Можно было догадаться о глубинной сути задания, но Миша занимался другим – он скучал и увлёкся поиском особенностей в лице спутницы – своей сосредоточенностью она ему не мешала. Один раз Зоя поймала его взгляд, погружённый за отворот вздыбленного воротника платья. Шутя, шлепнула по руке, закрыв оголившийся промежуток.
Состав показался после трёх часов пополудни – направлялся он не на восток, как предполагалось, а на север. Его проводили до стрелки и с последним вагоном двинулись в сторону тайника с рацией – не напрямую, а, как требовала конспирация, с множеством обманных направлений. Им вменялось дать в эфир, с промежутком в минуту, три раза один и тот же условный сигнал.
В точности исполнив все указания, двинулись в сторону болот, простирающихся на десятки километров на юго-восток. В пути услышали хлопок взрыва, следом разрывы сильнее и работу автоматического оружия. У полусгнившей гати, примыкающей к берёзовой рощице, на небольшом островке, им было предписано спрятать рацию. Лукошки с грибами оставили перед болотом. На открытом участке пути по ним ударила пулемётная очередь. Миша инстинктивно повалил Зою на землю и прикрыл собой. Пулемёт бил с высотки метрах в пятистах от них, по-видимому, заболоченное озеро, по периметру которого они должны были уйти, было под наблюдением. Пули смерчиками вздымали водную поверхность, отсекая пути отхода. Отступив, они углубились в рощицу, хоронясь за частоколом стволов. Под сенью деревьев передохнули. Неожиданная опасность испугала – их обоих трясло, как в лихорадке, у Миши дёргалось под глазом – Зоя побледнела. Глядя на неё, Миша решил взять инициативу в свои руки. Он сделал вывод: хотя Зоя и старшая в группе, на нём, как на мужчине, должен лежать главный груз ответственности. Он готов был ценой своей жизни прикрыть её отход. Путь назад лежал к перешейку, но он плотно простреливался с высотки. Похоже, они недооценили немцев и их загнали в капкан.
– Нас засекли. Придёт ночь – появится возможность выйти назад незаметно, – постукивая зубами, с трудом выговорила Зоя.
В нужном месте закопали рацию. Начинало смеркаться. В лесу, опоясывающем болото, послышался лай собак. Пулемёт сместил огонь и теперь бил сбоку. Натыкаясь на стволы, пули летели беспорядочным веером, не давая возможности толком осмотреться. Мышиного цвета хаки, под прикрытием огня, замелькали между деревьями, остерегаясь сунуться на островок. Приближаясь, активнее заголосили собаки. Три пары озлобленных глаз обозначили свое присутствие алчным визгом, они устремились к ним по перешейку.
– Мы раскрыты! Стреляй, Мишенька, они разорвут нас! – приказала Зоя.
Миша тянул и, когда овчарки распластались в последнем броске, словно очнулся: дал очередь в упор по остекленевшим от злости глазам. У преследователей теперь сомнения не оставалось. Немцы рассыпались в укрытия. Что затем началось! Спасал уклон местности с небольшой ложбинкой. Воняющий болотом и сыростью мох обдавал их брызгами грязи, пули роем летели над головой. Их место нахождения быстро пристреляли.
– Надо бы поменять позицию, – сквозь свист пуль выкрикнул Миша.
– Скоро ночь. Должны же немцы когда-нибудь угомониться… – постукивая зубами, пролепетала Зоя.
– Пока не высунуться, – с дрожью в голосе успокаивал Миша, прижимая Зоину спину свободной рукой к земле – Зоя послушно подчинялась. Миша хотел, но не мог понять, есть ли в его ожесточённо бьющемся сердце страх умереть, или это страх показаться слабым перед Зоей? Опытная Зоя предвидела исход, он же оставался в мальчишеском героическом угаре и совсем не думал о гибели.
С наступившим сумраком огонь резко оборвался, стали слышны немецкие команды, место над беглецами осветилось ракетами. Пришло время сместиться из зоны обстрела. Немцы понимали: из мешка не уйти никому, и, с очевидностью, готовили планы по захвату их живыми. По периметру болота зажглись костры, скулили в нетерпении собаки. После некоторого молчания по пристрелянному месту ударила пулемётная очередь, на перешейке разорвалось несколько мин – им отсекали пути отхода. По водной глади гиблого озерца, на берегу которого они затаились, пошла мелкая рябь, сквозь набегающие тучи временами проглядывал огрызок луны.
– Два магазина патронов проблемы не решат. Отвечать бессмысленно – стрелять только наверняка, – решили они.
– Давай размышлять, – предложил Миша, глядя в упор в выразительные глаза Зои, – они могут закидать нас минами, но не делают этого. Из этого следует: нас хотят взять живыми.
Он вдруг встрепенулся своей мысленной находкой, сжал Зоину руку, в речи проявился озноб возбуждения.
– Послушай, Зойка, я придумал – выход есть.
