– Да ладно, тоже мне запел, как поп на клиросе, – усмехнулся матрос, – только ладану не хватает. Дело тут совсем просто мне видится, – он сделал паузу, принимая многозначительный вид. – В Англии-то для японцев миноноски строили ― новейшие. Я уж не знаю, под каким флагом нас атаковали… Может, под английским, может ещё под каким, а может, и вовсе без флага. Не зря ночью дело было. Только англичане потом больше всех брехали, что русские моряки напали на «мирные рыболовецкие суда», пиратами нас называли. Чёртовы капиталисты, – он ненадолго замолчал. Молчал и Макаров. Вдруг матрос весело эдак встрепенулся, – А ты чего такой ершистый, обидел что ли кто? Кстати, – он протянул Макарову руку, – Петров Захар.

Макаров протянул руку в ответ:

– Роман Макаров.

– Сам-то откуда?

– С под Омска, с Сибири…

– Далёко забрался, – покачал головой Захар. – Так что, Макаров? – повторил он вопрос.

– Да.., – нехотя ответил Макаров, – встретил тут одних, ― на Невском, на мичмана, между прочим, накинулись.

– А-а, – догадался Захар, – интеллигенция.., этим на зуб не попадай.

Макаров снова заволновался:

– Да пошто они так-то? Мы ведь за их кровь проливали.

– Ты, братишка, не горячись, – сочувственно сказал Захар, – не за них ты кровь проливал, а за буржуев, за Царя.

Макаров вскинулся:

– Так за Царя, за Россию!

– Так ведь за какую Россию ― вот вопрос!

Макаров опешил:

– Как, то есть, какую? Россия ― Россия и есть. Нешто есть другая?

– Ошибаешься, брат, – Захар подвинулся вперед к Макарову и понизил голос, – есть Россия богатых, капиталистов, помещиков, фабрикантов, банкиров ― вот таких, кто сам не воюет, а войны устраивает, и кому война выгодна, а есть народ, который воюет за них. Ты воевал за первых, а народу эта война вовсе не нужна.

– Да как же не воевать, – не мог взять в толк Макаров, – коли напал на нас японец. Как же не защищать свою землю-то?

– Так ведь не просто японец напал, – возразил Захар, – их же свой японский капиталист на нас науськал.

– Пошто так?

– Пошто.., а ты знаешь, сколь они денег на этом заработают? На оружии да на амуниции, на харче солдатском! Вы кровь льете, а они денежки считают…

– Так что делать-то? – недоуменно спросил Макаров.

Захар придвинулся к нему почти вплотную:

– А отобрать всё у них и отдать народу.

– Вот так-так, – Макаров совсем сбился с толку, – кто же Царю служить станет? Государством править?

– Царя тоже того.., – решительно, но тихо бросил Захар.

– Царя?! – изумился Макаров.

– А то, – подтвердил Захар и спросил, понизив голос: – Про «Потёмкин» слыхал?

– Так это они из-за харчей.., – махнул рукой Макаров.

– Много ты понимаешь, – обиделся Захар. – Эх! Вот весь флот бы поднять..! А управлять народ станет сам.

Макаров быстро оправился от растерянности.

– Это кто, уж не ты ли в правители метишь?

– Я, – не смущаясь сказал Захар, – и ты.

– Хе, – усмехнулся Макаров, – спасибо за должность. Я, конечно, грамоту знаю, писать-читать умею, но чтобы всей Россией управлять… Ты знаешь, она какая? Я ее, родимую, проехал нынче от моря до моря. Чтобы такой махиной ворочать – сколько знать надо? Возьми хоть полк таких, как я, и то не совладаем. Не-ет ― людьми верховодить ― это особый дар нужен, а у кого он есть? Никто не знает. Без особого благословения даже и думать не моги! Всё от Бога. А этак-то всяк захочет – в Цари. И потом, я – печник, лодочник справный, меня еще отец этому выучил. Меня даже в Омск зовут печи класть.

– А мы тебя подучим, – не унимался Захар!

– И я буду править?

– Натурально.

– Ну, ладно, лодки – кораблями заменят. А кто ж печки станет класть?

– Другой кто-нибудь.

– А если и он захочет в министры или кто там у тебя будет?

– И его выучим.

– А если все захотят?

Захар замешкался:

– Ну так не бывает, не могут же все…

– Все не могут, это точно, да все захотят ― это факт! Ну если не в министры, то эти… стишки писать станут или патреты рисовать. Только дай волю… Черной работы никому не захочется. Кто захочет ишачить – спину гнуть, когда все хозяевами станут?

