Он проследил, как она соскользнула с него, грациозно подошла к столику, наполнила меленький граненый стаканчик водкой, себе в бокал добавила вина и, погрузив на поднос еще и вазочку с маслинами, вернулась к постели. Алла действительно была прелестна. В ней проглядывал некий рафинированный надлом и признаки человеческой породы, что даже в смазливых потаскушках встречается крайне редко. Наблюдая за ее пластикой, Яша, наконец, ощутил желание. Забрав у нее из рук поднос, поставил его на пол, сгреб девушку и навалился на нее всей своей тушей.

– Господи, никогда не спала с бегемотом! Ты же меня раздавишь, – простонала Алла, но Фирман впился ей в губы, и говорить она больше не могла. Любовная возня огромного толстого мужчины с хрупкой девой напоминали сцену из фильма ужасов или одну из картинок великого Гойи. В его серии карикатур «Капричиос» подобные сюжеты имели место. Но художник рисовал аллегории, а здесь все было в натуре и потому куда отвратительнее.

Возился Яша долго. Утомленный многодневным развратом, он устал, и только профессиональное мастерство Аллы позволило ему завершить процесс достойно. Удовлетворенный олигарх тут же захрапел. Девушка приподнялась, с брезгливым удивлением оглядела тушу спящего клиента – бабья грудь, складки жира и маленький ярко-фиолетовый шрам на необъятном брюхе. Похоже на укус, подумала о шраме Алла.

– Нравлюсь? – продолжая храпеть, спросил Яша. Он спал чутко, всегда контролируя ситуацию. Этой уникальной особенностью обладают многие люди большого достатка. С первым миллионом приходит страх потерять его, а заодно и голову. Интересы богатея быстро меняются. Вместо интерьеров приобретенной недвижимости, престижных иномарок и скоростных катеров, его начинают интересовать камеры наблюдения, системы сигнализаций, поиск надежных телохранителей. Важнейшим сотрудником богача становится начальник его безопасности и – прощай, крепкий сон.

– Нравлюсь? – повторило он свой вопрос и открыл глаза. Они были заплывшие от длительного пьянства и злые.

– Кто тебя за живот укусил?

– Обезьянка одна. Так, из мира животных…

Алла усмехнулась:

– Зверюшек трюхаешь?

– Не твое дело.

– Не хочешь, не говори. – И она опустила ноги на пол.

– Ты куда?

– Кажется, я уже отработала.

– Нет. Ты мне понравилась. Останешься у меня.

– Надолго?

– Когда надоешь, выгоню. Штука в день. Годится?

– Хорошо, козлик. Но если еще раз назовешь меня блядью, заплатишь две.

– Много.

– А сколько, по-твоему, стоит хамство?

– Оно ничего не стоит. Но тыщонку рублей, так и быть, набавлю.

– Ты еще и жмот?

– Да, я не люблю выбрасывать деньги. Они мне тяжело достаются.

– По тебе видно – кожа да кости. Не хочешь платить штуку, верни себе хохлушку. На Украине и тысяча рублей бабки.

– Дурра, когда я стану президентом, вспомнишь, кто тебя трюхал, и загордишься.

– Ты – президентом?

– А что тебя удивляет? Всякая мебель продается, и президентское кресло тоже.

– Хочешь превратить нашу страну в большой бардак?

– А еще говоришь, не совсем дурра? Это сейчас бардак, – Яша выпил залпом и забросил в рот масленку: – Не согласна?

– Ты о чем? – она думала о его предложении остаться и не слишком внимательно следила за ходом беседы.

– О бардаке. Коньки спиваются. Работать даже за деньги никого не заставишь. Только в Москве еще кое-кто шевелится, а за Кольцевой мрак.

– Не знаю. Мне кажется, многие работают.

– Коньки говорят – «когда кажется, креститься надо».

– А Коньки – это кто?

– Коньки – это русские.

– Значит, я Конька?

– И ты тоже. Но ты работать умеешь.

– Спасибо. Как ты хочешь заставить работать остальных?

– Не нужно изобретать велосипед. Есть американская модель, надо ее перенести в Россию. Американцы помогут.

– И статую Свободы в Кремле поставишь?

– Возможно. В стране рабов статуя Свободы всегда к месту.

– Твои американцы тоже рабы? Что-то новенькое.