От напряжения их тела горели – одежда подсохла, но источала едкое зловоние сероводорода – этого они до поры не замечали, пока Мишу не пронял удушливый кашель. Задыхаясь, Миша приблизился к лицу Зои и, спотыкаясь в словах, потряс Зою за рукав:
– Ты рассказывала о своих необыкновенных способностях… Включи чары, – с сарказмом атеиста съязвил он, – когда мы останемся в живых, я готов поверить хоть в нечистую силу. А пока я верю в собственный разум. Они оккупанты – правда за нами, с нами Бог – это на их стороне тёмные силы. Мне теперь всё равно – ты мне нравишься, я собирался… немного позже, года через два, после войны сделать тебе предложение. Ты пошла бы за меня? – неожиданно для самого себя расчувствовался Миша.
– Милый мой мальчик, если спасёмся, – ответила Зоя с нежностью, успокоившись, – я – твоя навеки.
Зоя притянула его лицо, и Миша почувствовал необыкновенную бархатистость её губ. Дыхание источало запах парного молока. Она целовала его, как любящая сестра при прощании, а Мише хотелось другого поцелуя – он неумело отвечал, пытаясь вложить в её губы другой смысл.
– Мишенька, отсюда выхода нет, завтра нас схватят и будут пытать, – почти простонала она.
– У нас есть всего один, очень маленький, но шанс! – приобнял её Миша.
– Дай мне вдохновения. Можно тебя… крепче обнять?
Зоя без промедления сама обняла его. Они сидели, прильнув друг к другу – прерывистое дыхание Миши выдавало огромное волнение. Ему казалось: Зоя слышит лихорадочный стук его мыслей – чего доброго примет за страх. Немцы не стреляли. Доносились обрывки речи, визжали собаки.
– Скажи, Мишенька, не томи, что ты придумал? – встрепенулась Зоя через начавший бить озноб.
Взлетела осветительная ракета – по островку прошлась длинная очередь. К полуночи и собаки и немцы угомонились. С завидной периодичностью над ними повисали осветительные ракеты.
Видя, как Зоя дрожит, Миша забрался к ней под тужурку. Нечаянно коснувшись одного из заветных бугорков, отдёрнул руку и начал растирать ей спину. Рука почувствовала шероховатость. Он гладил рубец – коснулся места шрама – Зоя не противилась.
– Что это? Откуда у тебя шрам? – осмелился спросить возбуждённый Миша – от прикасания к ней его начала бить лихоманка. Он не дрожал так даже от страха.
– Об этом потом!.. – опустила глаза Зоя.
– Расскажешь позже. Наш выход один, и он единственный! – отчеканил по-военному Миша.
При свете очередной ракеты он показал рукой на сверкнувшую гладь болота.
– Открытую воду, клочки камыша, что у того берега, видишь? Немцам к ним не подойти – там, определённо, топь. Надо выбираться именно туда, под нос к ним.
По берегу торчала срезанная пулями поросль камышовой осоки. Миша сполз туда и жестом приказал потерпеть. Назад вернулся изрядно промокший, закрывая рот от вырывающегося кашля. Миша тащил за собой два длинных ствола – коренные растения тащились с трудом вместе с белыми луковицами, источая зловоние сероводорода.
– Совсем недавно я прочитал интересную книгу. Во времена татаро-монгольского ига русские воины скрытно пересекали водные преграды, оставаясь незамеченными. Как тебе это нравится?
Зоя загорелась, но быстро обмякла:
– Трясина кругом…
– Трясина слева – справа озерцо. Засосёт, если наступать ногами – мы станем ползти.
Несколько минут Миша возился с принесённой осокой – затем разделся.
– К рассвету мы будем в камышах, под самым носом у немцев – там нас явно не ждут. Холодно, но в воде одежда не греет. Раздевайся!..
Зоя помедлила, но покорно подчинилась. На ней остались смешные, растянутые книзу трусики – торс прикрывала майка.
– Майку придется тоже снять – при движении она может оставлять след на поверхности, – стиснув зубы, приказал Миша, – давай продышимся – кашлять нельзя.
Зоя и здесь безоговорочно подчинилась. Она застыла перед ним на коленях, пытаясь закрыть скрещёнными руками белеющие наливным яблочком груди. Застеснявшись, отняла руки и повторила всё в точности за ним. Грудь магнитила Мишин взгляд: он содрогнулся своей решительности, невиданным для себя зрелищем. С трудом оторвал взгляд и полез в воду головой вперёд, подобно атакующему крокодилу – Зоя немного погодя, как условились, за ним.
Трясина заканчивалась на трети островка. Перед выходом на открытое пространство Миша остановился и жестом показал: «Я сам». Он сполз за кромку грязи и медленно ушёл под воду. Зоя вблизи слышала клёкот дыхания его трубки, дальше звук пропал. Она двинулась за ним. Находясь под водой, Миша слышал звук очередей, судорожно сжимался, ожидая шквал огня на себя, но это были выстрелы устрашения и велись в обычной интенсивности. Ткнувшись лицом в растительность, Миша сообразил: он у цели, осторожно углубился в камыши – дальше наблюдал за медленно двигающейся Зоиной трубкой: «Хотя бы не закашлялась».
Ночь опустилась на болото – луна плыла тусклым пятном в облаках, мгновениями играя бликами в блюдцах открытой воды.
