7
Керован

Я с трудом мог вспомнить время, когда не было войны, – так быстро человек привыкает к постоянной тревоге, опасностям и лишениям. Когда пришло известие о вторжении, мой отец приготовился выступить на юг по призыву тех, кому больше всех грозила осада. Но прежде чем сесть в седло, он передумал по двум причинам. Он все еще верил, что одной из целей вражеского флота был Ульмспорт. К тому же его мучил застарелый ревматизм, он был подвержен приступам лихорадки и озноба и не мог спать в холодной палатке.

И поэтому отряд под знаменем грифона на помощь южным соседям повел я. Яго очень хотел поехать со мной, но помешали его старые раны. Меня сопровождал маршал Юго.

Мой сводный брат и Роджер вернулись к родне моей матери. Там было их место во время войны. И хорошо. Хотя между нами не было открытых столкновений и даже Хлаймер перестал меня провоцировать, я все же чувствовал себя неспокойно в их компании.

На самом деле в те дни я почти не бывал в замке: бродил по долине, посещал Ульмспорт, собирал информацию для своего отца, пока он был прикован к постели. И этим я преследовал две цели: не только быть его глазами и ушами, но и узнать больше об этой земле и ее народе, которым, если повезет, я когда-нибудь буду править. Сначала меня встречали со скрытой враждебностью, даже со страхом, и я понял, что опасения Яго имели под собой веские основания. Слухи о том, что я чудовище, проникли глубоко в умы людей. Но те, с кем я ездил по стране, кому отдавал приказы, от кого выслушивал донесения, постепенно проникались мыслью, что я обычный человек, их господин. Они не считали меня монстром.

Позже Яго сказал мне, что те, кто общался со мной, уже полностью на моей стороне и разоблачают ложные слухи. Они говорят, что любой, у кого есть голова на плечах и два глаза, может видеть, что наследник лорда ничем не отличается от остальных людей.

Мой сводный брат снискал себе дурную славу своим вздорным характером. По его мнению, ни у кого из людей меньшего ранга не было ни ума, ни чувств и их можно было просто использовать, как человек использует инструмент. Нет, не совсем так – ведь опытный работник уважает хороший инструмент и относится к нему бережно.

С другой стороны, Хлаймер умел обращаться с оружием и, несмотря на свою массивность, был опытным фехтовальщиком с большой выносливостью. Длинные руки давали ему преимущество перед более слабым противником, таким как я. Вряд ли в те времена я охотно встретился бы с ним на поединке.

У Хлаймера было много союзников в замке, и он постоянно это демонстрировал. Я же ни разу не уклонился от своего решения ни с кем не сближаться после того, как меня предупредил Яго. К тому же я столько времени был предоставлен самому себе, что просто не умел привлекать людей на свою сторону. Меня не боялись – и меня не любили. Я всегда был особняком.

В те дни я иногда задавался вопросом, какой могла бы быть моя жизнь, если бы не нашествие. Яго, вернувшись из Иткрипта, куда он возил письма отца и мои подарки, отозвал меня в сторону и сунул в руку плоский вышитый мешочек размером с ладонь. Там был портрет. Он сказал, что леди Джойсан просит прислать ей мое изображение.

Я поблагодарил старого воина и, еле дождавшись, когда он уйдет, впился глазами в портрет. Не знаю, чего я ожидал – за исключением, возможно, странной надежды, что Джойсан не была особой красавицей. Красивое лицо могло бы сделать ее еще более несчастной, если бы она досталась такому, как я, после того как ей льстили и за ней ухаживали.

Существуют определенные виды красоты, которые привлекают мужчин даже против их воли. То, на что я смотрел сейчас, было лицом девушки, еще не отмеченным, как мне показалось, какой-либо великой печалью или сильными чувствами. Это было утонченное лицо, и глаза на нем казались огромными, какого-то неопределенного цвета – не голубые, не зеленые. Впрочем, тот, кто рисовал портрет, мог и ошибиться. Я почему-то был уверен, что художник не старался приукрасить Джойсан. Ее нельзя было назвать очень красивой, однако такое лицо трудно забыть, даже увидев лишь однажды. Волосы ее, как и мои, были темнее, чем у большинства жителей долин, как правило белокурых. Это был цвет осенних листьев – коричневый с красным оттенком.

