– Ну, от теперь-то, покуда думаешь, чего спросить, сам-то давай рассказывай!

– Я мало что помню, отче. – Чай был слишком горячим, пусть постоит. – Мы попали в какой-то богатый особняк, там было целое логово нечистой силы, мы дрались, потом я пришёл в себя в больнице. Так что давайте сначала вы…

– Добро от, Федька, – качнул бородой отец Пафнутий, расправил усы, покосился на пустую чашку, но доливать не стал. – Не было ничего такого уж страшного-то, по чести от сказать, мы ж в танке! Дашка-то гашетку жмёт, от весь двор свинцом поливает, я тока от пару раз и пальнуть успел противопехотным, от фашисты и залегли все. А когда ты Якутянку-то увёл, так от черти словно бы засомневались от. А сомнения в бою штука-то опасная, сам знаешь…

Да, было такое. Мне приходилось видеть, как молодые ребята, полные романтизма в головах, отравленные либеральными идеями равенства всех людей и ценности каждой отдельно взятой жизни, опускали автоматы посреди боя, предлагая противнику сделать то же самое.

Не знаю, на что они всерьёз рассчитывали: типа возьмёмся за руки, помиримся, подружимся-выпьем, миру мир, конец войне?! На родину их тела доставляли с коробочкой медали поверх цинкового гроба, в бумагах, как правило, писали «пал смертью храбрых при исполнении воинского долга». Хоть какое-то утешение старым родителям. Но не мне их судить, эти парни не были трусами уж точно.

В общем, как продолжил мой наставник касательно недавних событий, рогатые фашисты из пекла восприняли отход Якутянки как некий знак мирного покровительства или компромисса с нашим партизанским отрядом. Такое не редкость, такое бывает.

Возможно, они решили, что сверху (снизу!) дали приказ не дожимать, возможно, просто не ожидали с нашей стороны столь упорного сопротивления. Черти умны, сильны, упрямы, образованны и даже в чём-то элитарны, их трудно убить, но поэтому в массе своей они очень высокомерны, я не говорил? Именно это качество их порой и губит.

Бесов всегда в разы больше, они хуже организованны, вечно грызутся между собой, но зато они всегда ближе к простому человеку и лучше понимают, что же такое представляют собой люди. И те и другие наши извечные враги, просто подход к каждому разный. Фашисты организованно отступили, забрав павших и раненых.

Наш героический танк перепахал весь двор, разнёс половину забора и взбаламутил всё население. Да глупо было бы притворяться, что такая эпическая битва на краю села пройдёт незамеченной. Якутянка обеспечила некий прозрачный купол, благодаря которому ни одна пуля или осколок не ушли в сторону, это в её интересах, но полностью погасить все звуки конечно же не могла.

Меня действительно не было два дня, но Система предупредила, что я в клинике, чтоб никто не волновался. Хотя у наших и времени-то на это не было. За эти дни отец Пафнутий трижды вызывался в отделение полиции к сержанту Бельдыеву, один раз они даже вместе ездили в район. Во всех случаях дело и не пытались возбудить – ни участковому, ни районному начальству не хотелось выглядеть круглыми идиотами в суде.

Типа что зимние ночные стрельбы в Пияле затеяли черти-косплееры в форме злых фашистских оккупантов, а потом приехал православный батюшка на танке, всех спас! Теперь на минуточку представьте, какой нехилый хайп словили бы на этом «НТВ», МВД и РПЦ, вместе взятые? Одни обогатились бы, других расформировали, третьи наверняка бы открестились от всего!

В общем, всё закончилось, как всегда: «смотрите там у меня, ай-ай-ай, чтоб в последний раз, больше миндальничать не будем, закатаем по полной, ишь распоясались, думаете, кое-кому всё можно, только из уважения к вашим прошлым заслугам» и всё такое прочее.

Анчутку, кстати, даже никуда не вызывали ни разу. Задница Вольтерова, да у него, кажется, до сих пор никто внятно и документов попросить не удосужился! Вот как у нас такое возможно? Просто потому что он бес, красавчик и хорошо готовит?

Кстати, с момента завтрака прошло часа два…

– Что у нас на обед? – спросил я.

– Ох ты ж, паря-то, поди, опять голодный, – опомнился святой отец. – И так от вона скулы-то торчат с больничных харчей.