– Да, рабы. Они изобрели великую систему. Ни лагерей, ни репрессий, а все пашут. Народ живет в кредит. Дай мужику дом, машину, в придачу мечту стать миллионером – и он твой раб. Не захочет работать – все у него отнимешь, и еще посадишь в тюрьму. Будет пахать до старости как миленький. А кредит еще и на детей перейдет. Они не успели родиться, а уже рабы. Что ты пьешь? – Яша взял из ее рук бокал и сделал глоток: – Дрань.

– А мне нравится.

– Нравится, травись.

– Ты добрый, – она допила свой бокал и задумалась.

– Чего затихла?

– Перевариваю. Не будут русские брать американскую модель. У нас американцев не любят.

– Грузины тоже не любили, а теперь правительство этого гордого народа получает зарплату у штабников. И не из рук Конгресса, а из кассы американской религиозной секты. И им не стыдно. Я уж не говорю об Украине с их оранжевой революцией. Все зависит от количества бабок, влитых в нужное время и в нужном месте. Я там тоже поучаствовал, все же родина…

– Ты родился на Украине?!

– Да, на западе.

– У меня в Киеве подруга живет. Вот где теперь настоящий бардак.

– Нет хозяина. Хохлы думают об одном – кому достанется отсосать от российской газовой трубы. Кто у власти, у того гешефт. Они и делят. Хохлы еще хуже фоник. Холопы, но с самомнением. Шестьдесят миллионов, а своей государственности не имели никогда. Ничего, я и их построю, у меня в Хохляндии большие бабки крутятся, – Яша вдруг расхохотался. Вся его туша начала сотрясаться от этого странного хохота. Алла вздрогнула и отодвинулась на край постели:

– Чего ржешь?

Он не мог ответить. Из заплывших глазок текли слезы. Так же внезапно успокоился:

– Чего я ржу, спрашиваешь? Над собой. С блядью затеял политбеседу.

Алла улыбнулась:

– С тебя две штуки баксов.

– Дорогая ты, сучка, но я подумаю. Что-то в тебе есть.

– Что же во мне есть?

Он притянул ее к себе и бросил на постель:

– Пока не понял. Но Эдику вынесу за тебя благодарность. Угодил мне Ярцев.

– В тебе тоже что-то есть, – усмехнулась Алла, оправляя прическу: – И я даже знаю – что.

– Что же? – живо заинтересовался Фирман. Ничто на свете не волновало его так, как собственная персона.

– Много бабок. Такие бабки из любого козлика сделают душку.

– Опять заляпаешься?

– Ты спросил, я ответила.

Фирман подумал было обидеться и вышвырнуть ее вон, но решил не обижаться. К нему внезапно пришла идея:

– Можешь сделать мне маленькое одолжение?

– Могу, если это не оральный секс. Этого не люблю.

– Моя просьба к «гребле» отношения не имеет.

– Проси. Смогу – сделаю.

– Я тебе дам один номерок. Позвонишь по нему, спросишь Зинаиду, расскажешь ей, что Сергей Дроздецкий задумал жениться на танцовщице из казино и уже купил ей на Юго-западе квартиру. Если поинтересуется, кто звонит, ответишь – подруга плясуньи.

– Жестоко. Что тебе сделал этот парень?

– Он решил меня разорить.

– Понятно. Когда звонить?

– Прямо сейчас.

– Тогда давай сюда телефон.

Фирман испугался:

– Нет, киска, с моего нельзя, – и подняв с ковра ее сумку, протянул Алле: – Звони со своего мобильника. И про меня ни слова.

– Смотри, не расплатишься, – усмехнулась она и набрала номер.

* * *

Жора Копецкий потянулся в кресле, выключил настольную лампу и компьютер. За окном разливалась белая муть рассвета. Программист просидел восемь часов не вставая, и все концы спрятал. После обыска на квартире Самановых сайт в Интернете «Машенька и медведь» надо было срочно уничтожить. Потерять базу данных Жорки вовсе не хотел. Сайт приносил ему приличные деньги, много меньше, чем владельцам, но на безбедную жизнь хватало. Надо сменить адрес, поменять название, и вперед с песнями. Возродить налаженный и проверенный бизнес в любом другом месте опытному программисту труда не составит. Завтра он уедет в Москву и переговорит с руководством Омега-Групп. Копецкий поднялся с кресла, ноги едва держали. Правая совсем онемела. Пришлось постоять, дожидаясь, пока наладится кровообращение.

