Идею столкновения цивилизаций развил в 1990-е годы и С. Хантингтон. Несмотря на множество фактов межцивилизационных конфликтов, будущее «мира цивилизаций» видится ему довольно оптимистично: чтобы избежать глобальной войны, следует признать уникальность каждой из цивилизаций, полицивилизационный характер современной геополитики и осознать универсальность общечеловеческой Цивилизации как основы для сотрудничества (Хантингтон, 1995). Хотя идеи Хантингтона были подвергнуты критике рядом исследователей (см.: Ильин, 2009; Цымбурский, 2007), они и по сей день находят своих сторонников.

В этой связи рассмотрим идеи, изложенные в статье И. А. Василенко, который анализирует параметры геополитики после событий 11 сентября 2001 г. (нападения террористов на башни торгового центра в США). Автор отклоняет позицию многополярности современного мира, основываясь на том, что геополитическим «полюсом может быть только та политическая сила, отдельные страны или группа стран, которые по своей мощи сопоставимы с мощью уже существующего западного центра» (Василенко, 2007, с. 3). Опираясь на прогнозы американских экспертов о том, что к 2015 г. «военный потенциал Китая станет сравним с военным потенциалом США… а в дальнейшем начнет опережать Америку в экономическом и военном развитии» (там же, с. 4), он утверждает, что геополитическая модель мира сегодня находится в переходном состоянии. США пока выступает как гегемон мира, но, хотя их лидерство пока и не оспаривается, Америка уже не в состоянии контролировать рост новых региональных лидеров (см.: Арбатов, 2000; Малышева, 2002; Соколов, 2002).

По мнению российских экспертов, Россия в этой новой системе геополитических координат до сих пор сохраняет лидерство второго сверхдержавного полюса и мировое превосходство по четырем видам ресурсов: территориальному (крупнейшая в мире территория), коммуникационному (самые развитые в мире транспортные системы), ядерному (самый мощный в мире потенциал межконтинентальных баллистических ракет наземного базирования), и космическому (наличие глобальной навигационной спутниковой системы ГЛОНАСС) (Максименко, 2002). Однако на геополитическое положение современной России крайне неблагополучно влияет избранный ею путь экономического развития, направленный на «выкачивание» ресурсов – сырья, финансов, высококвалифицированной рабочей силы (Лунев, Широков, 2002). Так, если в 1990-е годы по уровню своего развития наша страна могла претендовать на место в «клубе» постиндустриальных стран, то в начале XXI в. эта возможность была ею утрачена. У России есть много шансов стать эффективным субъектом на мировой арене, если она в исторически короткие сроки восстановит свой геоэкономический потенциал (Василенко, 2007).

В статье И. О. Окунева представлен обзор критической геополитики, получившей развитие на Западе в последние два десятилетия. Рассмотрены ее методологические и тематические параметры в сравнении с геополитикой классической. Обозначены перспективы объединения направлений. Отмечается, что свою историю критическая геополитика ведет с 1992 г., когда американские ученые Дж. О’Тоал и Дж. Энью опубликовали статью «Геополитика и дискурс: практические геополитические рассуждения в американской внешней политике» (O’Tuathail, Agnew, 1992). В ней была высказана мысль о том, что все модели глобальной политики основаны на географических представлениях, чего совершенно не учитывала классическая геополитика. Позже представления о доминирующей роли географического пространства стали использовать для обозначения нового направления в англо-американской политической географии (Окунев, 2014). Приверженцы традиционного геополитического подхода критикуются в рамках данного направления за поверхностную трактовку политической карты мира, евроцентризм, оправдание милитаризации, приведшей к гонке вооружений в Европе и других регионах в послевоенный период (O’Tuathail, 1999).

Современная критическая геополитика отходит от традиционных бинарных оппозиций внешний/внутренний, Запад/Восток и т. д. и, с учетом глобализации и информатизации, предлагает вместо противопоставляющего (бинарного) объединяющий подход. К концу 1990-х годов критическая геополитика превратилась в междисциплинарную программу исследований, в рамках которой можно выделить четыре основных ее направления (см. также таблицу 1):

– практическая геополитика, изучающая географические и политические представления/рассуждения в их практической реализации;

– формальная геополитика, направленная на анализ географического и исторического контекстов, в которых появились и развивались конкретные политические, географические и стратегические идеи;

– популярная геополитика, связанная с изучением воздействия геополитического образа на массовую культуру и формирования в обществе геополитических стереотипов;

– структурная геополитика, в рамках которой осуществляется изучение влияния глобализации, информатизации и экономических преобразований на тенденции государственного управления (Dodds, 2001).