– Гав?! – с надеждой поднял морду доберман, чьи недавние разборки с ливером завершились полной его победой за какие-то полминуты.

– Да что ж от такое-то, и Геська бедный сидит от с утра не кормленный! Анчутка, где тебя черти носят?

– Айне минуте. – На широкий стол тут же легла свежая скатерть. – Дас ист сосисен унд колбасен! Варёный русский капуста, унд свёкла, унд майонезн, пюре ист картофель, кукурузен хлеб, копчёный бекон, баварский пиво. Ах, майн либе Августин, Августин, Августин… Битте шён!

На минуточку я вдруг подумал, что, пожалуй, за нашим шумным столом всё-таки не хватает беззаботного щебетания седой внучки. Но увы, увы, курсант-эмчеэсница Фруктовая уехала в Питер ещё вчера. Было жаль, что мне не удалось с ней попрощаться. Но, быть может, ещё свидимся, планета круглая, да и такая суперактивная девушка вряд ли сможет остаться незамеченной. Тем более что теперь она тоже видит бесов.

– Теперь от твоя очередь, паря, – примерно через часок потребовал отец Пафнутий, когда безрогий красавчик унёс все остатки со стола на кухню. – Согрелся, отъелся, вспомнил, что успел, так от и рассказывай-ка давай от, куда с Якутянкой-то ушли, где от тебя черти-то били? Анчутке-то слушать сие от не возбраняется?

Я подумал и кивнул. Учитывая, сколько времени провёл этот бес рядом с нами, как постоянно вписывался за нас, рисковал своей головой и сражался плечом к плечу… Если уж он не заслужил нашего абсолютного доверия, то хотя бы на толику мужского уважения претендовать всё-таки мог. Это честно.

Потом я рассказал всё в деталях. Как мы ехали с Якутянкой на авто, как попали в странный дом, полный нечисти, как из её рта со мной разговаривал некто, человек, демон, субстанция. Рассказал о возможном предательстве или двойной игре Дезмо, о том, что мне предложили выдать Марту как некий залог мира, о яростной драке, которая началась сразу же после переговоров.

Но я рассказал им только то, что можно. Поскольку некие определённые моменты ещё не были осознаны до конца мною самим, вываливать собственную недоваренную кашу в общую кастрюлю пока, наверное, не стоило. Гесс скромно лежал на полу у моих ног, на редкость ничего ни у кого не выспрашивая. Мирно грыз говяжью кость, просто чесал зубы, категорически ни во что не вмешиваясь, не уточняя детали и не добавляя от себя.

Если я правильно помню, из всех нас только отец Пафнутий до сих пор пребывает в уверенности, что собаки не разговаривают. Все остальные в курсе болтовни простодушного добермана. И всё-таки, глядя в его честные карие глаза, я понимал, что упускаю нечто важное и весомое, за что, возможно, потом мне всё же придётся держать ответ…

А так в целом мы провели в разговорах весь день, ну до ужина точно. Добрейшей души святой отец, осмотрев мои боевые травмы, лично перебинтовал левый локоть и счёл, что пара дней отдыха мне не повредит. В том плане, что на службу в Систему он меня не пустит, доклад начальству подождёт, а вот неприхотливыми домашними делами загрузит по маковку.

В частности, пока Гесс наслаждался вечерним променадом, я торчал в сарае, вновь маскируя дровами старенький танк. Наверное, стоило бы сказать «новый», в масле, с конвейера, на нём и муха не сидела, хотя произведена машина в прошлом веке. Где же он достал эдакую антикварную махину?

– Устал? – сунул холодный нос мне любопытный доберман.

– Нет, – откликнулся я, морщась от боли в боку, всё-таки по рёбрам меня приложили неслабо.

– Поиграй со мной.

– Гесс, ответь на один вопрос.

– Я тебя люблю! Ты мой друг! Ты самый лучший хозяин на свете! Лизь тебя? Я хороший?

– Ты замечательный. – Опустившись на одно колено, я обнял его за шею.

