Глава 15

В майском параде их рота еще участия не принимала, но в подготовке уже активно участвовала. Суворовцы их роты так же, как и все училище, занимались по предпарадному распорядку дня, поэтому каждое утро в отведенное время усердно топали на строевой вместе с парадными батальонами старших суворовцев, как на территории училища, так и на площади перед Пушкинским (Александринским) драматическим театром у «Катиного садика», как старшие суворовцы фамильярно называли парк, раскинувшийся вокруг памятника Екатерине ІІ.

Первого мая вечером Костя с друзьями ходили на набережную Невы смотреть салют. Большого впечатления на Костю он не произвел, хотя общее возбуждение большого количества собравшихся там людей передавалось и им.

С каждым днем становилось все теплее. Сначала в сквере на переднем дворе зацвели посаженные там два каштана, а чуть позже и в скверике и возле спортзала расцвела сирень. На занятиях по биологии мальчики вместе с пожилой учительницей даже немного ковырялись на подопытном участке, расположенном возле стадиона у длинной стены тира, откуда иногда раздавались одиночные выстрелы – там тренировалась сборная команда училища по стрельбе из пистолета или малокалиберных винтовок.

В один из таких дней командир роты вызвал к себе старшину и приказал срочно сдать малокалиберные винтовки на оружейный склад. Оказалось, что это было связано с тем, что двое суворовцев одной из рот постарше, которые в этом году уже должны были получить настоящие автоматы, в выходной день решили развлечься. Один из них раздобыл в городе патроны и сообщил товарищу. Они вскрыли находящуюся в их роте пирамиду, достали малокалиберные винтовки, с которыми им вскоре предстояло распрощаться, и, посчитав это оружие совершенно безопасным, стали стрелять из окна своей роты по окнам, находящегося напротив Апраксина двора. К счастью, напротив был не жилой дом, и людей там в это время не было, поэтому горе-стрелки никого не ранили. Но их за этим опасным делом все же застали прохожие, которые сразу же сообщили в училище. Разразился большой скандал. Виновных обнаружили, и вскоре на очередном построении их из училища отчислили все с той же процедурой срезания погон.

В середине мая уже начались годовые контрольные работы и выставление оценок за год. В целом у Кости успехи были неплохие, и хотя по русскому языку все еще стояла тройка, но эта тройка была твердой. А вот предстоящий в начале июня ежегодный экзамен по иностранному языку его беспокоил более серьезно. Каких-либо успехов в изучении английского языка он так и не смог добиться. Их учительница объявила им «топики», то есть темы, по которым необходимо было подготовить небольшие рассказы для выступления на экзамене. С этим было проще, эти «топики» можно было заранее проверить и просто зазубрить, а вот вопросно-ответной беседы привыкший ко всему относиться с полной ответственностью Костя боялся. Он считал себя неспособным понять вопросы преподавателя на иностранном языке, а тем более правильно сформулировать на них ответы, поэтому отвечать стеснялся, боясь сделать ошибку. И сейчас он больше всего старательно готовился именно к этому страшному экзамену, стараясь запомнить хотя бы вопросы.

В конце мая в честь юбилея создания пионерской организации было решено провести пионерский парад на Дворцовой площади. Для участия в параде предложили направить один батальон младших суворовцев, которые еще не вышли из пионерского возраста. Ответственной за это мероприятие была старшая пионервожатая. Была и такая должность в политотделе училища, когда в училище были младшие суворовцы. Но поскольку она была не военнослужащая, то ей помогал училищный «комсомолец», то есть капитан Рыбалкин, соответственно отвечавший за комсомольскую работу в училище. Он связался с командирами трех младших рот и передал им приказ после обеда вывести роты на передний двор для построения и создания суворовского пионерского батальона. Пока происходило перестроение суворовцев разных рот по ранжиру, офицеры стояли рядом и разговаривали между собой.

– Мне нужны трое суворовцев для пионерского знамени, – подошел к ним капитан Рыбалкин.

– Пожалуй, лучше взять из моей роты, у них уже больше опыта парадной подготовки, – тут же откликнулся командир третьей роты.

– Да у тебя уже большая часть роты бреется. Тоже мне пионеры! – поддел товарища капитан Басманов.