На портрете девушка не улыбалась, но смотрела вперед с каким-то живым интересом. Я думаю, что, держа ее портрет и глядя на него, я впервые по-настоящему и остро осознал, что передо мною была та, с кем связана моя жизнь и от кого я не могу убежать. И все же мне казалось странным так относиться к этой худенькой неулыбчивой девушке – как будто она каким-то образом угрожала ограничить мою свободу. При этой мысли мне стало немного стыдно, поэтому я поспешно сунул портрет обратно в футляр и положил в поясную сумку, чтобы убрать ее долой с глаз и из головы.

Такова была Джойсан. И она просит мой портрет. При всем желании выполнить эту просьбу я был не в силах. Я не знал ни одного живописца. А затем наступили дни новых тревог, забот, опасностей, и я забыл о ее просьбе.

Тем не менее портрет оставался при мне. Время от времени я доставал расшитый мешочек, тут же одергивал себя и снова прятал. Я боялся, что вид этого лица заставит меня сделать то, о чем впоследствии я пожалею.

Согласно обычаю, Джойсан должна была бы приехать ко мне в конце этого года. Но обстановка была очень тревожной, близилась война, нашу встречу отложили. А следующий год застал меня уже на юге, в гуще событий.

Сражения – нет, я не мог претендовать на это! Моя подготовка лесничего сделала меня не героем сражений, а скорее одним из тех, кто шнырял повсюду и вынюхивал сведения о вражеской линии фронта, собирая обрывки информации, чтобы передать их в наш военный лагерь. Первые поражения, когда прибрежные крепости пали одна за другой под ударами металлических монстров Ализона, наконец-то заставили нас заключить прочный союз между собой. К сожалению, это решение запоздало. Враг, продемонстрировав способность предугадывать наши действия, которая почти так же, как и их оружие, превосходила нашу, устранил, подослав убийц, нескольких великих южных лордов, которые были достаточно популярны среди солдат, чтобы повести их за собой.

Трое оставшихся были более предусмотрительны – или более везучи. Мы сформировали Совет. Таким образом, появилась объединенная армия, которая перешла к тактике преступников Пустыни: молниеносные удары и мгновенный отход. Таким образом нам удавалось наносить урон врагам и не терять при этом своих людей.

Вторжение началось в год Огненного Тролля, а первые успехи пришли в год Леопарда. Мы не гордились ими – никакие победы не могли возместить наши потери. Мы стремились лишь к тому, чтобы сбросить пришельцев обратно в море, откуда они явились. Все южное побережье уже было в их руках, и через три порта к ним постоянно прибывали подкрепления. К счастью, у врага иссякли железные монстры, иначе мы бы давно уже откатились на север и запад, как перепуганные кролики.

Мы захватили пленников и от них узнали, что эти металлические монстры не принадлежат ализонцам. Их делают в стране, которая лежит рядом с Ализоном и сейчас воюет на другом конце мира. Вторжение ализонцев должно было подготовить путь для нападения на нас более могущественной армии.

Ализонцы, несмотря на все их высокомерие, похоже, сами боялись тех, чьим оружием пользовались. Они угрожали нам страшной местью, когда те чужаки закончат войну и обратят свою мощь против нас.

Лорды поняли, что сейчас не время думать о будущем. Наш долг – защитить родину и изгнать пришельцев из долин. В душе мы были уверены, что конец не за горами. Но о капитуляции никто не помышлял. Судьба пленников, попавших в руки врагов, была ужасна. Смерть казалась милосердием по сравнению с тем, что́ их ожидало.