«Может, кофе выпить?» – подумал он и тут же понял, что делать этого не будет. Оставаться еще хоть на десять минут в рабочем помещении ему было противно. Окинув напоследок взглядом свое тесное царство, набросил на плечи куртку и вышел на лестницу. Трехэтажный домик, где Копецкий снимал полуподвальную квартирку, строили пленные немцы. Стены тут были толщенные, окошки маленькие, и звуки улицы внутрь почти не проникали. Он достал связку ключей, чтобы запереть стальную дверь на три замка, и почувствовал удар. Больше ничего не помнил. Очнулся в своем рабочем кресле с жуткой болью в затылке.

– Очухался? – услышал он глуховатый голос и попытался разглядеть, кому он принадлежит. Но в комнате стоял полумрак, и он различил лишь темный силуэт высокого мужчины.

– Больно, – сказал Жорки и снова получил жестокий удар в живот. Мучитель подождал, пока жертва перестанет выть, и спокойно предупредил: – Могу еще больнее. Я вообще пришел резать тебе башку.

Корчась от боли, Копецкий пытался сообразить, от кого заявился незваный гость. Если мены, то они по одному не ходят, а этот, кажется, один. Жорки решил тянуть резину и, пока ситуация не разъяснится, изображать шок от боли.

– За что бьете? – спросил он жалобным голосом.

– Я тебя пока не бью. Я с тобой только поздоровался. Вот если ты начнешь крутить, получишь по полной программе.

– Вы кто?

– Ты хочешь выяснить мое имя?

– Нет. Я хочу понять, за что меня бьют.

– Слушай внимательно. Я знаю твои игры с детьми. Если не сделаешь, что я прошу, ответишь жизнью. И не милиции, а людям, которым твой бизнес не нравится. Тебя разрежут на мелкие кусочки и спустят в сортир. Ты меня понял?

– Не совсем, но это неважно. Что я должен делать?

– Ты связан с банком Омега-Групп. Надо устроить одного человека в службу безопасности Яшки Фирмана.

– Я не уверен, что смогу. Фирман человек очень осторожный, может меня не послушать. И вдобавок мы не так хорошо знакомы…

– Жить захочешь, сможешь.

– Кто человек, которого надо устроить?

– Его зовут Василий. Он бывший моряк, и ему нужны деньги. Скажешь, что он твой близкий друг и служил в войсках морского десанта.

– Я завтра буду в Москве и постараюсь вам помочь.

– Постарайся. Не поможешь, из-под земли достану и зарою. Я все твои норы знаю. И здесь, и в Москве, и в Питере.

– Кто вы?

– Будешь меньше знать, целее будешь. И смотри, задумаешь проговориться Фирману, ничего тебя не спасет.

– Ладно. Как мне с вами связаться?

– Я сам тебя найду, – ответил незнакомец и нанес Журику страшный удар в живот. Когда программист разогнулся и наладил дыхание, в комнате уже никого не было.

* * *

Следователь республиканского Управления МВД Николай Игнатьевич Борисевич ханжой не был. И даже не слишком раздражился, узнав, что его пятнадцатилетний сын Митя смотрит по Вадику фильмы, мягко говоря, не слишком пристойные. Как отец, он считал, что для подростков интерес к интимной части жизни человека является естественным, а порнографические ленты служат им чем-то вроде учебных пособий. Застав однажды отпрыска за подобным просмотром, он сделал вид, что не заметил происходящего на экране. Но на другой день, когда они завтракали вдвоем, незаметно завел разговор о сексе и высказал подрастающему чаду свои отцовские соображения. «Понимаешь, Митя, я никогда не пользовал проституток. Знаю, что они бывают красивые. Но ты сам подумай, тебе приятно усесться в ванну после бомжа?» Митя покраснел и отрицательно замотал головой. Видимо, образ, созданный отцом, вызвал живой отклик в его психике. Чистоплотностью подросток пошел в папу. Они с отцом вместе боролись с привычками мамы разбрасывать вещи, а потом искать их часами. Митя не выносил пыли по углам и сам пылесосил каждый день квартиру.

«Видишь, тебе стало неприятно, – продолжил тему родитель. – А эти красотки не только вбирают в себя коктейль от разных мужчин, но еще и могут наградить тебя таким подарком, от которого ты будешь лечиться до старости».