– Несознательный ты, – вдруг срезал его Захар, – каждый будет работать по своим способностям, по своему таланту. Если ты художник – иди рисуй.

– Ну, а кто ж способности-то определит? Каждый сам, что ли? Так ведь каждый о себе знаешь какого мнения ― ого-го! Мол, я да голым задом ёжика задавлю! А на деле с тараканом не совладает. Вот ведь я ― печник. Ить печников много, а меня примечают из всех. Да вот у нас в Таре артель иконописная. Их там много. Только все пишут так.., им простые иконки дают писать, что в лавке за пять целковых. А вот один есть ― так ему аж сам Государь-Император заказ делал. Потому, что всё от Бога даётся ― кому талант править, кому иконы писать, кому печи класть. А ты заместо этого сам берёшься рядить кого куда. Пупок развяжется.

– Поповские штучки, – не сдался Захар. – Человек – всё может, это в тебе твоя частная собственность говорит. Крестьянин ― человек темный. Дальше своего хозяйства не видит.

– Дальше носа не видит? – уже войдя в азарт чуть ли не выкрикнул Макаров – А слыхал ты, к примеру, про Симеона Верхотурского?

– Из попов что ли? – пожал плечами Захар.

– Из попов.., – передразнил его Макаров. – Жил такой святой в земле Сибирской. Так он вот всю жизнь полушубки шил, ни кола ни двора не имел и денег за работу не брал, так ― за харчи работал. Жил, словом, незаметно. Хотя сам был из богатых, из знатного рода. Да всё оставил, чтобы жить во Христе. Даже благодарности ни от кого не имел за работу свою. Сошьёт полушубок и тайно, пока хозяева не хватились, уйдет. Это зимой, а летом и вовсе обитал на природе, рыбку ловил – тем и жил. Никому и в голову не приходило святым его считать. Так, думали, чудак. И вот он умер… А Господь его святым назвал. После его смерти на его гробе чудеса стали происходить, больные исцеляться.

Рассказ произвел на Захара сильное впечатление.

– Ну, а ты сам-то его видел?

– Симеона-то?

– Ну, да.

– Раку с мощами видел, прикладывался к ней.

– А живого?

– Не-е. Он давно жил, почитай, лет триста назад.

– А-а, – протянул довольный Захар. – Стало быть, ты сам и не видел ничего. А эти сказки мы слыхали. Всё попы придумали – народ дурачить.

– А вот и не сказки, – горячо возразил Макаров, – я своими глазами видел, как больные от мощей Симеона Верхотурского исцелялись.

Захар опять посерьёзнел, задумчиво помолчал, затем мотнул головой, словно стряхивая наваждение и вдруг широко улыбнулся.

– Сказки, фокусы!

– Э, нет! – опять возразил Макаров. – Это ты сказки плетешь –

Россия без Царя. Он же помазанник Божий! Царь – власть от Бога, а ты от кого предлагаешь? Подумал? Вот, так-то! Вначале думай ― потом предлагай! Сам править станешь, – ворчал он, всё никак не успокоившись. – Так-то не бывает.

– А ведь будет! – раздался чей-то голос. Они и не заметили, как к ним подсел еще один пассажир ― длинноволосый молодой человек в тёмном длиннополом пальто, застёгивающимся под самой шеей, как солдатская шинель. Он улыбался виноватой улыбкой. – Будет именно так. Простите, я, кажется, не представился, Кедрин, Павел Кедрин. Да, так вот, ещё батюшка Серафим Саровский предсказывал, что придут времена, когда сатана начнёт с куполов церквей кресты срывать, и время это, судя по всему, наступает!

– Да – факт, – обрадовался Захар, – будет! Царя по шапке ― крестьянам воля!

– Это как же? – поинтересовался Макаров.

– А так, – пояснил Захар. – Сейчас ты как живёшь – концы с концами сводишь?

– Господь с тобой, – удивился Макаров. – Живём, слава Богу! Хозяйство свое – лошадь, коровы, хрюшка, птица.

– А земля? – растерянно спросил Захар.

– Земли бери – сколь одолеешь. В Сибири земли вдоволь!

– Ну, ты видать из этих… – зажиточных, – не сдавался Захар.

– Из самых обычных, – возразил Макаров, – у нас все так-то. Разве какой лодырь или пьяница… Дак в Сибири зимой лодырю – который летом не потрудился, и не выжить. Она, Сибирь-матушка, лодыря-то не поважает. Круглый год не отдыхам. Весной посевна. Летом ― на заработках, печки кладу или сенокос… А к осени уборка ― по хозяйству чего сделать. Зимой лодки строгаю.

