Нигредо
Анатолий Герасименко

Сейчас, когда уже ничего не исправить, многие винят в том, что случилось, министра соглашений Реджинальда Дена. Ведь именно Реджинальд запустил машину алхимика Фосса и написал те страшные, роковые слова. Другие полагают, что виноват один только Фосс, потому что спятивший алхимик затеял меряться силами с самим Творцом. Третьи – таких большинство – проклинают министров Регеборга, ставших жертвами собственного злого хитроумия. Впрочем, теперь не время искать виноватых: пора спасаться. Плешивый старик, вместе с которым я грабил брошенную продуктовую лавку, сказал, что и Реджинальд, и Фосс, и правители Регеборга были лишь орудиями в руках Творца, и что они так или иначе исполняли роли, предначертанные Нитью делания. А от своей Нити не уйдёшь, как ни старайся, ибо так написано. Пожалуй, старику виднее, поскольку он-то от своей Нити точно не ушёл: его в тот же день поймали мародёры.

Что считаю лично я, абсолютно неважно, так как жить мне осталось, похоже, всего несколько дней. Вода на исходе, последнюю плитку краденого шоколада я доел позавчера, а вылазка из подвала в поисках рубедо означает верную гибель. В городе полно мародёров, попасть им в руки – ещё хуже, чем умереть от голода, жажды и распада. Или не хуже? Ладно, ну их к Безвестности, эти раздумья. По крайней мере, могу себе выбрать смерть. Недурной финал для того, кто много лет работал министром здоровья и вроде как был в ответе за жизни горожан. Хотя кого я обманываю? За чьи жизни можно держать ответ, если каждым правит воля Творца? Впрочем, это бред: нигредо в моём теле прибывает, голова работает скверно, мускулы – дряблые, как выжатое бельё. Неплохо, что повезло найти вход в подвал. Неплохо, что здесь нашлись бумага и карандаш. Да, неплохо. Лучше скорее перейти к делу, а то ведь сдохну, прежде чем успею записать, что собирался.

(Кстати, для кого я это пишу, а?)

Итак, началось всё месяц назад, когда нам бросил вызов Лог-на-Вейле. Обычное дело, про наши города даже сложили пословицу: мол, грызутся, как Лог и Цуг. Всем известно, как нас ненавидят логовчане, да и мы их недолюбливаем, паразитов. А за что их любить? Лог-на-Вейле пять раз за последние двадцать лет посылал нам пурпурную карту. Пять раз! Для сравнения: сколько раз за это время им посылал вызов Цуг-на-Вейле? Ни разу. Да, у нас есть выход к морю, есть пойменные луга, и сама Вейла в наших краях шире, удобней для судоходства. Опять же, порт, торговля, пошлины. Но у них тоже найдутся преимущества: близость к метрополии, пляжные курорты, стада радужных облаков, доходы с туризма… Короче говоря, логовчане опять решили, что им несладко живётся, и захотели прибрать к рукам весь рыбный промысел на Вейле. Реджинальд Ден в ответ предложил наглецам подумать насчет обрыбления их знаменитых декоративных прудов. А они, извольте видеть, оскорбились и послали нам пурпурную карту. Вызвали на состязания.

(Здесь еле хватает света, чтобы видеть буквы, и музыка небес едва слышна. Достойная концовка Нити для министра, что ни говори. Ближе к делу, Кан, иначе никогда не закончишь).

К делу, к делу. Они послали вызов, мы приняли. Команду готовить пришлось, как всегда, мне: прямая обязанность министра здоровья. Только вот с прошлых состязаний прошло меньше трёх лет, в команде из-за этого остались одни ветераны, опытные, но не первой молодости, и все в застарелых травмах. А молодёжь нынче охотней идёт учиться на техников, о состязаниях не думает, так что молодые в команду набирались неохотно, брали, прямо скажем, кого попало, лишь бы взять. Может быть, потенциал у ребят был и неплохой, но здесь важна сыгранность, чувство локтя, профессионализм, одним словом. Эх, да что там говорить. Удивительно, что они, по крайне мере, не продули, хотя сыграть вничью – в этом тоже ничего хорошего нет. Впрочем, у логовчан те же проблемы с необстрелянной молодёжью: кто, как не мы, знатно их потрепали три года назад? Так и получилось, что новички с новичками вышли на ничью, и пришлось Реджинальду назначить бой чемпионов.