Мои пальцы случайно коснулись серебряного ошейника, и короткая боль уколола в затылок. Что будет, если я прямо сейчас сниму его с Гесса? Не знаю…

И не хочу знать. Не потому что боюсь, а потому что никогда больше не позволю себе потерять самого верного и преданного друга на свете. Если собаки чем-то и покоряют наши души, то в первую очередь тем, что в зубах приносят к нашим ногам свои же сердца. И кем бы ни был мой пёс, в первую очередь он мой. Всё!

– А какой вопрос?

– Да никакого.

– Тогда пошли играть.

Доберман взвился вверх, невероятным образом умудрившись лизнуть меня в щёку, закинув задние лапы за голову вбок, развернуться и дать два круга галопом по двору для чисто эмоциональной разрядки. Думаю, потом мы гонялись друг за дружкой по свежевыпавшему снегу не менее получаса, я пешком, он всеми мыслимыми аллюрами, но вскоре на крыльцо вышел безрогий бес, поманив нас домой.

– Ты ведь не всё рассказал, амиго.

– Есть проблемы?

– Найн.

– А у меня были, и не хочется вновь напарываться на них без особой причины, – без улыбки ответил я, пытаясь оттолкнуть его плечом. С равным успехом можно было бы попытаться сдвинуть с места бетонную опору моста. Анчутка очень сильный, куда сильнее, чем кажется при первом взгляде. – Кто тот человек или нечеловек, с которым я разговаривал через Якутянку?

– Хан.

– Это имя, типа Хан Соло, воровская кличка или реальный титул?

– На данный момент это всё, что я могу тебе сказать, камрад. И поверь, я сказал много больше, чем следовало. Ферштейн?

– Яволь, – вздохнул я.

Анчутка хмыкнул, показал длинный язык Гессу и пропустил нас в дом. Доберман, скидывая фуфайку в сенях, предложил мне пойти и подержать беса, пока он тяпнет его за мягкое. У Гесса добрая душа и открытое сердце, если ему кажется, что меня обижают, то обидчику всегда кирдык.

Надо не забыть поделиться с напарником вкусняшками за вечерним чаем. И это не благотворительность, он ведь всё равно по-любому выцыганит. Отец Пафнутий потрепал по загривку пса, неожиданно для всех отказался от чая с ватрушками и засел у себя в комнате с очередным увлекательным детективом – то ли Ю Несбё, то ли Оливер Пётч? Они оба хороши.

И это отнюдь не значит, что он так расслабляется, нет, скорее «недушеспасительное чтение» помогает святому отцу лучше думать. А признаем, что, учитывая эпический экшн наших последних приключений, подумать ему ох как было над чем.

Легли рано, спали ровно. Я имею в виду, что почти ничего особенного не произошло, если не считать…

Бэмс! Наверное, меньше чем через час меня разбудил удар тяжёлой собачьей лапы прямо по лбу.

– У тебя оранжевый бес на голове. Я его хлоп, а надо было кусь? Ну, извини собаченьку…

Оранжевый бес, говорите? Пока я пытался вспомнить, что бы это вообще вдруг значило, свет в глазах погас на мгновение. Я как раз только и успел вскочить, кутаясь в тёплое одеяло и сунув ноги в домашние тапки.

…В белом коридоре Системы дожидались своей очереди двое бесогонов… или бесобоев. Разница невелика и скорее относится к ситуационной этике – какую-то нечисть изгоняют, какую-то непременно бьют. С нами поздоровались, вежливо, но осторожно, один, толстяк в несвежей полицейской форме, даже перекрестился на всякий случай.

Лысина Сократова, да нас тут вечно считают то героями, то предателями, то революционерами. И кстати, во всех трёх случаях они немножечко правы.

– Тео и Гесс, верно? – деликатно заметил второй, в спортивном костюме бандюги а-ля девяностые, но с абсолютно интеллигентной манерой речи. – Не подумайте ничего плохого, господа, я как гражданин мира готов принять всё и вся. Но разве вас не убили во время последней операции по захвату логова Бурятки?

– Якутянки, – поправил я. – И не операции, а личной встречи, не логова, а бала, не убили, а лишь намеревались помучить. В остальном всё верно, это мы.

– Второй такой собаки в Системе нет, – важно подтвердил полицейский, ненавязчиво намекая, что уж вторых-третьих-четвертых и пятых ребят вроде меня тут на пятачок пучок!

– Следующий.

