Как я не старался, но усадили меня спереди. Спасибо, весь встречный ветер мой. Сзади пристроился Михалыч, втиснув мешок между нами, ну а Маша, что удивительно, не капризничая, разместилась последней.

Горыныч встал, а я помахал Кощею и нерешительно сказал:

– Ну, мы, наверное, полетели?

– Не подведи меня, Федька. Удачи!

И Кощей, развернувшись, зашагал во дворец. А Горыныч взлетел. Вот так просто без разбега замахал мощно крыльями и взвился в воздух.

– Змеюка с вертикальным взлётом, – прохрипел я, чувствуя, как меня расплющивает о Горынычеву спину.

– Ась? – прокричал Михалыч, но я только отмахнулся.

Однако вскоре Горыныч набрал высоту и полет оказался неожиданно комфортным.

Не знаю почему, но мне даже ветер не бил в лицо, а так, обдувал легонько и всё. Хотя летели мы очень быстро. Лесные поляны мелькали так, что их и разглядеть было невозможно, а когда пошли открытые пространства, то поля и реки, неожиданно возникая перед нами, тут же оставались позади. Не спрашивайте, без понятия от чего так. Наверное, Змей – существо сказочное и законы природы на него тоже действовали другие, сказочные. Но, как бы то ни было, а вскоре я уже наслаждался полетом, с интересом поглядывая по сторонам.

Горыныч плавно опустился ниже и теперь мы летели на высоте метров пятидесяти, может, ста над землёй, точно понять я не мог, не авиатор, уж простите.

– А мы не низко идём? – проорал я ему.

Правая голова медленно на лету повернулась и внимательно меня осмотрела. Я поёжился и ругнулся про себя. Рептилия с крылышками, да глаза как блюдца, еще и смотрит, не мигая так оценивающе. Бр-р-р.

– Нормально идём, – пробасила голова, видимо удовлетворившись осмотром. – Зато издалека нас не видно.

– А ясно, – закивал я. – Разумно.

– А то! А к месту высадки подходить будем, совсем низко пойдём, над деревьями прямо.

– А долго нам еще?

– Часа два. А что, устал?

– Не-не, просто интересуюсь.

– Интересуется, он, – проворчала левая голова, разворачиваясь ко мне. – Любопытный какой…

Я хотел было развести руками мол, ну, да, что уж тут поделать, но вовремя одумался и посильнее вцепился в спину Горыныча.

– А чего с вашей средней головой? Поранилась?

– Зуб болит, – коротко пояснила правая.

– Угу, – сказала левая, – жрёт, что попало, а страдаем все вместе.

– Так полечили бы.

– Боится, – пояснила правая.

Средняя голова тоже повернулась ко мне и смущённо кивнула.

– Эй, – заорал я, – вы вперёд-то смотрите, а то врежемся во что-нибудь!

– Не врежемся! – левая.

– Не бойся, – правая.

– Мы знаешь, какой отличный летун? Сейчас покажу, как мы в воздухе кувыркаться можем! – левая.

– Не надо! Я верю, верю!

Правая и левая ухмыльнулись и развернулись вперёд, а средняя так и продолжала смотреть на меня.

– Не надо бояться, – сказал я ей. – Ну, разочек потерпеть, зато потом какое облегчение будет.

Голова вздохнула.

– А вы хоть полоскаете?

Заинтересованный взгляд.

– Ну, ромашкой там, шалфеем.

И дальше мы со средней головой отлично коротали время, обсуждая животрепещущие вопросы стоматологии. Михалыч, похоже, задремал и сопел мне в спину. Чем занималась Маша я не знаю, не оглядывался, но наверняка уткнулась в книгу, переживая очередной роман благородного рыцаря и светской дамы.

– А вот древние римляне, говорят, на место вырванного зуба вкручивали другой на шурупе и прямо в челюсть.

– М-м-м!!!