Вспомнив возмущенное лицо наследника, Борисевич не сдержал улыбки. Завтрак у них тогда затянулся. Отец поведал чаду о своем первом интимном свидании с девушкой. Эта была юношеская любовь Борисевича-старшего. Прекрасные воспоминания от близости с любимой он хранил всю жизнь и поделился ими впервые. Сын спросил, почему тогда отец женился на маме, а не на той девушке? Борисевич признался, что возлюбленная рассталась с ним, когда он устроился работать в милицию. В ее семье к этой профессии относились с неприязнью. Дедушка возлюбленной погиб во времена репрессий, а ее отец был уволен за инакомыслие из Минского университета, где преподавал историю. Свой лирический рассказ Борисевич закончил словами: «А потом я полюбил твою маму». Еще Николай Игнатьевич рассказал сыну, что близость физическая без любви и духовной совместимости – удел слабых или ленивых. Но разъяснить свою позицию не успел. Вернулась жена.

Да, ханжой он не был, но после двухчасового просмотра кассет из «студии» братьев Сумановых испытал такое омерзение и ярость, что вынужден был прервать процесс и выйти на улицу. Минут десять курил и боролся с переполнявшими его эмоциями. Затем распорядился привезти кассеты к нему в рабочий кабинет. И теперь, сидя у видеомагнитофона, тянул время, пытаясь отсрочить продолжение пытки. Еще раз пролистал папку с делом о несчастном случае с двенадцатилетней Катей Танцковой и еще раз перечитал показания ее подружки Вали Щербины. Помимо этих показаний в деле имелись записи допросов студентки Любы Танцковой, старшей сестры Кати. Катя училась в школе, и Люба заменяла девочке умершую мать. Она не могла прийти в себя от несчастья и во время допроса выглядела подавленной. Старший брат Василий, который и содержал обеих сестер, тогда находился в плаванье, и поговорить с ним у Борисевича не получилось.

Просматривая омерзительные кадры детской порнографии, следователь пытался заглушить чувства и спокойно работать. Он искал выпавшую с балкона Катю среди девочек, которых перед видеокамерой изощренно пользовали «артисты»-педофилы. Но пока на экране она не возникала. В деле имелось всего две карточки погибшей. Он боялся, что по ним живую Катю, если и увидит, не узнает. Ему нужны еще фото. В деле фигурировал домашний телефон Танцковых, и Николай Игнатьевич позвонил. Услыхав мужской голос, поначалу решил, что ошибся номером, но на всякий случай попросил к телефону Любовь Ивановну Танцкову.

– Ее нет.

– А с кем я говорю? – спросил Борисевич

– Поскольку звоните вы, а я вас не знаю, неплохо бы представиться, – ответили в трубке.

– Следователь управления майор Борисевич, – назвал себя Николай Игнатьевич и пояснил: – Я вел дело о гибели Кати.

– А я Василий Танцков. Брат Кати.

– Вы моряк? Вернулись с моря? – наконец догадался майор.

– Моряк я бывший, а вернулся два месяца назад.

– Почему не зашли? Я же просил Любовь Ивановну передать вам мою визитку и связаться со мной.

– Не вижу смысла. Раз вы признали несчастный случай, либо вас подкупили, либо вы дрянной следователь. И в том, и в другом случае мне с вами говорить не о чем.

– Если у вас имеются основания подозревать преступление, тем более вы обязаны поделиться со мной своими соображениями. А какой я следователь, решать не вам. Не заставляйте меня прибегать к повестке, а срочно зайдите. Это очень важно.

– Хорошо, через час буду.

– И захватите все фотографии Кати, которые есть в доме.

– А это еще зачем?

– При встрече я вам все объясню.

Положив трубку, Борисевич, наконец, включил видеомагнитофон. Он наловчился теперь быстрее прокручивать отвратительные кадры. Оператор перед началом сексуальных игрищ крупно показывал всех участников. В режиме быстрого просмотра Борисевич имел возможность проследить появление нового фигуранта, но избежать омерзительных подробностей процесса. На третьей пленке после минутного показа он нажал на стоп-кадр. На экране появилось знакомое лицо. Борисевич увидел не Катю Танцкову, он узнал ее подругу Валю. Эту девочку он прекрасно запомнил, поскольку разговаривал с ней несколько часов. Вела она себя непосредственно, как милый ребенок, потрясенный гибелью подруги. На экране же Валя достаточно профессионально доставляла удовольствие накачанному смуглому парню, смахивающему на латиноамериканца. Ни робости, ни испуга лицо ее не выражало. Девочка закатывала глаза и издавала сладострастные стоны. Борисевич, вспоминая девчушку на допросе, с трудом верил, что Валя в его кабинете и развратная потаскушка на экране – один и тот же ребенок. В сюжетах следующих трех пленок фигурировали мальчики-подростки. Даже при быстром просмотре майора едва не стошнило. Оператор слишком смаковал физиологические подробности. Борисевич и к совершеннолетним геям относился с нескрываемой брезгливостью, а наблюдать, как здоровенный мужик крутит ребенка, устанавливая его в удобных для себя позах, ему было по-настоящему трудно. Все же он заставил себя перемотать три пленки в скоростном режиме, чтобы не упустить появления на экране Кати. Изготовитель данной продукции был горазд на выдумки и мог добавить фигурантку и к чисто «мужской» компании.

