Теории групповой идентичности и совместная деятельность. В 90-е годов XX в. изучение малых групп получило новый импульс к развитию за счет формирования социо-когнитивной парадигмы – теории идентичности и самокатегоризации [130]. Первоначально исследования социальной идентичности проводились в контексте изучения межгрупповой дискриминации. Экспериментально было установлено, что кооперация внутри группы становится более эффективной в условиях межгрупповой конкуренции. Причем, как было показано Дж. Тернером, на межгрупповом уровне конкуренция может возникать даже в том случае, когда отсутствует расхождение в целях [168]. Применение этих теорий в изучении внутригрупповых процессов сразу же дало интересные результаты. Оказалось, что стремление к сохранению положительной групповой идентичности увеличивает сплоченность группы и делает внутригрупповое сотрудничество более вероятным.
По существу, теории идентичности и самокатегоризации расширили представление о необходимых условиях осуществления совместной деятельности. Наряду с доминировавшим ранее объективистским подходом, проистекавшим из инструментальной взаимозависимости индивидов и/или общности целей их деятельности, сформировался субъективистский (социо-когнитивный) подход, согласно которому необходимым условием совместности деятельности является осознание индивидами себя в качестве членов группы, значимость для них данной группы, ее оценка, а также их доверие к группе и друг к другу.
По определению основателя теории социальной идентичности А. Тэжфела, «групповая идентичность – это часть представления человека о себе самом, выстраиваемая на основе знания о своей принадлежности к той или иной группе, а также включающая в себя оценку и эмоциональную значимость, приписываемые данному групповому членству» [162, p. 63]. Таким образом, А. Тэжфел предложил трехкомпонентную структуру социальной идентичности, которая состоит из 1) когнитивной составляющей (представление о своем групповом членстве), 2) оценочной составляющей (положительная или негативная оценка группового членства) и 3) аффективной составляющей (эмоциональная значимость групповой принадлежности). Теория социальной идентичности получила свое развитие в работах Тавистокской школы (Дж. Тернер), в этнической [19; 138 и др.], а позднее и организационной психологии [71; 169 и др.] (о теории идентичности в современной социальной психологии см.: 47; 48; 78).
В ряде эмпирических исследований была подтверждена многомерность социальной идентичности, и сегодня большинство авторов рассматривают предложенную А. Тэжфелом структуру как классическую [54; 72; 82; 105]. К указанным трем ее компонентам некоторые исследователи добавляют поведенческую составляющую – механизм проявления себя членом определенной группы, построение системы отношений и действий в различных ситуациях межгруппового контакта. Однако сторонники теории самокатегоризации считают центральным именно когнитивный компонент, являющийся результатом групповой категоризации и сравнения. По мнению Дж. Тернера, «групповые идентичности – это когнитивные группировки личностью себя самой и определенного класса стимулов как подобного… по контрасту с каким-либо иным классом стимулов» [168, р. 44].
К когнитивным элементам социальной идентичности можно отнести и представление об общности судьбы (взаимозависимости, необходимости действовать в общих интересах) – еще один аспект идентичности, выделяемый рядом авторов как самостоятельный [29; 47; 77; 78]. Характерно, что в рамках объективистского подхода к изучению совместной деятельности общность судьбы трактовалась как общность целей или взаимозависимость результатов деятельности. В социо-когнитивном подходе на первый план выходит не столько объективная взаимозависимость индивидов, сколько их субъективные представления об этой взаимозависимости, включающие в себя не только будущее группы, но и ее прошлое, т. е. общность происхождения, историю развития группы.
Согласно теории идентичности, индивиды более склонны к кооперации с другими членами их группы (организации), если идентификация именно с этой группой становится для них актуальной, значимой. Исследователи, работающие в рамках этого подхода, выделяют несколько процессов, которые опосредствуют связь между идентичностью и кооперацией: внутригрупповое доверие, социальная аттракция, интересы саморепрезентации, т. е. забота членов группы о том, какими их видят другие [94]. В последние годы это направление исследований психологии совместной деятельности привлекает все больше внимания и многими авторами считается одним из наиболее перспективных [30; 71; 169; 170; 171; 172]. Характерно, что исследователей привлекают динамические аспекты идентичности. Исследуются влияния на совместную деятельность изменений социальной идентификации, а также множественности идентичностей работника организации. Так, К. До и Д. Мартин показали, что индивиды, неудовлетворенные своим статусом в рабочей группе или сети контактов, пытаются либо поднять его, либо найти альтернативную идентичность, в котором он был бы высоким. Решение тех или иных задач в совместной деятельности может или подтверждать новую идентичность сотрудника, или, наоборот, закреплять за ним ту идентичность, которую он стремится сменить, что сказывается на его приверженности и эффективности деятельности [46]. Изменение состава рабочей группы может сделать актуализированной ту или иную из идентичностей работника, что также сказывается на его участии в совместной деятельности [141].
