Кровавый 1937-й

Нет, и не под чуждым небосводом,

И не под защитой чуждых крыл, –

Я была тогда с моим народом,

Там, где мой народ, к несчастью, был.

Анна Ахматова

Николаю Кравченко тоже, к несчастью, довелось быть со своим народом в смертельно опасном 1937-м. Именно после раскрытия военного заговора Сталин дал зеленый свет Ежову. Ежовщина породила кровавый 1937-й, затащивший в водоворот событий жертвы, а в дальнейшем и самих палачей сделала жертвами.

Этот год со временем аукнется многим чекистам, в том числе и невиновным в репрессиях, как их понимает современник.

Пепел крематориев и кровь расстрелянных «врагов народа» и оных без кавычек до сих пор будоражит души и тревожит сердца наших сограждан. В раструб кровавой мясорубки, правда, уже без ножей, почти через двадцать лет попал и молодой тогда сотрудник госбезопасности Николай Кравченко.

После окончания службы на молодого человека, достаточно образованного по тем временам, дисциплинированного, политически подготовленного и физически здорового, обратил внимание сотрудник контрразведки и предложил стать чекистом.

Как мог юноша, покинувший пределы армейской казармы, отказаться от романтической профессии чекиста, о которой в 1930-е (а разве только тогда?) писались саги и пелись песни.

Но были другие оценки происходящих событий, даваемые на кухнях среди своих близких и хороших знакомых:

Позабыв все ужасы царизма,
Мы «доплыли» до социализма,
Это было, братцы, на беду
В девятьсот тридцать седьмом году…

Но большинство людей, особенно молодых, практически не замечали того, что со временем назовут репрессиями, или «историей одного кошмара». Есть смысл тем, кто заинтересовался этой темой, прочесть книгу Александра Елисеева «1937. Вся правда о «сталинских репрессиях». В ней очень много того, за что бы Никита Хрущев расплевался с автором, так как сам участвовал в процессе ежовщины.

После специальности летчика профессия чекиста стояла второй в списке престижных и модных в те дни предназначений. Таково было время, а его люди не выбирают как для своего появления, так и для дальнейшей жизни.

Кравченко дал согласие и после краткосрочных курсов был принят помощником оперуполномоченного спецотдела – секретно-политического отдела (СПО) Краснокутского райотдела ОГПУ Харьковской области. Здесь же он обрел и первую самостоятельную должность – оперуполномоченного все того же отдела, но теперь уже НКВД.

Первая же чекистская несамостоятельная должность помощника оперуполномоченного спецотдела, или просто стажера, оставит глубокую зарубку на судьбе оперативника и станет основанием для придирки, а вскоре и отмщения Никитой Хрущевым за его спасение не столько «Большой тройки» в 1943 году в Тегеране, сколько самого Сталина.

Как же и чем «зацепили» кремлевские партийцы фронтовика генерал-майора Николая Григорьевича Кравченко?

Это были материалы о реальной деятельности разветвленной шпионской и диверсионной сети 2-го Отдела генштаба польской армии – «Польской организации войсковой» (П.О.В.), преступно действовавшей на территориях Московской, Ленинградской, Харьковской и других областей СССР. Главными структурными звеньями этой организации были польские резидентуры.

Об этой организации автор расскажет ниже.

За период довоенной службы его высшими руководителями на чекистской ниве были Менжинский, Ягода, Ежов и Берия, каждый из них оставил свой заметный след, в том числе и кровавый, в истории страны. Если к первому особых вопросов у населения и Кремля не было, и он ушел из жизни естественно, после тяжелой болезни, то к последним трем партийно-чекистским вождям применялись крутые меры, как тогда говорилось, акции социальной защиты – их устранили от общества путем расстрела.

Каждый из троицы измазал свои руки кровью невинных жертв в ходе политических репрессий. Но больше всех постарался угодить Кремлю суетливый карлик, «железный нарком» НКВД СССР Николай Иванович Ежов, назначенный на эту должность из партийных рядов для корчевки «ягодинцев», которым теперь не доверял вождь.

Наверное, Николай читал хвалебную оду Джамбула Джабаева, народного поэта Казахстана, посвященную «железному наркому» и своему тезке. Она так и называлась «Баллада о наркоме Ежове».

Вот ее начало:

В сверкании молний ты стал нам знаком,
Ежов, зоркоглазый и умный нарком.
Великого Ленина мудрое слово
Растило для битвы героя Ежова.
Великого Сталина пламенный зов
Услышал всем сердцем, всей кровью Ежов…

К великому сожалению, он услышал «пламенный зов» для пролития не своей, а чужой крови. Она разлакомила вампира. Нарком внутренних дел кровью одного дня и одного человека уже не мог насытиться.

Он постепенно становился упырем.

Массовые репрессии периода ежовщины осуществлялись руководством страны на основании «спущенных на места» лубянским наркомом цифр «плановых заданий» по выявлению и наказанию так называемых «врагов народа».