В лагере, когда я вернулся из разведки, меня ждал гонец от военного предводителя этой части страны – лорда Имгри. Он сообщил, что получено известие, переданное с помощью факелов и щитов. Лорд, расшифровав послание, срочно отправил за мной гонца.

Передача сообщений с помощью факелов и отражающих их свет щитов широко применялась в нашей стране. Каким образом известие могло касаться меня, было неясно. Усталый и голодный, я схватил кусок хлеба и вскочил на свежую лошадь.

Из всех лордов, входивших в Совет, лорд Имгри вызывал у меня меньше всего симпатий. Причем внешность лорда полностью соответствовала его характеру. Зато он был очень хитер, и именно ему мы в значительной степени были обязаны своими успехами.

Всегда мрачный, без тени улыбки на лице, лорд Имгри использовал людей как орудия, но относился к ним бережно: заботился, чтобы все были сыты и устроены на ночлег, делил со своим отрядом трудности походной жизни. Имгри уважали и боялись, хотя вряд ли его кто-нибудь любил.

Вскоре я уже был в лагере лорда. Голова кружилась от недостатка сна, пищи, от долгой езды верхом. И все же я старался твердо стоять на ногах, когда соскочил с коня. Это было делом чести – предстать перед лордом Имгри невозмутимым и уверенным в себе.

Имгри моложе моего отца, но, казалось, никогда не был молодым. Словно бы с самой колыбели он все планировал и предусматривал – если не свои действия, то изменения внешней ситуации.

В камине простого крестьянского дома горел огонь. Лорд вглядывался в пляшущие языки пламени, как будто стараясь что-то прочесть в их игре. Его люди расположились вокруг; только оруженосец сидел на стуле возле камина и начищал грязной тряпкой шлем. Над огнем висел котелок, распространяя по комнате аромат. Мой рот невольно наполнился слюной, хотя прежде я с презрением отнесся бы к столь скудному ужину.

Когда я затворил дверь, лорд повернулся и устремил на меня проницательный взор, который был его главным оружием. Усталый, измученный, я собрал все силы и твердо встретил этот взгляд.

– Керован из Ульмсдейла… – Он не спрашивал, он удостоверял факт.

Я поднял руку, приветствуя его, как приветствовал бы любого лорда:

– Я здесь.

– Ты опоздал.

– Я был в разведке. И поехал сюда, как только получил послание.

– Так. И что же ты узнал?

Сдерживая себя, я рассказал, что́ мы видели, когда ездили по вражеским тылам.

– Значит, они передвигаются вдоль Колдера? Да, реки для них служат удобными дорогами. И все же я хочу поговорить об Ульмсдейле. Пока они высадились только на юге, но с тех пор, как пал Джорби…

Я попытался вспомнить, где находится этот Джорби. Но я так устал, что с трудом представил себе карту.

– Порт в Вестдейле пал? – спросил я.

Лорд Имгри пожал плечами:

– Если он еще не сдан неприятелю, то падет непременно в ближайшем будущем. И тогда перед врагом откроется путь дальше на север. За мысом Черных Ветров единственный порт – Ульмспорт. Если они захватят его и высадят там большие силы, мы будем раздавлены, как ракушка маракса на кухонном столе.

Этих слов было достаточно, чтобы заставить меня забыть об усталости. Я привел с собой небольшой отряд, но потеря каждого человека – это чувствительный удар по Ульмсдейлу. С тех пор как мы вступили в войну, мы потеряли пятерых, а тяжелораненые вряд ли когда-нибудь смогут взять в руки оружие. Если враги нападут на Ульмсдейл, то мой отец и его люди не отступят. Им не устоять перед бронированными монстрами ализонцев. Значит, погибнет все, что было мне родным.

Говоря это, лорд Имгри взял со стола миску и положил в нее ковшом с длинной ручкой немного горячего рагу. Он поставил дымящуюся миску обратно на стол и сделал приглашающий жест:

– Ешь. Ты выглядишь так, будто бы тебе от этого станет лучше.