Роль доверия в совместной деятельности. Помимо социальной идентичности, в рамках социо-когнитивного направления исследований совместной деятельности все большее внимание уделяется доверию как фактору формирования кооперативных отношений. В доверии видят тот «социальный клей», который делает возможным сотрудничество индивидов, даже если условия задачи и структура вознаграждения стимулируют конкурентное поведение. Л. Хосмер определяет доверие как «ожидание этичного поведения, т. е. решений и поступков, основанных на следовании этическим принципам» [76]. В более четкой, на наш взгляд, формулировке С. Робинсона доверие – это «ожидания, допущения или убеждения в том, что действия другого субъекта в будущем будут выгодными, благоприятными или, по крайней мере, безвредными для интересов доверяющего» [144].
Т. Тайлер и С. Блэйдер выделяют два типа кооперативного поведения: принудительное, т. е. регламентированное организационными нормами и санкциями, и дискреционное, т. е. добровольное, осуществляемое по собственной инициативе. Именно последний тип кооперации обеспечивает жизнеспособность группы и успешность совместной деятельности, так как группы не могут заранее предписать своим членам способ поведения в любых ситуациях. Но такая кооперация невозможна без доверия к отдельным членам группы и к группе в целом [170].
Социально-психологические исследования доверия показывают, что оно является одним из важнейших факторов, определяющих готовность индивидов вступать в кооперативные отношения. Так, в своем раннем исследовании Д. Мессик и его коллеги установили, что вера индивидов в готовность противоположной стороны к сотрудничеству облегчает кооперативное поведение. В ситуации, когда общий для сторон ресурс не был дефицитным, испытуемые с высоким и низким уровнями доверия к партнерам вели себя одинаково. Когда им сообщали, что ресурс стремительно уменьшается, испытуемые с высоким уровнем доверия к партнерам в одностороннем порядке снижали потребление этого ресурса. Испытуемые с более низким уровнем доверия, напротив, не уменьшали потребление ресурса столь же значительно, как первая группа испытуемых [124].
В аналогичном эксперименте, проведенном П. Бренном и М. Фодди, уровень доверия между партнерами замерялся с помощью шкалы межличностного доверия М. Роттера. Оказалось, что участники с низким уровнем доверия не реагировали на информацию о растущей дефицитности общего ресурса, тогда как участники с высоким уровнем доверия снижали его потребление [26]. Были выявлены также различия между реакциями индивидов с разным уровнем доверия на поступающую информацию о намерениях другой стороны. Индивиды с низким уровнем доверия никак не реагировали на информацию о готовности другой стороны к сотрудничеству, а на информацию о ее намерениях к соперничеству отвечали усилением конкуренции. Наоборот, индивиды с высоким уровнем доверия не реагировали на информацию о готовности к соперничеству, тогда как на информацию о готовности сотрудничать отвечали усилением кооперативного поведения [37].
В других экспериментах было установлено, что влияние доверия на готовность к кооперации зависит от типа решаемых социальных дилемм, величины группы, оценки предполагаемой эффективности совместной деятельности [136; 151; 165]. Характерно, что если первоначально в зарубежных исследованиях совместной деятельности доверие трактовалось как сознательный выбор способа отношения, осуществляемый «игроками» (модель оптимизации полезности), то сегодня преобладает точка зрения на доверие как на отношение индивида к другим людям и к обществу в целом, основанное на системе групповых ценностей и групповой идентификации (реляционная модель доверия) [166]. Было установлено также, что на готовность к кооперативному поведению и эффективность совместной деятельности влияет доверие к партнерам, формирующееся под действием факторов не только межличностного, но и группового, а также межгруппового уровней. Так, доверие к партнерам по совместной деятельности может возникать как результат – предрасположенности партнеров к доверию, сформировавшейся на основе личного опыта каждого, истории их отношений (доверие, основанное на опыте) [23; 101], социальной категоризации (доверие, основанное на принадлежности к ингруппе, релевантной в данной ситуации) [28]; может возникать – доверие к социальной роли, выполняемой индивидом [126], – следование социальным нормам, принятым в данной группе, которые могут способствовать или не способствовать внутригрупповому доверию (например, в коллективе может быть принято доверять новым членам) [56]. Наряду с межличностным доверием, ряд исследователей настаивают на выделении доверия к группе, т. е. веры в то, что действия группы как единого целого будут благоприятными или безопасными для участника совместной деятельности [90].