– Ага, жуть, верно? Зато раз и навсегда.

– М-м-м?

– Вот и я говорю – не надо бояться. Надо решиться и действовать. А пока полоскание и еще раз полоскание.

– М-м-м.

Я скоро полиглотом стану по шипению и мычанию.

– Снижаемся, – проревела правая голова.

За интересной беседой я и не заметил, как пролетело время.

Под нами снова был лес и верхушки деревьев мелькали прямо под брюхом Горыныча.

Полёт замедлился, а вскоре мы совсем зависли над небольшой поляной.

– Здесь, – сказала левая голова и мы плавно опустились на землю.

Вот может же когда хочет.

Я сполз с Горыныча, звеня медалями, рядом со мной плюхнулся мешок и Михалыч, кряхтя и охая, стал рядом. А Маша спрыгнула легко, даже изящно.

Кусты вокруг поляны зашелестели и из них вынырнули четыре низких фигуры, таща за ноги коровью тушу.

– Это нам! – оповестила непонятно зачем правая голова и они с левой стали с жутким хрустом рвать несчастную бурёнку на куски. Средняя же, поднялась на шее повыше и отвернувшись, завистливо принюхивалась.

Быстро отобедав, или какая там у него по счету трапеза была, Горыныч, довольный и сыто отдувающийся, расправил крылья.

– Ну, значится, полетел мы, – сказала правая голова.

– А мы?

– А вы не летите, здесь остаётесь – хихикнула левая голова, но тут же успокоила: – Когда закончите дела свои, прилетим. Удачи!

– Удачи! – пробасила правая и подмигнула Маше.

А средняя легонько ткнула меня носом в грудь.

Не упал я только потому, что спиной наткнулся на Михалыча.

Горыныч замахал крыльями, фуражка слетела с моей головы, а глаза запорошило поднявшимся облаком пыли. Когда я, отплевываясь и тихо поминая матушку Горыныча, протер глаза, Змей уже улетел, а сквозь выступившие слезы я смутно увидел какую-то фигуру протягивающую мне фуражку.

Наспех протерев глаза, я огляделся. Передо мной по стойке смирно и отдавая честь, стоял довольно рослый шамахан в идеально выглаженной белогвардейской форме. Или просто старой царской, не разбираюсь я в этих вещах. А на краю поляны, одетые во что попало, стояло три шеренги шамаханов. И шеренги эти, скажу вам, были ровненькие, будто выстраивали их по ниточке. А говорили – Орда, варвары…

Забрав у него фуражку и кое-как приладив на голову я, как можно строже поглядел на этого бравого шамаханского вояку.

– Ваше высокопревосходительство! – гаркнул он. – Вторая специальная рота для поверки построена. Ротмистр Калымдай.

И он отступил в сторону.

Так, сейчас моя очередь. Я лихорадочно вспоминал чему нас учили на военной кафедре, а потом, мысленно сплюнув три раза, развернулся к шамаханскому строю, стараясь погромче звякнуть медалями, приложил руку к фуражке и заорал:

– Здорово, орлы!

– ЗДРАЖЛАВАШЕСТВО! – рявкнул строй в ответ.

Я повернулся к их командиру и одобрительно кивнул:

– Вольно.

– Вольна-а-а! – заорал командир шамаханам.

– Послушай, ротмистр, а где бы нам тут посидеть в тишине и покое да поговорить?

– Ра-азойдись! – снова проорал он и повернулся ко мне. – Сюда извольте, ваше высокопревосходительство, – он махнул в сторону леса и уже было шагнул, указывая дорогу, но я остановил его.

– Ротмистр… э-э-э…

– Калымдай, ваше высокопревосходительство.

– Я помню-помню… А по отчеству как?

Он удивленно взглянул на меня:

– Так, Кощеевич же. Мы все тут Кощея нашего, Всевеликого Тёмного Властелина, дети.