Таблица 1. Основные направления критической геополитики

Новым этапом в развитии критической геополитики стала работа Фила Келли «Критика критической геополитики», посвященная сравнительному анализу традиционной и критической геополитики (Kelly, 2006). Автор отмечает состоятельность обоих подходов и утверждает, что именно их комплексное рассмотрение дает возможность полнее представить геополитику в контексте как географии, так и исследований международных отношений. По его мнению, для проведения сравнительного анализа необходим новый уровень оценки, который бы позволил объективно сопоставить две тенденции в рамках геополитики по ряду критериев, и прежде всего – по уровням анализа и предмету исследования. Уровни анализа (от индивидуального до национального и международного) – это иерархическая система причин и процессов в контексте международных отношений. Критическая геополитика сосредоточивается на социальном уровне принятия решений, в классической же внимание уделяется объективным причинам и процессам, возникающим из глобальных или региональных структур, исследуется международный уровень. Отличны они друг от друга и по предмету исследования: приверженцы критического подхода утверждают, что геополитика представляет собой дискурс, касающийся отношений между властью/знанием и социальными/политическими отношениями и настаивают на интерпретативном понимании мировой политики. Классическая геополитика изучает историю и географию, их связи с дипломатией и стратегией влияния географических факторов на международную политику, которая является теоретическим и практическим средством для понимания международных отношений и для выработки международных политических мер.

Подводя итоги, Келли говорит о неизменной пользе критического подхода, выполняющего информативную функцию по отношению к традиционному, и выражает надежду, что в перспективе эти направления смогут прийти к консенсусу и тем самым внесут огромный вклад в развитие геополитики. Тогда можно будет говорить о ее переходе к новой фазе – посткритической, в которой ее традиционный предмет (география международных отношений) будет рассматриваться с учетом достижений критической геополитики.

В работе Ж. С. Сыдзыковой проанализирована политика «демократизации» США в регионе Большого Ближнего Востока, или (шире) политика «демократизации» мира ислама в XXI веке в целом (Сыздыкова, 2013). В этой связи для США важнейшее значение имели контроль ситуации в зоне Персидского залива, Иране, Центральной Азии, а также противодействие возрастающей китайской экспансии в регионе. Администрация США свою политику основывала на необходимости проведения на Ближнем Востоке демократических реформ и экономической либерализации под предлогом борьбы с бедностью и отсталостью. Вашингтон стремился реализовать масштабный план: «усмирить» Ближний Восток путем установления там проамериканской «дружественной» демократии, не до конца понимая культурно-психологические и религиозные детерминанты исламского мира (см. также: Волович, 2004). В конце концов американские политологи приступили к поиску обоснования новой американской политики в регионе и необходимости вмешательства США во внутренние дела этих государств. В итоге на свет появилась концепция «Большой Ближний Восток», на основе «реконструкции» которого нужно было создать сообщества, которые бы отвечали национальным интересам США. Бывший советник президента США по национальной безопасности З. Бжезинский утверждал, что это позволило бы оказывать геополитическое влияние на территории Евразийских Балкан, в состав которых были теоретически включены Южный Кавказ, Центральная Азия, Афганистан, Турция и Пакистан (Бжезинский, 2005).

Все это вызвало крайне негативную реакцию у большинства арабских стран. С их стороны было отмечено, что демократические реформы должны были стать результатом эволюционного развития арабских сообществ, а не навязываться извне. Большинство арабских лидеров достаточно скептически восприняли жизнеспособность американской модели демократии на арабской почве. В противовес американской концепции, Египет, Саудовская Аравия и Сирия выдвинули арабскую инициативу «самодемократизации», или «внутренней демократизации». Были выделены ее основные принципы:

– реформирование должно осуществляться «изнутри» самими арабскими обществами и не навязываться извне;

– процесс реформирования должен быть постепенным, чтобы не нарушить региональную безопасность и стабильность;

– результаты реформирования должны служить интересам региона, а не интересам внешних политических акторов;

– религиозные экстремистские группировки не должны суметь воспользоваться преимуществами проводимых реформ и политикой «открытых дверей».