В его приглашении не было ни тени гостеприимства, но меня не надо было уговаривать. Его оруженосец встал и пододвинул мне свой табурет. На него я скорее рухнул, чем сел, потянувшись за миской, еще слишком горячей, чтобы начать есть, но, сбросив перчатки для верховой езды, я согрел об нее свои озябшие руки.

– У меня нет никаких вестей из Ульмсдейла в течение…

Я перебирал в памяти прошедшие дни; казалось, будто я все время уставал до изнеможения, промерзал до костей, голодал как собака…

– Тебе нужно отправиться на север. – Имгри снова отошел к огню и говорил, не глядя на меня. – Мы не можем выделить тебе отряд. Поедешь с одним оруженосцем.

Я был горд, что он считает меня способным проделать опасное путешествие без вооруженного эскорта. Должно быть, мои рейды в тыл противника доказали, что я вполне зрелый воин и не нуждаюсь в особой защите.

– Могу поехать и один, – коротко сказал я. И начал потягивать тушеное мясо прямо из миски, так как ложки мне не дали. Еда согревала, я наслаждался теплом и сытостью.

Имгри кивнул:

– Хорошо. Отправишься утром. Я сам сообщу твоим людям, так что можешь спать здесь.

Я провел ночь на полу, закутавшись в плащ. А утром, захватив два куска хлеба, уселся на свежую лошадь, которую подвел оруженосец. Лорд Имгри не попрощался со мной и не пожелал мне счастливого пути.

Путь на север был непрост. Частенько приходилось сворачивать на овечьи тропы; нередко я даже спешивался, чтобы провести лошадь по крутым горным склонам.

У меня был с собой кремень, так что я мог развести огонь, чтобы согреть и осветить заброшенные пастушеские хижины, где останавливался на ночь. Но я этого не делал, так как говорили о том, что в последнее время волки собрались в громадные стаи. Шла война, и на местах боев для них оставалось много поживы.

Иногда я проводил ночи в маленьких крепостях, где перепуганные люди, разинув рот и замирая от страха, выспрашивали у меня последние новости. Изредка я останавливался в придорожных тавернах. Путники расспрашивали меня не так жадно, но слушали очень внимательно.

На пятый день пути я увидел Кулак Великана – самую высокую гору моей родной долины. Над головой плыли облака, холодный ветер рвал одежду. Я продолжал идти овечьими тропами. И все же это не спасло меня. Враг, должно быть, расставил дозорных на всех путях в долину. И я сам шел в ловушку. Да, я шел в ловушку с беспомощностью овцы, которую ведут на бойню.

Сама природа создала прекрасные условия для западни. Я ехал по узкой тропе, по самому краю пропасти. Вдруг мой конь опустил голову и тревожно заржал. Увы, предостережение запоздало. Сокрушительный удар между лопатками заставил меня выпустить поводья. Я обмяк и свалился с лошади.

Мрак вокруг меня – мрак и боль, которая то надвигалась, то удалялась с каждым вдохом. Словно сквозь туман я сообразил, что лежу вниз головой в зарослях кустарника.

После падения я, видимо, покатился в пропасть, и только кусты остановили меня и спасли. Нападавшие наверняка решили, что я разбился насмерть. А может быть, они спускаются, чтобы добить меня камнями?

Но я думал лишь о боли во всем теле и хотел только изменить позу, чтобы стало полегче. Я долго барахтался, прежде чем осознал, что́ нужно сделать. И тут снова покатился вниз, во мрак.

Второй раз я очнулся оттого, что ледяная вода горного источника заморозила мне щеку. Со стоном я приподнял голову, пытаясь откатиться от ручья. Увы, руки не слушались, и я упал лицом в воду.

Жгучий холод пробрал еще сильнее, зато вода прояснила рассудок, привела в порядок мысли.

Сколько времени я валялся без сознания – неизвестно. Взошла луна, необычайно яркая и чистая. Я с трудом сел.