– Думаю, что у меня есть подходящая кандидатура для знаменосца, – сказал капитан Вилько. – По-моему, суворовец Шпагин вполне подойдет для этого дела.

– Ну что же, это, пожалуй, правильно, – согласился и Басманов – Суворовец, как с картинки. Так, кажется, назвала его наша математичка?

– Что это за экземпляр такой, что вы так расхваливаете? – удивился командир третьей роты.

– Пойдемте, посмотрим, – предложил капитан Вилько.

Они подошли к тому месту, где стоял уже построенный батальон.

– Суворовец Шпагин! – громко выкрикнул капитан Вилько.

– Я.

– Ко мне!

– Есть.

Костя Шпагин выбежал из строя, за несколько метров до стоящих офицеров перешел на строевой шаг, четко подошел к стоящим офицерам, остановился, бросил руку к козырьку фуражки и доложил:

– Товарищ майор, суворовец Шпагин по вашему приказанию прибыл.

– Ну как? – обратился Вилько к капитану Рыбалкину. – Годится?

– Вполне.

– А ассистентами ему дадим моих пионеров, – все-таки настаивал командир третьей роты и вызвал из строя двух суворовцев небольшого роста. В одном Костя сразу же узнал своего земляка Уварова, другим был единственный на все училище суворовец – кореец Ли.

На том и порешили. Капитан Рыбалкин отвел Костю с его ассистентами в политотдел, где они взяли пионерское знамя, и вывел на плац, где в это время уже готовился к параду основной батальон. Много времени для подготовки им не потребовалось, ведь третья рота только что участвовала в майском параде в качестве роты барабанщиков, а вторая и первая роты тоже активно участвовали в парадных тренировках. Поэтому офицеры уже не стали начинать с одиночной подготовки, а сразу же приступили к тренировкам шеренг. Между этими шеренгами капитан Рыбалкин и поставил свою знаменную группу.

Товарищи по роте восприняли назначение Кости Шпагина довольно спокойно, никто не удивился, только Витька Стародубцев вечером за ужином заметил вскользь:

– Ну что, Шпага, поздравляю!

– С чем? – удивился Костя, уже забыв об этом событии.

– Как с чем? Знаменосцем будешь.

– Так ведь это пионерское знамя, чего тут особенного? – проворчал Борис Самгин.

– Ну так что, сейчас пионерское, а потом училищное, – выпятил грудь розовощекий Артем Рожков, как будто именно ему поручили быть знаменосцем.

– Да ладно вам, все это так, пустяки, – прекратил разговоры своих друзей Костя.

В глубине души он, конечно, гордился тем, что ему выпала такая честь. Он уже было представил себе, как он понесет знамя также высоко и гордо, как это делали суворовцы старших классов во время парадов. Для этого они ставили древко знамени в специальный кожаный стакан на красной перевязи, надеваемой через плечо. Таким образом, красное полотнище во время движения развевалось во всю свою ширину.

Но его мечтам суждено было сбыться только наполовину. Переодетым в белые рубашки с коротким рукавом и маленькими погончиками пионерской формы суворовцам не полагалась знаменная перевязь, поэтому капитан Рыбалкин приказал Косте просто положить древко знамени на плечо и придерживать его во время прохождения правой рукой, как делали и другие знаменосцы в гражданских пионерских дружинах. Его ассистенты вообще должны были держать правую руку в пионерском салюте, что как-то уже было и непривычно для суворовцев, пробывших в училище от одного до трех лет и отвыкшим от разных пионерских ритуалов и мероприятий. Поэтому это прохождение во время пионерского парада по сравнению с только что прошедшим воинским первомайским парадом выглядело для Кости, да и для других мальчишек каким-то игрушечным, совсем детским.

Перед последним выходным мая на очередной вечерней поверке, командир роты объявил:

– Для выезда в летние лагеря, нам необходимо заранее подготовить место лагерного сбора нашего училища, поэтому наша рота получила задачу в следующее воскресенье выехать в поселок Можайское для наведения порядка на территории лагеря.

– А увольнение? – прозвучал робкий голос кого-то из ленинградцев.

– Кому разрешено, может сходить в увольнение в субботу, а в воскресенье, естественно, увольнения не будет.

– А у нас на следующей неделе экзамен по иностранному языку, – попытался кто-то найти хоть какую-то лазейку, для того чтобы избежать этих работ.