Данные принципы соотносятся с традиционными исламскими позициями о том, что «государство в полном соответствии с исламским учением имеет суверенное право регулировать свою деятельность в пределах своей территории» (Филоник, 2001, с. 41).

Регион «Большого Ближнего Востока», являясь одним из ключевых геостратегических центров мировой политики, остается слабо глобализированным. Процесс глобализации, создав в нем условия для политических преобразований, обострил старые проблемы, добавив к ним новые вызовы и угрозы. Ближневосточное направление во внешней политике России занимает одно из приоритетных мест, поскольку этот регион расположен на наиболее проблемном южном стратегическом направлении ее национальных интересов. В связи с этим России необходима интенсификация дипломатических, экономических, военно-политических, социокультурных усилий по восстановлению своих позиций в данном регионе.

В силу целого ряда причин полностью реализовать концепцию «Большой Ближний Восток» американцам не удается и, скорее всего, не удастся, и все попытки Вашингтона «демократизировать» эту территорию пока ведут только к усилению нестабильности, фанатизма и терроризма. Сейчас она напоминает минное поле для эскалации потенциальных этнических и пограничных конфликтов, готовых взорваться при любом неосторожном движении. Война на Ближнем Востоке – это серьезнейший удар по стабильности всей Евразии и непосредственная угроза для южных границ Российской Федерации.

Таким образом, шаги, предпринятые Вашингтоном по реализации идеи «демократизации Большого Ближнего Востока», убедительно показали, насколько опасно установление в мире однополярности. Эта ситуация деструктивна, ведет к ослаблению роли ООН и иных международно-правовых институтов. Отторжение вызывает и факт готовности США и их союзников в любой момент осуществлять принуждение к миру с использованием военной силы без санкции Совета безопасности ООН.

В статье Чепуриной рассмотрена международно-политическая роль «мягкой силы» и высшего образования в геополитических отношениях XXI в. (Чепурина, 2014). Глобализация и развитие информационных технологий приводят к устранению традиционных индикаторов государственного влияния. На их смену приходят более мягкие, тонкие формы воздействия. Под «мягкой силой» автор понимает силу притяжения, т. е. способность государств привлекать других на свою сторону и добиваться поддержки собственной повестки дня в международных отношениях, не прибегая к силовой угрозе или финансово-экономическому давлению.

В свете вышесказанного Россия осознает необходимость ведения активной публичной дипломатии, нацеленной на работу с общественностью зарубежных стран. Автор отмечает, что предоставление услуг высшего образования – один из наиболее эффективных инструментов продвижения позитивного имиджа страны, который способствует развитию человеческого потенциала.

Продолжая разговор о «мягкой силе», американский исследователь Дж. Най рассматривает как три ее основных источника привлекательность геополитического курса в сфере науки и культуры, легитимность государства, моральную обоснованность политического курса и учет политических ценностей других государств (Nye, 2011). Культурная составляющая мягкой силы, к которой относится и сфера высшего образования, является центральным элементом публичной дипломатии, поскольку она формирует и развивает диалог между общественностью стран посредством личных контактов, дополняя напрямую политику государства и проводимый им политический курс (Долинский, 2011). Роль государства при этом сводится прежде всего к упразднению административных барьеров и созданию условий, пропагандирующих и стимулирующих развитие культурных, историко-образовательных и других достижений страны. В результате культурно-образовательная составляющая «мягкой силы» может оказывать прямое воздействие на популяризацию достижений, ценностей и идеалов страны и ее населения. В этом плане общественные науки (особенно социальная психология) способны играть серьезную политическую роль, производя «смыслы», теории и концепции, легитимирующие позиции и взгляды государства, что делает эти науки реальными ресурсами геополитического взаимодействия (Панова, 2011).

Как отмечает ректор МГИМО МИД РФ А. В. Торкунов, «именно в студенческие годы у молодых людей формируются мировоззренческие ценности и взгляды. Знание языка принимающей страны, межличностные контакты и симпатии, а также видение вопросов под определенным углом зрения создают ценный социальный капитал на уровне сообществ», в результате чего «эффективность воздействия на внешний мир с помощью национального образования как инструмента мягкой силы» (Торкунов, 2012, с. 86), что оказывается, в конечном счете, гораздо эффективнее, чем использование военных или иных рычагов давления.