– А, ну да, ну да. Так, вот, Калымдай Кощеевич, давай мы с тобой без всех этих благородий, да превосходительств обойдёмся, да мундиры с медальками для парадов прибережём. Дело у нас с тобой важное, спешное, не до устава воинского сейчас. А вот одолеем ворога, тогда и пройдемся парадом мимо батюшки Кощея, да новых орденов на мундиры повесим, а?

И я подмигнул ему.

– Как прикажете, ваше… Федор Васильевич.

– Вот и ладно. А сейчас покажи мне, где я переодеться могу. Да и людей моих особо важных, разместить надо.

– Сделаем, Федор Васильевич, – деловито сказал Калымдай и кивнул моим сотрудникам: – Здорово, Михалыч. Бонжур, мадмуазель Марселина.

Я махнул Михалычу и Маше и мы вошли в лес, ведомые бравым шамаханом. Сделав несколько шагов, я ахнул. Шалаши, шалашики, землянки, небольшие костры в ямках, всё было грамотно устроено и надежно скрыто от посторонних глаз. На дикую орду это совсем не походило.

– Ну, Калымдай, молодец. Маскировка у тебя на высшем уровне.

– Рад стараться, господин генерал. Я бы и похитрее мог расположиться, но смысла особого нет.

– Чего так?

– Тут никого не бывает. Забредет изредка сиволапый какой за дровами или баба по ягоды в лес отправится, это не беда. Да и дикие всю мою маскировку портят.

Не успел я уточнить про этих диких, как Калымдай указал на два больших шалаша, стоявших рядышком:

– Вот и пришли. Один для вас с дедушкой Михалычем, а другой для мадмуазель Марселины. Подойдет, надеюсь.

– Отлично! Я переоденусь в гражданское, а ты пока организуй нам перекусить чего-нибудь, да и поговорим заодно, обсудим всё.

Калымдай кивнул, козырнул и исчез, а мы разбрелись по нашим временным апартаментам.

Да, не царские палаты, конечно, но чисто, уютно, вдоль стен навалены кучи веток, прикрытые шкурами, отдохнуть вполне можно.

Я быстро скинул ненавистный мундир и переоделся в родные джинсы с майкой, припрятанные в необъятном мешке Михалыча. Дед переодеваться, конечно, не стал, он и так щеголял в универсальной местной рабоче-крестьянской одёжке. А Маша, как оказалось, когда мы собрались у маленького костерка рядом с шалашами, так и осталась в своей любимой черной коже. Ладно, пусть пока в лесу.

Калымдай уже расстарался, накрыв нам поляну. На широких листьях исходили ароматом зажаренные куски мяса, манила запечённым боком истекавшая жиром курица, большие белые грибы, насаженные на палки-шампура соседствовали с караваем хлеба в окружении толсто нарезанных ломтей сала, а отдельно стояли три пузатые бутылки из тёмного зеленого стекла.

– Уважил, молодец, – кивнул я Калымдаю, успевшему переодеться в кожу и шкуры да меховую шапку. – Только бутылки убери. Вот победим врага, тогда и отметим.

Я потянулся за курицей, а Михалыч, внимательно разглядывающий здоровенный кусок мяса, незаметно кивнул мне мол, можно. Я облегченно вздохнул. Наслушавшись историй о дикарях шамаханах, мне совершенно не хотелось отужинать собачатиной или, того хуже, человечинкой. А кстати, о дикарях.

– Калымдай, а что ты про диких говорил? Это кто такие?

– Орда, – коротко пояснил он.

– А ты сам разве не из Орды?

– Из Орды, – кивнул он. – Только я, по указанию царя-батюшки Кощея, был отправлен учиться воинским наукам, а эти, – он презрительно махнул рукой в сторону, – только и могут, что толпой навалиться да на лошадках скакать. Больше мешают тут, демаскируют.

– Вона как… А где учился-то?

