Глава 16

Каждый день в лагере какое-то количество суворовцев распределяли по разным нарядам: внутренний наряд, наряд по кухне с чисткой картошки, мытьем посуды и заготовкой дров, наряд для выполнения различных хозяйственных работ по уборке территории лагеря и наряд по купальне. Купальней это место называлось весьма условно, а наряд назначался как раз для того, чтобы ни в коем случае не допустить самовольного купания суворовцев в соседнем озере. Но в этом году, похоже, опасения командования были совершенно напрасными, таких желающих что-то не предвиделось, ведь было холодно, и постоянно шли дожди. Большинство занятий командирам приходилось проводить в помещениях, которых в условиях лагеря для всех явно не хватало, или даже в палатках. Если для занятий по иностранному языку это было вполне нормально, то для многих занятий по военной подготовке, которые были запланированы именно на летнее время с целью использования полевых условий, такая форма явно не годилась. В свободное время вместо спортивных игр на воздухе суворовцы тоже были вынуждены почти постоянно сидеть в палатках с книгами в руках. Играть в карты строго запрещалось.

Возвращаясь после дежурства по купальне, Костя еще издали услышал разговор в своей палатке. В гости к Артему пришел его знакомый суворовец из четвертой роты, которая только накануне после сдачи экзаменов за восьмой класс тоже прибыла в лагерь. Он, видимо, только что рассказал страсти о прошедших экзаменах, поэтому притихшие ребята внимательно его слушали.

– Ну, салаги, а как вам тут? Загораете наверно? – в заключение спросил старший товарищ.

Но со всех сторон раздались унылые голоса:

– Как бы не так.

– Какое загораем?!

– Сплошные дожди!..

– Скорее бы домой…

– Эх, вы, кадеты, по дому соскучились, по мамке, – спародировал их уныние старшеклассник.

– Так ведь делать нечего, днями сидим по палаткам.

– Кстати, вот вы уже целый год проучились, а «Кадетскую маму» хоть знаете?

– Какую кадетскую маму? Эдика Денисова что ли? – рассмеялся Ченовардов и дал Эдику подзатыльник. Эдик покраснел и пересел подальше от обидчика.

– Песня такая есть кадетская. Называется «Кадетская мама». Вы что, еще не слышали?

– Не-ет, – пожали плечами мальчишки. – А что за песня, ты напой.

– «С ранних лет я навеки твоей ласки лишился

И ушел из родного, дорогого угла.

Ненаглядная мама, чем я так провинился,

Что меня ты так рано в СВУ отдала?», – начал петь старшеклассник слегка хрипловатым ломающимся голосом.

– Нет, мы такой не слышали. Ты продиктуй слова, а мы запишем, – ребята уже полезли в тумбочку доставать бумагу.

Но в этот момент пола, закрывавшая вход в палатку, распахнулась, и вошел капитан Вилько.

– Встать! Смирно! – вскакивая, подал команду старшеклассник. За ним поднялись и остальные суворовцы.

– Вольно! Садись! – разрешил офицер.

– Здравия желаю, товарищ капитан! – вытянулся старшеклассник.

– Здравствуй, здравствуй! Ты что это, Морозов, здесь делаешь?

– Да вот, друзей давно не видел, пришел навестить.

– Друзей, говоришь. Ну, а песню ты какую сейчас пел?

– Песню? – парень замялся, – так это… «Кадетская мама» называется. Вы слышали?

– Слышал, слышал. Только вот зачем ты это?

– Так ведь все равно узнают, товарищ капитан. Днем раньше, днем позже.

– Вот и пускай днем позже. А сейчас марш в расположение своей роты, пока я твоему командиру не доложил.

– Есть в расположение! – вытянулся суворовец Морозов. Выходя, он виновато улыбнулся окружавшим его мальчишкам и слегка развел руками, мол, ничего не попишешь. А уже за палаткой послышалось продолжение песни:

– «Здесь нас дяди чужие грубо брали за ворот,

 По ночам заставляли нас полы натирать,

 А еще месяцами не пускали нас в город,

 И учили науке, как людей убивать».

Капитан Вилько неодобрительно покачал головой, но улыбнулся, а стоявшие вокруг мальчишки рассмеялись шутке своего старшего товарища. Слова этой грустной песни мальчишки действительно узнали чуть позже, хотя ничего уж сильно предосудительного в ней не усмотрели.

Но вскоре в роте произошло очередное ЧП, связанное именно с пением, в котором опять отличился их первый взвод. В тот день дежурным в роте оставался помощник командира третьего взвода сержант-сверхсрочник Сумароков. Как-то так всегда получалось, что именно в дежурство этого сержанта происходило больше всего нарушений, и чаще всего связанных с суворовцами первого взвода. Вот и на этот раз в конце очередного трудового дня после ужина сержант вывел роту на вечернюю прогулку.