На меня напали, конечно же, не преступники Пустыни, так как они наверняка постарались бы забрать кольчугу и оружие. Неужели подозрения лорда Имгри подтвердились так быстро? Неужели захватчики уже двинулись на Ульмсдейл и я наткнулся на первый отряд разведчиков?

Да, но западня была устроена так искусно!.. Вряд ли это дело рук тех, с кем я воевал на юге. Нет, здесь что-то не то…

Я ощупал свое тело и с радостью понял, что все кости целы и серьезных повреждений нет. Похоже, отделался ссадинами и раной на голове. Возможно, меня защитили кольчуга и кусты. Тем не менее я дрожал от холода и возбуждения, а когда попытался встать, то обнаружил, что ноги не держат. Я снова рухнул на землю и судорожно ухватился за валун.

Где лошадь? Увели нападавшие? Куда они ушли? Эти мысли заставили меня обнажить меч. Так я и лежал, тяжело дыша и прижав меч к себе. До крепости было недалеко. Если бы я мог встать и идти, то быстро добрался бы до первых пастбищ. Но каждое движение причиняло мне невыносимую боль. Дыхание со свистом вырывалось сквозь стиснутые зубы. Я до крови прикусил губу и лишь тогда взял себя в руки.

Мне здорово повезло, что я остался жив. Пока я не наберусь сил, нужно двигаться очень медленно и осторожно.

Вокруг раздавались обычные ночные звуки – птицы, звери… Ветер стих, и ночь была неестественно безмолвной. Она как будто выжидала.

Кого? Чего?

Я осторожно менял положение тела, тщательно проверяя мышцы, и наконец встал, хотя земля уходила у меня из-под ног. Вокруг царила тишина, лишь мирно журчал ручеек. Никто не мог подобраться ко мне незамеченным.

Я сделал пару шагов, стараясь твердо ставить ноги на каменистую почву и хватаясь руками за ветки деревьев, чтобы не упасть. И вдруг увидел стену. Луна заливала ее серебряным светом. К ней я и направился, а затем пошел вдоль нее, то и дело останавливаясь, чтобы прислушаться.

Добредя до открытого пространства, я опустился на четвереньки и пополз между камнями.

Невдалеке паслось стадо овец, и эта мирная картина меня успокоила. Если бы здесь появились пришельцы, долина была бы уже разграблена. Вот только настоящие ли это овцы? У нас говорили, что многие пастухи видели стада овец-призраков, которые иногда даже смешивались с настоящими овцами. А глухой ночью или туманным утром ни один пастух не мог, дважды считая овец, получить одинаковое число. Гнать такое стадо в деревню нельзя: если реальных овец поместить в одну овчарню с фантомами, все они обратятся в призраков.

Я отбросил эти фантастические бредни и сосредоточился на первоочередной задаче: доползти до стены.

Вскоре я добрался до места, откуда мне была хорошо видна крепость, стоявшая на каменистом холме над дорогой в Ульмспорт. Яркого лунного света было достаточно, чтобы разглядеть знамя лорда на башне. Но что-то с ним было не так. И словно бы для того, чтобы все мне объяснить, подул ветер с востока. Он шевельнул полотнище, висевшее на шпиле, и на мгновение развернул его. Этого мгновения мне хватило, чтобы все увидеть и понять.

Не знаю, вскрикнул ли я вслух, но внутри у меня все кричало. Знамя лорда могло быть так изодрано только по одной причине.

Значит, мой отец…

Я ухватился за стену, не смог удержаться и упал на колени.

Ульрик из Ульмсдейла мертв. Зная это, я мог предположить, почему была устроена засада. Меня, очевидно, поджидали. Если сообщение о смерти отца и послали, то оно почему-то меня не нашло. Те, кто хотел схватить меня, должно быть, перекрыли все южные дороги в долину, чтобы я наверняка не миновал засады.

Действовать сейчас означало подвергнуться страшной опасности, к которой я еще не был готов. Я должен убедиться в правильности своего пути, прежде чем отправлюсь по нему.