– В Первой Императорской военной академии офицерского состава имени царя Кощея, – отрапортовал Калымдай.

Ну, надо же. Кощей не переставал меня удивлять. А я-то считал, что тут самые настоящие дикари бегают, только и умеющие, что из луков пулять. Хотя, Калымдай тут же подтвердил, что я не сильно ошибался.

– У меня в роте, господин генерал, ребята все лично мной обучены, делом проверены и не извольте сомневаться, любое задание выполним и Кощея-батюшку не подведём. И за ордынцами присмотрим.

– Вот и ладно.

Я уже расправился с курицей, Михалыч тоже довольно отдувался, а Маша доедала бутерброд с грибами, кокетливо отставив мизинчик.

– Хорошо, Калымдай, давай вводи меня в курс дела, расскажи обстановку на сегодняшний день.

Калымдай вскочил, стал смирно и уже было открыл рот для доклада, но я его перебил:

– Стой. Ты мне еще рапорт в трех экземплярах предоставь. Мы о чем с тобой договаривались? Давай-ка лучше по-простому.

– Виноват, Федор Васильевич, – он опустился на землю. – Был нами завербован казначей царский, Тюря. – Калымдай сплюнул. – Мерзкий человечишко, но польза от него есть. В работе находятся думный дьяк Груздев да начальник охраны царской казны, боярин Мышкин. Дьяка опаиваем водкой с добавлением спец средств, а в его личине, тем временем действует один из моих ребят.

– Это тот, который колечко волшебное у царя увёл?

– Он самый.

– Молодец. Ловкий парень.

Калымдай кивнул и продолжил доклад:

– Мышкина, боярина этого, после того как он сундук с деньгами умыкнул, мы вначале просто пасли. А вчера под вечер участковый к нему нагрянул. Что там было не понять, но крик и ругань слышали. Боярина этой же ночью выманили из терема, опоили и спрятали пока у дьяка в доме под присмотром.

– Не понял. Зачем?

– Вот именно, – закивал головой ротмистр. – Вы не понимаете, а милиция тем более все мозги себе на бок свернет, пытаясь разобраться. А нам того и надо, чем загадочней и непонятней, тем лучше. И, кстати, сегодня разведка доложила, что у Мышкина обыск был, милиция со стрельцами весь терем изрыли.

– Вот как? И нашли что-нибудь интересное? – уже догадываясь об ответе, спросил я.

– А как же! – заулыбался Калымдай. – Кто-то там ход подземный рыть начал, метров двадцать в сторону крепостной стены проложено. Да еще склад оружейный обнаружили. Ребята накидали железок старых, ржавых, сабли там, копья. Участковый как увидел, сразу к царю побежал!

– Мда-а… Ещё есть что доложить?

– Сундук с деньгами в дом казначея Тюри подбросили, только прятать сильно не стали, почти на виду оставили. Как обыск у казначея будет, пусть найдут сундучок-то. И пусть потом голову ломают, кто крал да как сундук у казначея оказался. А еще из дома дьяка проложен ход тайный сюда к нам в лес. По нему ребята мои ордынцев в город проводят. Сами-то хоть через ворота открыто пройдут, в личинах-то, а этих тайно надо.

– Ох и замутили вы, – покачал я головой. – Зачем так сложно?

Калымдай вдруг разгорячился:

– Да как же иначе, Федор Васильевич! Мы вначале тихо работали, а никакого результата. Никому дела нет до наших каверз. И только когда давеча милицейское отделение подпалили да явный след на нас указали, только тогда они хоть чуть засуетились.

– Ох ты ж… Дотла спалили?! Вместе с милицией?

– Да что вы, Федор Васильевич, зачем нам такое? Нам участкового с царем подтолкнуть надо было, чтобы задёргались они, насторожились. Чтобы по городу слухи пошли да до агентов Сатаны дошли обязательно.

– Понял. Молодец. А как вы им след на себя указали?