В последние годы получило популярность еще одно понятие того же ряда, что и идентичность и доверие, – так называемый «стиль привязанности к группе»». Опираясь на разработанную Дж. Боулби теорию привязанности в межличностных отношениях, Э. Смит, С. Бродт и ряд других исследователей утверждают, что для эффективной совместной деятельности индивид нуждается в чувстве психологической безопасности внутри группы, когда последняя становится для него «надежной основой». Степень выраженности этого чувства измеряется двумя ортогональными, т. е. дополняющими друг друга, шкалами – избегания привязанности (например: «Я предпочел бы оставаться независимым от моей группы») и беспокойства по поводу привязанности (например: «Я часто обеспокоен мыслью о том, что моя группа когда-нибудь откажет мне в членстве»). Индивиды с высокой степенью избегания привязанности менее склонны идентифицировать себя с группой и более готовы к тому, чтобы покинуть ее. Индивиды с высокой тревожностью по поводу привязанности к группе менее удовлетворены поддержкой со стороны группы, что сказывается на их участии в совместной деятельности [158].
Совместная деятельность как конструирование смысла. К социо-когнитивной парадигме исследований относятся также интеракционистские представления, в которых совместность трактуется как непрерывное совместное конструирование смысла индивидуальных действий. В качестве примера укажем на статью У. Янсона «Совместность и разнообразие в игровой деятельности дошкольников» [79], в которой автор рассматривает «совместность» как вовлеченность участников в конструирование трех планов игры: физического пространства игры, социального контекста игрового общения и символического пространства игры. Совместность может включать в себя открытое соперничество или дисбаланс власти, т. е. допускает попытки не вдохновлять партнеров по игре, а устанавливать над ними свой контроль. Некоторые игры, как, например, игра в «родителей и детей», предполагают неравное распределение власти, играющие дети могут имитировать различия в статусе ради самих отношений доминирования и подчинения. В этих случаях совместность означает иерархию, в которой ценой принятия в игру наименее влиятельного участника является его согласие на подчиненную роль, субмиссивность.
Таким образом, совместность означает не партнерство в строгом смысле слова, а принятие всеми участниками трех контекстов игры. Во-первых, участники должны иметь представление о физических характеристиках игровой ситуации и иметь возможность ее менять (другие игроки, объекты, пространственные отношения между ними). Во-вторых, для участия в социальном контексте игры они должны разделять одну и ту же коммуникативную систему, придерживаться одних и тех же норм приемлемого социального взаимодействия. В-третьих, для участия в символическом плане игры играющие должны иметь общий социальный опыт, который позволил бы им участвовать в создании и разыгрывании сценария игры (например, знать, что обычно происходит во время железнодорожной поездки, в больнице, на кухне). Опираясь на анализ дискурса игрового взаимодействия (реплики играющих детей), У. Янсон показывает, как различия в зрительных способностях детей влияют на интерпретацию ситуации и, тем самым, затрудняют совместную деятельность.
Критика социо-когнитивной парадигмы в исследованиях совместной деятельности. С одной стороны, социо-когнитивный подход к изучению кооперативного поведения и эффективности деятельности команд в организациях позволяет учесть социальный контекст совместной деятельности и выявить ряд важнейших ее предпосылок. С другой стороны, это направление сконцентрировано в основном на изучении индивидуального восприятия тех или иных характеристик группы. Социо-когнитивный подход подвергается критике за то, что в нем группа становится скорее абстракцией, существующей в представлениях индивидов, чем реальным коллективом, формируемым взаимодействующими субъектами. В этой связи Р. Мореланд, анализируя влияние К. Левина на социальную психологию малых групп, указывает, что сделанный К. Левиным акцент на изучении индивидуального субъективного восприятия ситуации подтолкнул социальных психологов к анализу индивидуального поведения в групповых условиях, отвлекая тем самым их внимание от исследования группы как самостоятельного феномена [129]. Категории, которые первоначально считались явлениями группового уровня (например, сплоченность), постепенно были сведены к уровню межличностного взаимодействия [73]. В своем обзоре исследований психологии малых групп П. Мэнсон приходит к выводу о том, что во многих экспериментах предметом изучения являются несуществующие феномены: теоретические абстракции, которые не имеют эмпирического эквивалента в реальных группах [106].
О проекте
О подписке