Тут-то мы все приуныли. Наш чемпион, Люк Кегран, был быстрым, как ветер, ловким, как летучая лягушка, сильным, как горный крот… Но чемпион логовчан, Маркел Дуво, оказался на голову его выше, и весил соответственно. Ну некого было нам выставить, кроме Люка, понимаете? Весь Цуг обошли с глашатаями, каждый угол исклеили объявлениями, сулили златые горы и почётное гражданство вызвавшимся. Кое-кто пришёл на пробы, но с первого взгляда становилось ясно, что Кегран был лучше всех прочих. А чемпион из Лога был лучше Кеграна, как ни крути. Бой чемпионов – это ведь именно бой, жестокая драка, а не командное многоборье с греблей, стрельбой из лука и шахматами. В драке же преимущество на стороне того, кто выше, у кого длиннее руки, больше вес. Словом, и ребёнку было ясно, что Кегран продует бой, так что по итогам состязаний Цуг-на-Вейле окажется слабее Лога-на-Вейле. Нам придётся без всяких оговорок принять условия Лога, отдать им весь рыбный промысел и Безвестность знает что ещё, ведь победитель прав во всём. Ибо так написано.

(Наверное, мои строчки прочтёт лишь Творец, потому что те, кто выживут после всего этого, будут слишком заняты мародерством, чтобы отвлекаться на чтение).

В итоге накануне чемпионского боя мы, то есть кабинет министров Цуга, сидели за полночь в зале совещаний и обдумывали совершенно безнадёжные планы. Ночь, по правде сказать, была чудесная: звёзды так и кружили, музыка с небес лилась особенно нежная, лягушки то и дело впархивали в открытые окна. Мы заказали в буфете ящик вина, десяток флаконов рубедо и корзину лёгких закусок. Все молчали, поскольку обсуждать было уже нечего. Кегран бы выиграл бой только в случае, если бы Дуво захворал или позабыл все борцовские приёмы. Подобраться к Дуво – слабительного ему, скажем, в кашу подсыпать либо чесоточного порошка в трико – мы никак не могли. За ним, как и за любым чемпионом, денно и нощно следила целая свора охранников, даже в сортир он ходил по расписанию и под наблюдением тренера, так что о диверсии пришлось забыть. Про то, чтобы как-то усилить нашего Кеграна, тоже думали, но как добавить сил тому, кто и так сильнее всех в Цуге? В общем, сидели, готовились помаленьку к безоговорочной капитуляции перед Логом, и Бальнер, министр питания, уже кому-то писал насчет поставки рыбных консервов. Вдруг дверь распахнулась, и в зал вошел Реджинальд Ден с таким выражением лица, будто только что сам выиграл чемпионский бой, а за ним, спотыкаясь, ввалился тощий тип, закутанный в длинный грязно-зелёный лабораторный халат.

«Позвольте, господа, представить, – объявил Реджинальд. – Мастер Фосс из Регеборга, алхимик-новатор, наша, с позволения сказать, последняя надежда».

Мастер Фосс встал во главе стола. Ни поклона, ни кивка, только сверлил всех глазами и теребил краешек халата. Волосы длинные, нос прыщавый, пальцы все в разноцветных пятнах от химикалий, и ногти обкусаны. Реджинальд с размаху хлопнул его по плечу (отчего Фосс слегка присел) и сообщил:

«Молодой человек изобрёл машину, которая может перевернуть весь мир с ног на голову. Завтрашняя победа в состязании – вопрос решённый, пускай Лог подавится своей пурпурной карточкой. Но состязание – это только начало, коллеги. Расскажите-ка им, мастер!»

У Фосса мгновенно побледнели губы, и он, заикаясь, начал:

«Известно, господа, что наша вселенная есть Мировая Книга, которую непрестанно пишет Творец. И мы все – действующие лица в этой книге. Каждому отведена своя Нить великого делания, предначертанная Творцом, и лишь от высшей воли зависит, сыграет ли кто-то из нас главную роль, верша людские судьбы, или канет в Безвестность, да будет она четырежды проклята. Ибо…»

«Ибо так написано, – нетерпеливо перебил Реджинальд, опершись кулачищами на стол. – Давайте по существу, мастер, здесь все ходили в церковную школу».

«Собственно, – торопливо сказал Фосс, – я почти закончил. Суть в том, что мой аппарат даёт возможность увидеть, как пишется Книга. И позволяет, если надо, её переписывать».