Гесс даже не успел дать лапку похвалившему его бесогону.

«Спортсмен» подмигнул нам и тихо спросил:

– Между нами, а вы, случайно, не в курсе, за что Марту уволили? Такая привлекательная девочка была, вся из себя образованная, культурная. Хотя и рыжая, конечно. Считается, что рыжие девушки плохо приспособлены к офисной рутине. Им подвиги подавай, коня, лук со стрелами…

– Марты нет? – обалдело вытаращился на меня мой пёс. – А кто погладит мой зад и даст вкусняшки?! Бросила собаченьку.

– Следующий.

– Господа, моё почтение, – бесобой быстро пожал мне руку и Гессу лапу, – будете в Калуге, милости прошу забегать! В наших пенатах есть такая уютненькая кафешка в центре, «Герои нашего времени». Спросите Константина или Толика, любой десерт за мой счёт!

Мы с Гессом привычно кивнули. Как помнится, нас тут частенько куда-нибудь приглашали, и чаще всего вот так на скаку, без записи нормального адреса и обмена телефонами. Понятия не имею, когда и каким боком коварная судьба закинет нас в этот старинный русский городок, но если даже и да, то, скорее всего, мы там по-любому бесогонить будем, а не бегать по местным кафешкам в поисках всяких там Константинов-Толиков.

– Следующий, – пригласил нас механический голос.

Я поплотнее запахнул на себе одеяло, свистнул добермана и толкнул дверь.

В кабинете за рабочим столом перед открытым ноутбуком сидел тощий чёрный ангел в костюме-тройке, прилизанный пробор на его голове можно было проверять линейкой. Хоть какое-то подобие улыбки на постном лице, наверное, можно было бы увидеть, лишь когда меня будут прилюдно и торжественно жечь на площади в Мадриде, как колдуна или еретика.

– Явились, клоуны?

– Кто обзывается, тот сам на себя называется, – опережая меня, детской скороговоркой ответил мой пёс.

Дезмо только покачал головой, устало поправляя душащий его галстук.

– Фёдор Фролов и доберман Гесс, вот официальное уведомление о вашем увольнении из Системы. Формулировка – «по собственному желанию». Так решило начальство, лично я бы инкриминировал вам раскачивание лодки, предательство, измену, сношения с врагом, продажу души нечистому, провокации и вербовку других бесогонов с целью уничтожения самой Системы изнутри.

– Где Марта? – спросил я, забирая бумагу с приказом.

– Её тоже уволили, – честно глядя мне в глаза, ответил Дезмо.

– Пошли, дружище. – Я хлопнул Гесса по холке. – Здесь нам больше делать нечего.

Пёс опустил морду едва ли не до пола, поскулил, но послушно развернулся на выход.

– Эй. – Чёрный ангел остановил меня.

Я всегда говорю «чёрный», но это из-за цвета его крыльев, так-то он не негр. Хотя, наверное, где-нибудь на Западе не прошла бы такая длинная история без единого темнокожего героя хоть бы и третьего-четвёртого плана. Типа это расизм, да? Плевать, у нас Бельдыев есть, а он башкир…

– Это тебе от Марты. Я дал слово. – Не поднимаясь с кресла, он протянул нам белый запечатанный конверт без подписи.

Доберман резко сделал поворот оверштаг, крутанувшись на задних лапах, ловко цапнул конверт зубами и передал его мне. Сердечно прощаться не стали, благодарить тоже, в конце концов, нас же отсюда выперли. И, как я понимаю, без объяснений и выходного пособия.

– Карту? – обернулся ко мне Гесс.

«Джокер остался дома в кармане свитера», – не успел подумать я, как мы оказались дома.

Ну хоть на этом спасибо, технические службы Системы по-прежнему работают безотказно, в этом смысле честь им и хвала.

…Мы стояли у моей кровати, которая после отъезда курсантки Фруктовой вновь стала моей. В доме было тихо, никто не проснулся, и наше возвращение, как и исчезновение, вроде бы прошло незамеченным. Верный доберман беззаботно зевнул во всю пасть, помахал мне обрубком хвоста и отправился досыпать на своё место. Даже спокойной ночи мне не пожелал, скотина эдакая. Хотя при желании и мог бы.