– Так схватили поджигателя нашего. Один мой вовремя скрылся, а ордынец, в помощь ему выделенный и оплошал. Придавили его там прямо на месте. А бабка у них ушлая, знающая, сразу штаны с ордынца содрала и вот, получите доказательство.

– Штаны? Доказательство?

Это о чем он? В голову сразу полезли идиотские мысли о размерах, размерчиках и размерищах.

– Ну, так хвост, господин генерал, – удивленно пояснил Калымдай.

Михалыч незаметно пнул меня ногой.

– А хвост, – понимающе закивал я. – Конечно-конечно. И что дальше?

Это уже потом мне Михалыч рассказал, что у каждого шамахана хвост есть. Небольшой такой, как у свиньи. Зачем и откуда взялись эти хвосты у них я не стал уточнять, понял только, что демаскируют они шамаханов сильно, даже личина, на себя накинутая, скрыть их не позволяет. Мало того, у шамаханов ещё и рога были. Небольшие, но были. А я их сначала за людей принимал, думал, племя такое… Да какая разница, впрочем?

– Ну, на сегодняшний день вроде бы и всё, – закончил Калымдай свой доклад, – теперь ждём следующего шага от царя.

Я восхищенно помотал головой. Да, умельцы. Я на месте царя с участковым, тоже бы весь город на уши поднял. То, что надо.

* * *

Зашелестели кусты и какой-то шамахан, приблизившись неслышно к нам, прошептал что-то на уху бравому ротмистру.

– Вот как? – удивился Калымдай. – Веди его сюда.

Потом повернулся ко мне и объяснил:

– Тюря, казначей, тайным ходом из дома дьяка к нам зачем-то пожаловал.

– Маша, Михалыч, укройтесь в шалаше. Незачем Тюре нас всех видеть.

Тюря оказался совсем невзрачным мужичком, среднего возраста и впечатление производил пренеприятнейшее. Жиденькая бородка, совершенно лысая голова и подергивающиеся, не остающиеся без движения ни на секунду, пальцы. А когда он смотрел своими водянистыми, серыми глазами, я всё время сдерживал желание передернуть плечами и сплюнуть. Вроде бы мужик и мужик, ничего особенного, а вот, же… Знаете, бывает такое, увидишь человека и сразу чувствуешь, что свой, хороший, и выпить вместе можно и в разведку пойти. А бывает и наоборот. Вот к этому наоборот и относился казначей Гороха.

Насторожено стреляя глазами по сторонам, Тюря довольно бесцеремонно уселся у нашего костра напротив нас и, кивнув ротмистру, вопросительно уставился на меня.

– А, Тюря, дарагой! – Калымдай вдруг заговорил тонким голосом на какой-то кавказско-узбекской смеси акцентов. – Слюшай, как харашо, что пришёл! Будем сейчас сабачку для тэбя рэзать, кумыс пить будем!

Тюря перекрестился и тишком сплюнул:

– Не надо, я по делу.

И снова посмотрел на меня.

– Господин, Тюря! – торжественно начал я. – За исключительные заслуги перед Империей, я, как Первый штандартенфюрер Штирлиц нашего Великого и Ужасного государя Кощея, как Хранитель ключей от Священной принисцулы мегабабаха (как я загнул, а?), отправлен специально к вам, чтобы обрадовать, что место у трона для вас уже греют, а три телеги с золотом сегодня утром отправились в Лукошкино в ваше распоряжение.

– А чего ж, три? – огорчился Тюря. – Лучше бы пять.

– Всё будет, дарагой! – вмешался Калымдай. – Вот зарэжем всех, сядем пировать, вино пить, да ханум Лукошкинских гулять, тогда и дэсять телег тэбе будет, мамой килянусь!