– Это сколько ж у вас, к примеру, корова стоит? – неожиданно поинтересовался Захар.

– Пятнадцать целковых ― можно дойную коровёнку взять, – заявил Макаров. – Барана ― за пять. Овцу ― так что и за три. Сметану у нас – ножом впору резать ― до того густая, жёлтая, как масло. Сливки ― ложкой едят. Хлебушек свой ― рожь да пшеничка озимая…

– Да-а-а, – неопределенно протянул Захар. – Ну это может в Сибири так, там народу мало, а земли сколько хошь. А у нас тут кулак крестьянина разоряет, землю отнимает у него. А что ему делать, когда дома ртов голодных полно? Или иди в батраки к кулаку-мироеду или ложись помирай! – Он помолчал немного. – Нелегко нам с вами будет…

– С кем это с вами? – не понял Макаров.

– С теми, которые к своему добру приросли.

– Неужто голытьбой-то лучше? – удивился Макаров. – Россия всегда на мужике держалась, на крестьянине.

Но Захар больше не отвечал. Он задумчиво уставился в быстро наступившие за окном петербургские сумерки, и только изредка незаметная кривая улыбка появлялась и исчезала на его губах. Вскоре – на станции, он сошёл с поезда.

* * *

Мерно постукивая колёсами на стыках рельсов, плавно укачивая пассажиров, поезд всё дальше уходил от Петербурга и всё ближе подбирался к Москве. И ни унтер Макаров, ни его сведущие спутники не знали, что в это самое время на другой вокзал Петербурга из Германии, среди прочих пассажиров, прибыл один примечательный человек, с суровым серьёзным лицом и большими навыкате круглыми глазами, взгляд которых порой представлялся не менее веским аргументом, чем его полные убеждения речи. Одет он был в короткое европейского покроя пальто, на голове узкий демократичный цилиндр, призванный, однако, подчеркнуть аристократизм его владельца. Звали этого человека Израилем Лазаревичем Гельфандом, известным в Петербурге как Александр Львович Парвус.

Парвус приехал нелегально и, как нелегал, имел подложный паспорт. В силу своего двойного существования Александр Парвус являлся исполнителем столь же двойственной миссии в России. С одной стороны, он был участником и организатором революционной деятельности, впрочем, с весьма туманной партийной ориентацией, составляющей вроде бы конкуренцию большевикам. С другой же стороны ― совершенно неявной, он был представителем неких финансовых кругов Германии, впоследствии оказавшихся связанными не только с немецкой финансовой элитой, но и с немецкой внешнеполитической разведкой и даже с немецким генеральным штабом.

Германия по-родственному, по-товарищески подтолкнула Россию к войне с Японией. И немецкие же военные специалисты руководили реформами, обучением и модернизацией японской армии. Результаты этой грандиозной провокации Германии пришлись ей по вкусу. «Кузен Вилли» – император Вильгельм II, лично подначивающий Николая II проучить зазнавшихся японцев, потирал ручки. Теперь наступал черёд Германии для «победы» над Россией и её армией. Победа начинается с морального разложения врага. А русское культурное общество к тому времени изрядно подпортилось… Неудачная война подействовала на левую общественность, как дрожжи на тесто.

Прибыв в Петербург в конце октября, Парвус на немецкие деньги и в содружестве с не менее двойственной личностью – неким Лейбом Давидовичем Бронштейном, прикрывавшимся псевдонимом Лев Троцкий, приняли активное и, надо заметить, успешное участие в создании Петербургского совета рабочих депутатов, пристегнув себе для веса левое крыло меньшевистской фракции. Взяв в аренду «Русскую газету», два «русских патриота» – Александр Парвус и Лев Троцкий – быстро подняли её популярность, доведя в считанные дни тираж до 100, а через месяц до 500 тысяч, что в десять раз превышало тираж большевистской газетёнки «Новая жизнь»! Это было невиданной доселе формой революционной борьбы. С помощью газеты Александр Парвус нанёс первый сокрушительный удар по Российской империи, опубликовав там, а также в других, подкупленных им газетах, свой исторический финансовый «Манифест», в действительности же редчайший клеветнический пасквиль.

Манифестъ

«Правительство на краю банкротства. Оно превратило страну в развалины и усеяло их трупами. Измученные и изголодавшиеся крестьяне не в состоянии платить подати. Правительство на народные деньги открыло кредит помещикам. Теперь ему некуда деваться с заложенными помещичьими усадьбами. Фабрики и заводы стоят без дела. Нет работы. Общий торговый застой. Правительство на капитал иностранных займов строило железные дороги, флот, крепости, запасалось оружием. Иссякли иностранные источники, – исчезли казённые заказы. Купец, поставщик, подрядчик, заводчик, привыкшие обогащаться на казенный счет, остаются без наживы и закрывают свои конторы и заводы. Одно банкротство следует за другим. Банки рушатся. Все торговые обороты сократились до последней крайности.