Настроение у сержанта было хорошее, и он вспомнил о том, что на совещании командир роты потребовал потренировать роту в пении строевых песен к празднованию открытия лагерных сборов, на которые должен был приехать сам начальник училища. Генерал Марченко как боевой командир и как истинный украинец любил, когда его подчиненные пели песни, пусть даже в строю. Но сержант не учел, что время для пения он выбрал не совсем подходящее: мальчишки за день устали так, что еле тащили сапоги. Им хотелось скорее идти спать. К тому же по-прежнему моросил мелкий дождик, от которого и без того было муторно на душе. Но бравый сержант в офицерской накидке на плечах всего этого не замечал, а поэтому подал команду:

– Запевай!

За этот год суворовцы роты уже выучили несколько строевых песен и успешно пели их как на вечерних прогулках в училище, так и в лагере. Запевал обычно первый взвод. Но на этот раз первый взвод продолжал топать молча. Сержант решил, что его команду просто не услышали, поэтому подбежал ближе к первому взводу и еще раз подал команду:

– Запевай!

Но и на этот раз песни не зазвучало. Сержант остановил роту и с устрашающим видом прошел вдоль строя молчаливого взвода.

– Вы что, воды в рот набрали?

Взвод молчал.

– Ладно, – заявил сержант. – Вы у меня запоете. Суворовец Лунев ведите второй и третий взвод в расположение.

Два взвода ушли в расположение роты. Взбунтовавшийся взвод остался на дорожке.

– С места с песней! Шаго-ом марш! – скомандовал сержант. – Запе-вай!

Взвод послушно двинулся вперед, но песни не послышалось.

– Ребята, не будем петь, – тихо сказал Костя, шедший в середине строя, поэтому его слова слышали и те, кто шел впереди, и те, кто шел позади. Он вспомнил о почти аналогичной ситуации, произошедшей с Николаем Щорсом, когда тот, еще будучи молодым курсантом, учился в военно-фельдшерской школе. Тогда курсанты взвода, где был и Щорс, тоже отказались петь. Об этом событии Костя читал в книге о легендарном «командире полка», освобождавшим вместе с командиром Таращанского полка Киев от петлюровцев.

Сержант тоже услышал, что кто-то отговаривает ребят петь, но он был помощником командира третьего взвода, поэтому по голосу не смог определить заговорщика в этом строптивом взводе.

– Взво-од! – взревел сержант.

Суворовцы привычно перешли на строевой шаг, насколько это можно было сделать в тяжелых сапогах по сырой земле грунтовой дороги.

– Запе-е-вай! – опять послышалась сзади команда сержанта.

Но результат был прежним. Погоняв мальчишек еще минут десять, сержант вынужден был отвести их в расположение роты, потому что необходимо было проводить вечернюю поверку и делать отбой, иначе бы он не дал спуску этим строптивым.

А на следующий день он доложил о происшествии командиру роты. Началось расследование, которое проводил командир взвода ст. лейтенант Лобан. Он по одному вызывал суворовцев первого взвода и задавал примерно одни и те же вопросы, на которые получал примерно такие же ответы:

– Кто подговаривал вас не петь?

– Никто.

– Почему ты не пел?

Но в ответ слышалось:

– Не знаю. Не хотел. Мы устали. Не было настроения.

Вскоре офицеру самому уже надоело, поскольку было понятно, что мальчишки просто заупрямились, и спустил это дело на тормозах. Виновных не нашли, но хорошенько отругали всех. Вечером командир взвода сам пришел на вечернюю прогулку, и после его команды первый взвод затянул:

– «Полем вдоль берега крутого мимо хат...

А рота дружно подхватила:

– В серой шинели рядового шел солдат…»

Инцидент был исчерпан. Рота продолжила подготовку к смотру строевой песни.

В день открытия лагерного сбора приехал начальник училища генерал-майор бронетанковых войск Марченко. О его прибытии известил зычный голос дежурного по лагерному сбору, который докладывал генералу. Начальник училища прошел по «генеральской» линейке, затем вошел вглубь территории, кое-где заглянул в палатки, но там все было убрано лучшим образом, поскольку к его прибытию готовились заранее. Потом он зашел в столовую, где завтракали суворовцы, а после этого появился уже на утреннем разводе, который на этот раз проводился не на тыльной линейке лагеря, а на стадионе в сопровождении училищного оркестра.

В честь открытия лагерного сбора был проведен спортивный праздник, в котором принимали участие почти все суворовцы. В основном это были соревнования по легкой атлетике: кто-то бегал на разные дистанции, кто-то прыгал в высоту, кто-то прыгал в длину, кто-то метал гранату. Гимнастические снаряды, кроме перекладин, в этом году почти всегда стояли зачехленными из-за плохой погоды.