– А пока, – прервал я расшалившегося Калымдая, – должны вы заслужить все эти почести, а поэтому доложите нам, какие операции были сегодня проведены и с какой целью вы покинули базовое расположение, демаскировав тем самым совершенно секретный маршрут «Лес – Лукошкино»?

– Зачэм пришёл, а? – перевел Калымдай.

Тюря заёрзал:

– Обложили меня менты поганые. Давеча участковый на допрос велел приволочь, так измывался надо мной нещадно, бил меня, горемычного коваными сапогами! Кота натравил, а опосля и бабке своей милицейской велел меня покусать. Но я им ничего не сказал! Выстрадал, но ни словечка не вымолвил, ни о вас, ни о сундуке том украденном. А кстати, где он?

– Где надо. Дальше-то что?

– Убёг я от них. Вырвался, стрельцов раскидал, Митьке ихнему беспутному в ухо заехал и убёг. Схорониться мне теперь надо.

– Дела… Провалили вы нам всю работу, товарищ Тюря. Вы нам в городе нужны, здесь от вас проку нет. Минус одна телега, так и знайте.

– Окстись, батюшка! – подскочил казначей. – В городе я буду, в городе! Не надо телегу забирать!

– Есть где спрятаться?

– А как же! – захихикал Тюря. – Я, прости господи, руки на себя наложил. А раз помер, то и искать уже не будут, а я отсижусь прямо в доме своем в тайной комнате.

– Помер? Руки наложил? Вы с дьяком сегодня не выпивали случаем?

Тюря заливался противным смехом, взмахивая руками:

– Шамахана этого, что ко мне приставлен был, уговорил личину мою принять, а потом шнурочек ему на шею накинул да и придушил маленько и на вожжах в конюшне и повесил. Нате вам казначея Тюрю, хороните, родимого!

– Да ты что же, гад, делаешь?! – без акцента заорал ротмистр.

Я привстал, схватив за руку Калымдая, потянувшего саблю из ножен:

– Ты, скотина, что натворил?!

– А что я? А что? – засуетился Тюря. – Я же, как лучше хотел. Теперь меня и никто искать-то не будет, а я на благо Кощея нашего батюшки, много еще пользы могу принести.

Я устало опустился на землю, бросив предупреждающий взгляд на ротмистра.

Поворотец, однако… Особой пользы от Тюри я уже не видел, но пригодиться нам он еще мог.

– Ладно, морда казначейская, возвращайся в город и сиди там тихо, понял?

– Понял, батюшка, как не понять? Не извольте уж беспокоиться, всё выполню как надо, всё сделаю.

Тюря поспешно вскочил и шмыгнул в кусты.

– Твой парень был? – тихо спросил я Калымдая.

– Мой. Ты уж не серчай, Федор Васильевич, а зарежу я казначея.

– Потерпи, Калымдай, потерпи немного. Нужен он нам еще. Вот закончим дело и забирай его себе.

Калымдай помолчал, а потом протянул тоскливо:

– Мы с Бодуханом, не один пуд соли съели. Сам его выбирал, растил, учил всему, что сам знал и вот… Оплошал Бодухан, не разглядел пса этого поганого…

Михалыч, выбравшийся из шалаша, похлопал Калымдая по плечу:

– Эх, паря… Жизнь, что уж тут поделать. А за бойца твоего отомстим, уж не сумлевайся.

– Ладно, вечереет уже, – сказал я. – А задачка у нас еще есть одна. Лично батюшкой Кощеем дадена. При отделении милиции у бабы Яги в тереме кот черный обитает.

– Есть такой, – кивнул ротмистр. – Здоровая такая зверюга.

– Ага, он. И есть у Кощея подозрение, что этот котик запросто может быть одним из демонов ада, под кота маскирующийся. Надо нам доподлинно выяснить так это или нет. Дело это первостепенной важности. Есть идеи?

– Умыкнуть его надо, – предложил Михалыч, – а там ужо эти самые… хвост ему в тисках зажмём, сразу голубчик расколется!