Но Кати он так и не обнаружил. Не оказалось ее и на следующих пяти пленках. Зато на одной из них снова увидел Валю Щербину. Оставался последний ролик, когда в дверь постучали.

– Войдите, – разрешил следователь и выключил видеомагнитофон.

– Я Танцков, – с порога сообщил визитер и замер, пронизав следователя острым тяжелым взглядом.

– Присаживайтесь, Василий Иванович. Спасибо, что зашли, – и майор указал на стул возле своего стола.

Танцков присел на краешек. Борисевичу тут же передалось нервное напряжение посетителя. Он почувствовал возле себя горящего, словно факел, человека и немного растерялся. Боль за младшую сестренку являлась вполне естественным чувством для ее брата. Но Кати не стало более полугода назад, а по состоянию Василия это случилось как бы вчера.

– Вот фотографии, – Танцков вынул из внутреннего кармана куртки пачку снимков и протянул следователю. Николай Игнатьевич стал их внимательно рассматривать. Делал он это нарочито долго. Борисевича фото уже не так интересовали, он знал, что не проглядел Катю во время просмотра. Он искал форму беседы с посетителем. Тот молча ждал. Наконец Борисевич заговорил:

– Недавно появились косвенные улики, способные изменить заключение о несчастном случае с вашей сестрой. Возможно, ее убили, а возможно, довели до самоубийства.

– Не слишком ли запоздалое прозрение? – резко поинтересовался Василий.

– Не слишком. Срок давности еще не истек, и право наказать виновных у закона остается. И я сделаю все возможное, чтобы это произошло как можно раньше.

Танцков пристально взглянул в глаза Борисевича, тот взгляда не отвел.

– Неужели вы сразу не поняли, что Катю убили? – спросил Василий, но голос его звучал уже не так жестко.

– У меня был единственный свидетель, девочка Валя. Она ровесница Кати. Ее показания выглядели достаточно искренне. Если бы это был взрослый человек, я мог бы и усомниться. Но просечь, что ребенок уже столь опытная актриса, я тогда не сумел.

– А теперь сумеете?

– Теперь у меня появилось средство заставить свидетельницу рассказать правду.

– Не поделитесь, что за средство?

Борисевич развел руками:

– Пока следствие не закончено, не имею права.

– Слова не держите. По телефону, когда просили фотки, обещали объяснить зачем.

– Квартиру, где произошло несчастье с вашей сестренкой, не так давно приобрели уголовники, которых мы сейчас разыскиваем. По документам на время происшествия квартира принадлежала матери Вали. Уверен, что уже тогда де-факто она использовалась бандитами. Потом новые владельцы сломали стены и создали из четырех квартир этажа нечто вроде киностудии. В ней при обыске изъято много видеодокументов. Если на них вдруг окажется ваша сестра, это станет неоспоримым доказательством их участия в ее трагической судьбе. Имена уголовников пока назвать не могу.

– Подозреваете братков Сумановых?

Борисевич не смог скрыть удивления:

– Ведете собственное расследование?

– Сумановы подонки, но мою сестру погубил другой человек.

– Вы знаете кто?

– Знаю, но вам не скажу. Я с ним сам разберусь.

– Решили вершить самосуд?

– У меня нет выбора. До этого типа вам не добраться. Он купит и вас, и ваших судей.

Борисевич с трудом сдержался:

– Я похож на взяточника или у вас есть основания подозревать меня в этом?

– У меня нет оснований. И люди про вас говорят хорошо. Не возьмете, вас просто уничтожат.

– А вас нет? – усмехнулся следователь.

– Николай Игнатьевич, Катя моя сестра, и я не боюсь смерти, а вам рисковать резона нет. Если схватите Сумановых, уже неплохо. Эти твари давно заслуживают смерти. Хотя наш гуманный суд выдаст им лет по пять, а через год они на свободе…

– Вы неправы. Если Сумановы помимо всех дел окажутся еще и педофилами, из лагеря им живыми не выйти. Такого в зоне не прощают.

– Туда им и дорога. Я могу идти?

– Вы не имеете права скрывать от меня факты, если они у вас есть. Рассказывайте и уходите.