Борьба правительства с революцией создает беспрерывные волнения. Никто не уверен больше в завтрашнем дне.

Иностранный капитал уходит обратно за границу. Уплывает в заграничные банки и капитал "чисто русский". Богачи продают свое имущество и спасаются за границу. Хищники бегут вон из страны и уносят с собой народное добро.

Правительство издавна все доходы государства тратило на армию и флот. Школ нет. Дороги запущены. Несмотря на это, не хватает даже на продовольственное содержание солдат. Проиграли войну отчасти потому, что не было достаточно военных запасов. По всей стране подымаются восстания обнищавшей и голодной армии.

Железнодорожное хозяйство расстроено, массы железных дорог опустошены правительством. Чтобы восстановить железнодорожное хозяйство, необходимы многие сотни миллионов.

Правительство расхитило сберегательные кассы и раздало вклады на поддержку частных банков и промышленных предприятий, нередко совершенно дутых. Капиталом мелких вкладчиков оно ведет игру на бирже, подвергая его ежедневному риску.

Золотой запас Государственного Банка ничтожен в сравнении с требованиями по государственным займам и запросам торговых оборотов. Он разлетится в пыль, если при всех сделках будут требовать размена на золотую монету.

Пользуясь безотчетностью государственных финансов, правительство давно уже делает займы, далеко превосходящие платежные средства страны. Оно новыми займами покрывает проценты по старым.

Правительство год за годом составляет фальшивую смету доходов и расходов, при чём и те и другие показывает меньше действительных; грабя по произволу, высчитывает избыток, вместо ежегодного недочета. Бесконтрольные чиновники расхищают и без того истощённую казну.

Приостановить это финансовое разорение может только после свержения самодержавия Учредительное Собрание. Оно займется строгим расследованием государственных финансов и установит подробную, ясную, точную и проверенную смету государственных доходов и расходов (бюджет).

Страх перед народным контролем, который раскроет перед всем миром финансовую несостоятельность правительства, заставляет его затягивать созыв народного представительства.

Финансовое банкротство государства создано самодержавием так же, как и его военное банкротство. Народному представительству предстоит только задача по возможности скорей провести расчет по долгам.

Защищая свое хищничество, правительство заставляет народ вести с ним смертную борьбу. В этой борьбе гибнут и разоряются сотни тысяч граждан и разрушаются в своих основах производство, торговля и средства сообщения.

Исход один – свергнуть правительство, отнять у него последние силы. Надо отрезать у него последний источник существования: финансовые доходы. Необходимо это не только для политического и экономического освобождения страны, но и, в частности, для упорядочения финансового хозяйства государства.

Мы поэтому решаем:

Отказываться от взноса выкупных и всех других казенных платежей. Требовать при всех сделках, при выдаче заработной платы и жалованья – уплаты золотом, а при суммах меньше пяти рублей – полновесной звонкой монетой.

Брать вклады из сберегательных касс и из Государственного Банка, требуя уплаты всей суммы золотом.

Самодержавие никогда не пользовалось доверием народа и не имело от него полномочий.

В настоящее время правительство распоряжается в границах собственного государства, как в завоеванной стране.

Посему мы решаем не допускать уплаты долгов по всем тем займам, которые царское правительство заключило, когда явно и открыто вело войну со всем народом.

Совет Рабочих Депутатов.

Главный Комитет Всероссийского Крестьянского Союза.

Центральный Комитет и Организационная Комиссия Российской Социал-Демократической Рабочей Партии.

Центральный Комитет Партии Социалистов-революционеров. Центральный Комитет Польской Социалистической Партии.

Как много значило тогда в России печатное слово. Может быть, поэтому теперь оно практически не значит ничего…

Конечно, эта лживая писанина ещё не могла низвергнуть ни самодержавие, ни финансовую систему империи. Но так называемый «манифест» вызвал серьёзную финансовую панику. Богатого всегда легче напугать нищетой. В ноябре-декабре резко выросли требования вкладчиков о выплатах из сберегательных касс золотой монетой. В создавшейся ситуации Государственный банк был вынужден выдать сберегательным кассам кредит под залог ценных бумаг. В декабре 1905 года эмиссионное право Госбанка¹⁰ снизилось практически до нуля. В правительстве многие готовы были предложить отказаться от золотого рубля. Положение «спас» только самый крупный в истории России внешний заём 1906 года во Франции.