– Ну и что же, у всех есть экзамен по иностранному языку, а у восьмиклассников и выпускников еще и другие экзамены, так что нам придется немного поработать на общее благо. Они в свое время тоже так же работали.

В воскресенье с утра рота переоделась в рабочую одежду и на трамвае поехала на Балтийский вокзал, а оттуда на электричке отправилась в Можайское. Они приехали на станцию, с одной стороны которой возвышался высокий холм, а с другой стороны было большое озеро.

– Это Воронья гора, – нахмурив брови, сурово пояснил капитан Басманов, – с этой горы фашисты из дальнобойных орудий обстреливали Ленинград. Вы помните, на Невском проспекте есть табличка «Граждане! При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна»? Так вот эта опасность для города частично шла отсюда. А потом во время снятия блокады наши солдаты с большим трудом захватили хорошо укрепленные позиции немцев на этой горе, здесь погибло очень много наших солдат.

Суворовцы молча выслушали это сообщение своего командира.

– А нам сейчас предстоит дойти до нашего лагеря вот с той стороны озера, – показал капитан Басманов в сторону озера. Было видно, что он, в отличие от других офицеров их роты, с этими местами хорошо знаком.

Работы в лагере было не очень много: собрать опавшие еще осенью листья, проверить и отремонтировать коробки палаток, подновить разрушенные за год бордюры газонов. Каждому взводу и каждому отделению был выделен определенный участок работы, который нужно было выполнить. Через некоторое время Костя с Артемом, притащив на старой плащ-палатке высохшие листья к костру, решили немного передохнуть.

– Давай покурим, – Артем осмотрелся по сторонам, опасаясь офицеров, поднял несколько сухих листочков и, свернув их в своеобразную самокрутку, поджег и попытался втянуть дым в себя, изображая курение.

Костя тоже последовал примеру товарища, но ничего интересного не почувствовал и пожал плечами.

– Ничего особенного.

– Конечно, это же не табак, – с видом знатока пояснил Артем и вдруг сменил тему: – Слушай, Костя, а ты хотел бы стать космонавтом?

– Не знаю, – Костя неопределенно пожал плечами, – они ведь летчики, надо сначала стать летчиком, а это не так просто.

– А я хотел бы! Знаешь, как Гагарина и Титова в прошлом году встречали?! Кла-асс!

– А ты читал, сколько было желающих, и сколько они перед этим тренировались и проходили разных комиссий, а ты вот, смотри-ка, даже куришь.

– Да это я так, можно бросить, – сказал Артем и швырнул окурок в костер, – ладно, пошли работать.

Экзамен по английскому языку на следующей неделе был успешно сдан. Костя, несмотря на свое «мычание» и неоднозначные попытки правильно выдать ответ именно по-английски, получил-таки свою удовлетворительную оценку и заступил в наряд.

Он заступил дежурным по роте как раз в тот день, когда суворовцам их роты сделали уколы. Каждый год весной перед отправкой в лагерь суворовцам делали укол под лопатку с прививкой от разных болезней. Все по-разному воспринимали эти уколы, но увернуться от прививки не мог никто. Всю ночь по спальному помещению роты были слышны стоны ребят, которые, неосторожно повернувшись, нажимали на больное место.

А в первый день июня, их рота, уже переодетая в зеленые гимнастерки с пристегнутыми суворовскими погонами, переобутая в яловые сапоги, с вещмешками за спиной походным маршем топала до Балтийского вокзала, чтобы выехать в летние лагеря. Там их уже ждала прибывшая накануне младшая рота. Чуть позже прибыла и рота класса постарше, но восьмиклассники еще оставались в Ленинграде, а их более старшие товарищи отправились на стажировку в войска.

Жизнь в лагере опять началась с работы, потому что нужно было получить палатку на отделение, правильно установить ее на деревянных коробках, получить постельные принадлежности, навести порядок вокруг палаток, а для этого принести и обложить дерном место вокруг палатки, побелить кирпичи ограждений, посыпать битым кирпичом дорожки, чтобы они имели красноватый оттенок, побелить заборы и стены подсобных помещений, выкрасить грибок дневального. Палатки друг от друга были разделены аккуратными узкими дорожками, за которыми нужен был постоянный уход. Они всегда были подметены и посыпаны песком. Дорожки между расположениями рот были немного шире.

