какой же филолог рискнёт лезть со своими книжными знаниями в живую народную речь? И тем не менее от слов моего наставника на душе действительно стало чуточку легче. Не знаю, как это объяснить…

Я ведь никогда не думал всерьёз, что могу потерять Марту. Согласитесь, трудно терять то, чем в принципе и не обладаешь? Вот именно. А что связывает меня с этой белокрылой ренуаровской красавицей с пылкими перепадами настроения, ругающейся едва ли не матом, но заботливо приберегающей всяческие сласти для моего нахального пса? По факту лишь короткие встречи перед работой по изгнанию всяческой нечисти. Было ли меж нами нечто большее?

Может, и так, спросим у Гесса, который, кстати, сейчас сидит дома в тепле, терроризирует нашего безрогого красавчика и скучает, потому что его с собой не взяли. Вот это, между прочим, тоже неправильно. В церкви собаке делать нечего, это факт, отражающий древнехристианскую традицию. Но в плане покусания всяческих бесов мой ретивый доберман самый лучший напарник на свете, о каком можно было бы только мечтать.

– О чём задумался-то, паря? – неожиданно спросил меня святой отец. – Дошли от, слава богу…

Последние два слова – это почти обязательная присказка, если можно так выразиться. Любой верующий человек должен знать, что всё, происходящее с ним в этом мире, вершится по воле Божьей. Поэтому благодарить за всё и всегда следует именно Всевышнего.

И в радости, и в горе, даже когда нам не дано понять Его промысел; всегда и везде, когда тебя ведёт по жизни вера, ты не останешься один и не впадёшь в отчаяние. Кто-то из святых отцов сказал: «чаю Господнего принятия душой!» И сие верно! А вот «отчаяние» означает отрицание того самого чаяния присутствия Бога…

Разумеется, как современный философ я просто обязан во всём сомневаться, но в данном случае казалось, что «слава богу», произнесенное наставником, очень к месту.

– Второй этаж от. Стучи, паря.

Видимо, я слишком далеко ушёл в свои мысли. Дверного звонка не было, вместо него торчали два перемотанных синей заскорузлой изолентой провода.

– Тук, тук! Вы не верите в Бога? Тогда мы идём к вам, – громко пропел я.

– Федька, заткнись от, не срами меня перед прихожанами, – прошипел батюшка, отвешивая мне воспитательный подзатыльник. Никаких обид, мы оба понимали, что делали, почему, зачем и каковы будут последствия. Я нарывался, он реагировал, но всем же весело, правда?

На стук отозвались не сразу, нам пришлось повторять минимум два раза. Дверь открыла приятная моложавая женщина где-то слегка под сорок, явно ухаживающая за собой и знающая себе цену. Крашенные красной хной волосы, длинный махровый халат с шикарным декольте, устало-томный взгляд синих глаз и блуждающая полуулыбка на пухлых губах. Да, вот такие зрелые красавицы встречаются у нас в сёлах, русский Север богат неразбуженными самоцветами…

– Бог в помощь, Надежда, – уважительно прогудел батюшка, с трудом отводя взгляд от глубокой ложбинки между двух белых холмов.

– Отец Пафнутий, вы? Так чё ж от на пороге стоять, – неспешно засуетилась хозяйка. – Такие гости, проходите от на кухню или в спален… ой!

– Федька, давай от! – подтолкнул меня в спину наставник, плавно уходя в сторону ароматно пахнущей пирожками кухни, а меня направляя прямо лоб в лоб на гражданку Кармухину.

– Чёй-то не поняла я, чё ему давать-то? – засмущалась она, старательно одёргивая подол, но тем больше обнажая пышную грудь.

– Отче наш, Иже еси на небесех! – подняв палец вверх, настоятельно напомнил я. – Да святится имя Твоё, да приидет Царствие Твоё… и ныне, и присно, и во веки веков.

– Дык… от… аминь, чё ли?

– Аминь, – согласился я, проходя за хозяйкой через гостиную в небольшую полутёмную и от того крайне уютную спальню.

Не уверен, что она и я, мы оба, абсолютно адекватно осознавали происходящее, но стоило мне войти, как дверь за спиной захлопнулась. Я обернулся – позади меня стояли четыре здоровенных мускулистых беса. Чернокожие, гладкие, с африканскими (не путать с афроамериканцами!) чертами морд, презрительными взглядами и массивными кулаками.

Четверо на одного? Хм, это ещё не худший расклад. Худшее было впереди.

– О, бесогон? Надо же, кого к нам занесло… – глухим, совершенно чужим голосом простонала гражданка Кармухина. – Раздевайся. Ложись, раз пришёл.

Я уже не пытался как-то там ответить или прожечь их полным праведного христианского гнева взглядом. Просто перекрестился, а красавицу Надежду вдруг реально начало колбасить прямо на кровати. Во-первых, она вспрыгнула на неё, не снимая тапочек, а во-вторых, следом начала раскачиваться в ритме только ей слышимой музыки.