Камыши покоились изреженными клочками – при свете дня их могли увидеть там, и они ещё не знали, сколько смогут отсидеть в холодной воде, не представляли пока, как сумеют весь день дышать через трубку. В любом случае другого выхода не было – иначе смерть. Пробирала дрожь, но скорее нервическая, холод не чувствовался – грело нечеловеческое напряжение и надежда на спасение. Сердце моментами заходилось радостью: главная часть замысла удалась. Зоя подплыла вплотную, одышно согрев Мише лицо:
– Мишка, ты гений…
Её начал душить кашель, но выпущенная пулемётная очередь, на их удачу, скрыла его. Здесь не пахло сероводородом, и дыхание постепенно пришло в норму.
Всю ночь до рассвета они усердно растирали друг друга. Миша не мог понять, почему на самом краю жизни он так рад случаю дотрагиваться до неё. Он слукавил, употребив возможность тереть её тело везде: и нежную часть ног, и спину, и живот, и бёдра. Зоя делала с ним аналогичное. Начисто пропал обуявший поначалу страх, ушли мысли о возможном провале – в эти страшные минуты Миша больше хотел знать, о чём думает Зоя, сможет ли она полюбить его так же искренне, без оглядки на обстоятельства?
…Начали проявляться береговые очертания, сник ветерок, пропала маскирующая рябь водной поверхности. Обнявшись, они нырнули, готовясь прожить под водой весь долгий день. От волнения не хватало воздуха – хотелось вдохнуть полной грудью, но потом придышалось. Перед островком камыша раскинулся топляк, приблизиться к ним не могли – до устойчивой суши оставалось как минимум сто метров. Вода – отличный проводник, в этом они убедились воочию – с рассветом началось светопреставление. Под прикрытием кинжального огня немцы двинулись на островок. Автомат Миши, утопленный в береговой осоке, молчал. Начал донимать озноб уже от холода – отнимались пальцы, вначале на ногах, потом и руки потеряли чувствительность. Конвульсии под водой не согревали – вначале было зверски холодно, потом пропало всякое ощущение – всё тело сделалось не своим. Миша плохо чувствовал неживые руки Зои, пожимал задубеневшими пальцами её пальцы – она легонько отвечала. На поверхности резко затихло – наступила зловещая тишина, а в ушах стоял звон миллионов колокольцев. Миша приоткрыл глаза и содрогнулся – сквозь ржавую призму воды в лицо ему вперилось два беленьких образования. Он дотронулся одного из них и не ощутил прикосновения. Пальцы торчали бесчувственными рогатками. Поверхность воды пока светилась, значит, ночь ещё не пришла. На мгновение сознание Миши отключилось, наверное, только судорога усилия не позволила выпустить из губ ствол осоки. Зоя слабо, но реагировала на его сигналы. Насколько мог, Миша подбадривал её толчками деревянных рук. В какой-то миг, сквозь резь произвольно открывшихся глаз, он не увидел поверхности воды.
Совсем не чувствуя тела, Миша вынырнул. Ночь только наступала. От большой порции воздуха перед глазами поплыли кровяные круги. Трубка Зои слабо сопела. Не ощущая прикосновения, Миша приподнял её тело. Останься на берегу кто-то из немцев, всё бы закончилось плачевно – Зоя громко закашлялась – голова безжизненно упала на Мишину грудь. Он и сам с невероятным усилием держал на ногах ватное тело. Зоя болезненно вытянулась и обмякла – она потеряла сознание, но продолжала дышать. Миша, почти не ощущая прикосновения, с ожесточением начал тереть её тело. Зоя поперхнулась и закашлялась вновь – большие её глаза рассеянно смотрели в небо.
Имей немцы хотя бы малейшее сомнение, выставь посты – возможность наших героев была бы исчерпана до предела.
В условленном месте Зою и Мишу ждали. До места встречи шли на подсознании: от ствола к стволу едва дотащились. Зоя падала – Миша ей помогал. Они падали оба, но снова и снова вставали и шли. Их уже не ждали, лишь выжидая условленное время – отсюда была слышна перестрелка. Дальше их несли на самодельных носилках – этого они уже не помнили.
Миша бредил – он извивался в желании растереть Зоино тело – перед глазами чередовались беленькие бугорки и чёрный потолок землянки – предметы извивались змеями. Им сделали всё, что было в возможностях партизанской медицины. Оставалась лишь всеобъемлющая надежда на неисчерпанные резервы молодого организма. Зоя больше не проснулась…
Сегодня она лежит на партизанском кладбище в глухом лесу, совсем недалеко от любимой бабушки. Миша выкарабкался, выдюжил болезнь.
С окончанием войны на могиле Зои не увядали цветы. Теперь в этих местах выросло новое поколение – не стало Миши. Не часто, как хотелось бы, но в памятные дни печальный бугорок Зои вновь оживает людской памятью.
В долгожданный день Победы Мише исполнилось 19 лет. Но ещё раньше, после освобождения Белоруссии, его призвали в действующую армию. На фронт он не попал. До конца службы Миша восстанавливал разрушенные войной железнодорожные мосты.
О проекте
О подписке