Косте выпала задача участвовать в забеге на 400 метров. Специально легкой атлетикой он никогда не занимался, но общая физическая закалка была еще с детства, и бегать он любил, поэтому легко согласился, не совсем понимая, что просто бегать и участвовать в соревнованиях по бегу не одно и то же. В забеге участвовали представители разных рот и взводов, были ребята и младше и старше. Не имея особой подготовки и регулярных тренировок, Костя сначала рванул вперед, стараясь не отрываться от лидеров, но очень скоро почувствовал, что постепенно отстает и догнать их уже не может. Уже к середине круга он стал задыхаться, ноги все больше наливались свинцом и переставали слушаться, но останавливаться было нельзя, поэтому он старался держаться и упрямо из последних сил бежал вперед, чтобы хотя бы не быть последним. Вот и последняя стометровка по прямой перед финишем. Его друзья Стародубцев с Рожковым активно поддерживали своего товарища криками со стороны, но Костя их криков почти не слышал.

Витька из-за маленького роста на этот раз от соревнований вообще улизнул. А Артему с его внушительной комплекцией предложили бросать гранату, где он тоже никаких рекордов не установил. Но командир взвода все равно похвалил их всех и успокоил словами:

– Ничего, товарищи суворовцы, главное не победа, главное – участие!

С этого времени в роте начали учитывать все спортивные достижения для выполнения норм БГТО (Будь готов к труду и обороне), которые полагались для юношей такого возраста, как они.

Во время смотра строевой песни их рота показала себя довольно хорошо, но все равно не могла опередить старшие роты, которые давно спелись. Тем более невозможно было победить 4 роту, которая исполняла старую русскую строевую песню:

– «Взвейтесь со-ко-лы орлами,

полно го-ре го-о-ревать... – неслось над стадионом. – Толи де-ело…

И тут пока еще не закончилось «дело…», другие голоса подхватили: – То ли де-е-ло под шатрами в поле лагерем стоять…»

Старшие суворовцы пели эту строевую песню на два голоса. Пели мощно, браво, красиво. Они сами понимали это, и поэтому шли еще более четко, слаженно и молодцевато.

Потом был праздничный обед, во время которого генерал вместе с офицерами обедал тут же в суворовской столовой за отдельным столом. После обеда суворовцам удалось немного отдохнуть. Удивительно, но в этот день погода продержалась более-менее нормально. Над стадионом сначала висели темные тучи, но постепенно они поднялись, и на какое-то время появилось даже солнышко. Генерал, который проводил совещание, даже указал на это собравшимся поблизости офицерам:

– Смотрите, какая у вас хорошая погода, – сказал он, – а вы все жалуетесь на дожди. Ленинград ведь без дождей не бывает.

– Это специально ради вашего приезда, товарищ генерал, – раньше других успел заметить капитан Вилько.

– Конечно, конечно. Уж не вы ли такую погоду специально для меня сделали?

– Погода в этом году, правда, не радует, товарищ генерал, – вышел вперед капитан Басманов. – Суворовцы в основном по палаткам сидят. Невозможно нормально провести никаких занятий.

– Ладно, знаю. Еще не вечер, только-только лагерный сбор открыли. Посмотрим, как будет дальше, а потом решим, что делать.

Вечером в чуть сгустившихся сумерках, ведь продолжались еще белые ночи, все училище опять вышло на стадион на общеучилищную поверку. Проверившие своих подопечных, командиры рот поочередно доложили об этом начальнику училища. Отправив их к своим подразделениям, генерал зычным голосом сам подал команду:

– Училище, смирно! Оркестр, играй «Зорю»!

Костя запомнил, что генерал почему-то сказал именно «Зорю», а не «Зарю», сделав ударение на первом слоге. Костя слегка удивился, но подумал, что это, вероятно, особый армейский шик, такой же, как моряки называют «компас», делая ударение на втором слоге.

Наступила мертвая тишина, и в этой тишине над строем замерших суворовцев и над всем широким полем вдруг зазвучали чистые звуки фанфар, потом вдруг рассыпалась барабанная дробь, мощно поддержанная оркестром. Трудно было назвать это музыкой, но те четкие аккорды «Зари», которые раздавались в этой полутемной тишине по всему простору огромного поля, действовали так сильно, что мурашки побежали по телу. Костя слегка перевел глаза на своих товарищей и увидел, что и они испытывают похожие чувства. После «Зари» оркестр сразу же перешел к исполнению Гимна страны. Это был один из вековых ритуалов русской армии во время нахождения в полевых условиях.