Впрочем, к последнему я отнёсся философски, тихо щёлкнул переключателем ночника и вскрыл конверт. Да, вот так просто, хотя, конечно, это нарушало все мыслимые традиции. Всё следовало делать иначе. Как всякий нормальный гот я был обязан прочесть прощальное письмо моей девушки именно ночью, при свете луны и звёзд, едва сдерживая скупые слёзы и кусая губы!

Так принято в нашей среде. Но Марта не была готессой, да и назвать её «моей» девушкой было пока слишком самонадеянно. Мы оба стремились к отношениям, но ни мне, ни ей просто не позволяли сделать очередной шаг навстречу. То работа, то бесы, то чёрный ангел, то местные проблемы, то черти, то Якутянка, то… Сколько ж так можно?!

С другой стороны, как философ, наоборот, я мог вообще не вскрывать этот конверт, давая самому себе болезненно-сладостную возможность мыслью растечься по древу. В этом смысле письмо даже не нужно читать, его достаточно самому себе просто придумать и не в одной, а минимум в трёх и более прямо противоположных версиях. К примеру, в лирической, криминальной, драматической, любовной, комической, наркотической, сентиментальной, матерной, бессмысленной, ну и так далее согласно вольно продолжаемому списку.

Да лысина Сократова, всё было не так! Разумеется, ничего ждать и придумывать я не стал, а вскрыл конверт, достав сложенный вчетверо лист бумаги. У Марты был округлый, красивый почерк отличницы. Которым, собственно говоря, было написано всего одно слово: «Прости».

Ниже вместо подписи прилагался отпечаток её губ красной помадой. Коротко, внятно, эффектно, и, самое главное, мечтательно философствовать по этому поводу теперь можно хоть до утра.

Как ни странно, с этими мыслями я очень быстро уснул. Был момент, когда, перед тем как сунуть письмо под подушку, я вдруг захотел поцеловать оттиск её губ, но, хвала Розанову и Кафке, отпустило. Сон накрыл меня сразу, а вот сновидений как таковых, кажется, не было, по крайней мере, я их не помню.

Утром встал сам, довольно бодро, несмотря на колющую боль в боку и левом локте. Переломы рёбер страшны лишь тем, что осколок может поранить печень, лёгкие или другие важные органы. Но, со слов отца Пафнутия, у меня вроде бы лишь пара-тройка серьёзных трещин, значит, достаточно просто бинтовать и не перегружать организм тяжестями. Непонятно, конечно, чего так долго меня проверяли врачи? Ну и бог с ним, заживёт само, главное – перетерпеть.

Оделся я тоже сам, слегка морщась, но в принципе без проблем. Выгул Гесса также прошёл без скрипа по тысячу раз отработанной и утверждённой им же программе. Беззаботный пёс даже не поинтересовался, а что же там было в том запечатанном письме, которое нам вручили в офисе вместе с приказом об увольнении из Системы.

Да и кто для него Марта? Просто рыжая девушка за ноутбуком, раздающая нам задания, гладящая его между ушей, приносящая зефирки и печеньки, а также отвлекающая меня от нашей с ним мужской дружбы. Он быстро её забудет, а я нет.

За завтраком отец Пафнутий, нацепив на нос очки, внимательнейшим образом ознакомился с бумагой, проверил печати и подписи неизвестных мне начальственных лиц, сурово крякнул, огладил бороду и, скомкав приказ, одним широким броском отправил его в растопленную печку.

– От же бюрократы-то безмозглые, прости их господи! Тут от готовишь, готовишь парня-то, опыт свой передаёшь, учишь от его, специалистом делаешь, а они от и кладут на тебя с прибором! Так и что ж, от сам, стало быть, виноват-то, Федька! Говорил от я тебе или нет? Говорил же!

– Все мы всегда что-нибудь говорим. Поконкретнее можно?

– Чтоб ты от с той девицей-то шуры-муры свои заканчивал! Не доведут от бабы-то до добра, энто от тебе все святые старцы-то в любом монастыре скажут.

– Я не монах.

– Молчи уж! От он же мало того что (грех на мне, Боже!) с той рыжей связался, так ещё и Якутянку-то чернявую до нашего села затащил! А разборчивый-то какой? Одна-то, вишь от, у него ангел с крыльями, другая от демон с рогами!