В хорошем состоянии поддерживалась и так называемая «генеральская полоса». Было в традициях русской армии во время жизни в летних лагерях перед передней линейкой прокладывать еще одну специальную дорожку, которую называли «генеральской». Во время приезда старшего начальника, именно по этой дорожке он должен был пройти перед всем лагерем. Она требовала особого ухода и выглядела, как следовая полоса на границе. То есть дневальные обязаны были постоянно следить за тем, чтобы песок на этой довольно широкой дорожке был постоянно заборонован граблями и чтобы ноги ни единого человека не прикасались к этой полосе. Пробегать или проходить по ней было строжайше запрещено. Нарушителя сразу же ожидало суровое наказание. Все военнослужащие могли передвигаться только по дорожкам, проложенным внутри размещения подразделений.

Вечером после поверки на передней линейке ребята быстро разбежались по своим палаткам. В палатках имелись деревянные нары. Один настил, побольше, вместимостью до 8-10 человек, располагался напротив входа в палатку от одной боковой стенки до другой, а второй, поменьше, на 2-3 человека, слева от входа в палатку. На нары вплотную укладывались матрасы, сверху которых расстилалось постельное белье и одеяла. Костя привычно занял место в углу палатки. Рядом с ним тоже привычно расположились его друзья Витька Стародубцев, Артем Рожков, Борис Самгин и другие суворовцы его отделения.

Ребята какое-то время копошились в непривычной темноте, укладывая форму на скамейке и залезая в холодные «Бр-р!» постели. Чертыхаясь и похохатывая, еще вертелись, стараясь согреться, но скоро успокоились и засопели. Сказалась усталость прошедшего дня. Хотя Косте раньше и приходилось ночевать в шалаше на покосах, бывать в деревне на сеновале, но вот в такой армейской палатке он еще не жил. Он слышал, как за тонкой перегородкой деревянной коробки командир роты отдавал последние ЦУ (ценные указания) дежурному сержанту, потом протопали сапоги дневального. В щели между досками слегка сквозило.

– «Надо бы завтра позатыкать эти дырки», – проскочило в постепенно уплывающем сознании.

Спали мальчишки беспокойно, было все-таки прохладно, поэтому приходилось вертеться, стараясь хоть как-то согреться. К утру стал моросить дождик, и измученные ребята крепко заснули. Но именно тогда-то неожиданно прозвучал бодрый сигнал горна дежурного сигналиста, и раздались голоса дневальных, дублирующих команду «Подъем!». Оторвать голову от подушки было необыкновенно трудно, но еще труднее было вылезать из хоть как-то согретой постели и выходить в это мрачно сырое утро. Но по всему лагерю уже звучало:

– Форма одежды: с голым торсом. Приготовиться к выходу на зарядку!

Надо было еще успеть забежать в туалет, расположенный в тыльной части лагеря, а потом быстро стать в строй. Дежурный сержант уже командовал:

– Напра-во! За мной бегом марш!

Роты, одна за другой, выбегали из расположения на огромный стадион и, следуя друг за другом, наматывали круг за кругом. Уже через некоторое время никто не замечал мелкого дождичка. Он даже приятно освежал разгоряченные от бега лица и плечи. После небольшой зарядки роты быстро и шумно возвращались в лагерь, лишь некоторые энтузиасты еще успевали заскочить на гимнастический городок, чтобы несколько раз подтянуться на перекладине или отжаться на брусьях. Суворовцы быстро и аккуратно заправляли свои постели, поднимали полы палаток вверх и привязывали их к растяжкам, после чего они выглядели как поднятые паруса. И весь палаточный городок в утренних лучах поднявшегося солнца напоминал большую стоянку парусных судов.

На утренний развод приходили офицеры роты, которые тоже жили здесь, но только в деревянных бараках, специально построенных для офицеров и служащих училища.

Начиналась повседневная однообразная жизнь военного лагеря. Каждый день шли занятия по физической, строевой и даже огневой подготовке. Занятия по иностранному языку продолжались и здесь, ведь в иностранном языке не должно быть перерыва, а то все, чему научились суворовцы за год, можно было за лето позабыть.