В соответствии с оперативным приказом от 30 июля 1937 года № 00447, цифры на утверждение представлялись местными органами согласно имевшейся у них информации об опасности тех или иных лиц. В том числе особо выделялись уголовники. Приказ № 00447 был следствием резолюции Сталина от 2 июля 1937 года «Об антисоветских элементах».

Во время разгула ежовщины к арестованным нередко применялись пытки. Не подлежавшие обжалованию приговоры к расстрелу часто выносились без судебного разбирательства и немедленно приводились в исполнение.

Основными предпосылками ежовщины как начала Большого террора было:

– поголовное огосударствление большевиками всех сторон общественной жизни;

– «Ленинский призыв» 1924 года, открывший шлюзы прохождению в партию расчетливых карьеристов;

– убийство 1 декабря 1934 года Леонидом Николаевым выстрелом в затылок Сергея Мироновича Кирова (Кострикова). Большинство современных исследователей считают, что убийца руководствовался личными мотивами – обидой или ревностью. Версия о ревности опирается на свидетельские показания о любовной связи Кирова с Матильдой Драуле, женой Леонида Николаева.

Уже спустя нескольких часов после убийства С. М. Кирова официально было заявлено, что Киров стал жертвой заговорщиков – врагов СССР, а Президиум ЦИК СССР в тот же день принял постановление «О внесении изменений в действующие уголовно-процессуальные кодексы союзных республик».

В нем, в частности, говорилось, что:

«Следственным властям – вести дела обвиняемых в подготовке или совершении террористических актов ускоренным порядком. Судебным органам – не задерживать исполнение приговоров…»

Последовавшие затем массовые репрессии против партийных, хозяйственных и военных руководителей СССР получили название «ежовщина».

Однако многие считают, что парадигмой «Большой чистки» 1937–1938 годов явилась разработанная Сталиным доктрина «усиления классовой борьбы по мере завершения строительства социализма».

Это был тот фон, на котором воспитывался начинающийся чекист, а в будущем крупный военный контрразведчик Николай Кравченко. Он достойно зарекомендовал себя на зримом и незримом фронтах Великой Отечественной войны.

Каждая смена руководителей на Лубянке заставляла чекистские низы пересматривать отношение к недавней своей деятельности и своих руководителей, нередко ошельмованных веянием той самой ежовщины, а потом со временем и хрущевщины.

Но вот что интересно – ЧК действовала по указке партийных органов, руководители которых оставались в тени, вне подозрений, хотя генераторами антинародных акций являлись именно они.

* * *

Как положительно зарекомендовавшего сотрудника Николая Григорьевича Кравченко в октябре 1936 года кадровые органы направляют слушателем спецкурсов НКВД УССР, открывшихся в Харькове. Здесь молодой оперативник постигает азы научно-профессионального подхода при осуществлении контрразведывательной деятельности на разных направлениях чекистской практики.

В мае 1938 года он успешно завершает учебу, и его назначают начальником отделения 4-го отдела Управления государственной безопасности УНКВД по Харьковской области, а в июне того же года он окунается в работу военной контрразведки, как покажет время, уже до конца своей службы.

Его назначают сначала оперуполномоченным, а потом помощником начальника 9-го отделения, начальником отделения Особого отдела Харьковского военного округа. Все три эти должности он проходит практически за один год – с июня 1938 по июль 1939 года. В то время многие будущие крупные руководители военной контрразведки фронтов проходили «сквозняком» эти должности.

В конце июля 1939 года Кравченко вызвали кадровики Особого отдела Харьковского военного округа и предложили должность начальника Особого отдела НКВД Одесского гарнизона. На этой должности он проработал лето и осень. А в ноябре его назначают начальником 1-го отделения, а вскоре избирают секретарем партбюро Особого отдела НКВД Одесского военного округа, где он прослужил до начала войны.

Одесса очень нравилась Николаю умеренно континентальным климатом, с мягкой зимой и теплым, иногда знойным летом, чем-то напоминающим малую родину. Поражали его культурные объекты и пляжи. Любил он отдохнуть с коллегами на песчаной Лузановке или пройтись по Приморскому бульвару. Но такие минуты судьба редко дарила военному контрразведчику.

Все дни были заполнены неспокойной службой. Он ею жил, как и многие его коллеги в Особом отделе округа. Его воинские части находились в южно-европейском подбрюшье страны и граничили с Румынией. Эта соседка была воинственно настроена против Советской России и вскоре стала сателлитом фашистской Германии. Неизбежность войны здесь ощущалась объемнее, зримее, ярче.

Новый 1941 год сотрудники отдела встречали гуртом – так здесь было принято. Традиции соблюдались. Коллективизм давал знать о себе. С крутящихся пластинок патефона слетали звуки любимых песен и танцевальные мелодии. Отдыхающие кружились в вальсах. Аккордеонисту тоже не давали долго перекуривать – загружали по полной мере. В часы такого празднества, когда живут одними добрыми пожеланиями, не хотелось думать о войне, но мысли о ней не отпускали сотрудников надолго.