Мы все расшумелись, точно стая лягушек, потому что всё это звучало, как неуместная шутка, богохульная к тому же, а Фосс, повысив голос, стал выкрикивать: «Если позволите, я покажу… Если можно… Сюда… Станет ясно… Пожалуйста…» Тогда Реджинальд шагнул к двери, крикнул: «Вносите», – и охранники втащили в зал эту самую машину. Четырежды клятую.

Сейчас её, наверное, уже разбили, сожгли и сбросили обломки в Вейлу, поэтому надо бы попытаться как-то описать детище Фосса для тех, кто не успел взглянуть. Что скажу? Внушительного размера агрегат, с меня ростом; везде блестят клапана и бронзовые трубки, поршни и шестерни, всё это скрежещет, хрипит и непрестанно движется. Сбоку торчит здоровенный раструб, и выглядит в целом машина так, будто заводской станок скрестили с саксофоном. Но самое главное мы увидели, когда Фосс откинул квадратный люк справа от раструба. Там, в подсвеченной глубине, бежала, наматываясь на катушки, бумажная лента, а над ней, зажатое в пальцах механической руки, замерло наготове самопишущее перо. Все примолкли, глядя на это чудо, а Фосс, воспользовавшись тишиной, сказал:

«Если желаете, можно произвести эксперимент, демонстрацию работы».

«Смелей, коллеги, – подал голос Реджинальд. – Ну, кто хочет переписать свою судьбу?»

Не иначе как Безвестность дёрнула меня спросить:

«А что нужно для опыта?»

«О, это просто, – оживился Фосс. – Требуется лишь образец ваших тканей. Образец помещается в приёмную трубку, и аппарат настраивается на вашу Нить делания. В качестве образца годится что угодно: эпидермис, клок волос, или пот, или, гм… экскременты. Или слюна…»

«Да плюнь ты в трубку, Кан!» – крикнул Хуго Валле, министр культуры. Раздались жидкие смешки, кто-то хлопнул в ладоши. Нервы, конечно, были у всех на пределе. Я пожал плечами, встал, и ни на кого не глядя, сплюнул в раструб. Какая разница. Если Реджинальду угодно выставить себя дураком, отчего бы не помочь. Всё равно проиграем… Машина вздрогнула, застрекотала, перо стало выводить буквы. Фосс выждал минуту, ловко стянул с катушки ленту и прочёл:

«Я пожал плечами, встал, и ни на кого не глядя, сплюнул в раструб. Какая разница. Если Реджинальду угодно выставить себя дураком, отчего бы не помочь. Всё равно проиграем».

«Это ничего не доказывает!» – воскликнул министр транспорта Йорн.

«Да?! – взревел Реджинальд. – А на это что скажете?»

Он грузно шагнул к машине, выхватил перо из механических пальцев и принялся что-то яростно строчить на движущейся ленте. Я ощутил, как мои члены наполняет, словно газ, неведомая сила, подпрыгнул, ударил ногой об ногу и начал отбивать чечётку, будто заправский танцор. Противиться этому было всё равно что пытаться двинуть занемевшей рукой, которую отлежал ночью: все конечности казались моими, но притом чувствовались как бы со стороны, принадлежащими кому-то другому… нет, это трудно описать. Провожаемый взглядами министров, я отстучал каблуками звонкую трель, крутанулся вокруг оси и картинно припал на колено, раскинув руки. Реджинальд выдернул ленту и прочёл то, что написал минутой раньше:

«Кан исполнил антраша, станцевал клог и сделал двойной пируэт».

Я поднялся и отряхнул брюки. Реджинальд питал страсть к танцам, ходил на балет, на фестивали народных плясок и частенько заводил интрижки с молоденькими балеринами. Вот откуда такие познания в терминологии. По-моему, с его стороны это было довольно подло. Между прочим, я вообще не танцую, в моём возрасте это серьёзная нагрузка на сосуды. Нигредо – оно, знаете, никого не щадит.

«Подстроено!» – крикнул Хуго Валле. Реджинальд бросил ему через стол перо:

«Может, сами что-нибудь напишете, Хуго? Давайте, велите Кану пройтись колесом! Или пусть споёт „Доброй ночи, мельник“, или выпьет залпом графин вина! Валяйте, он в ваших руках!»

Я собрался было протестовать, но не успел ещё отдышаться после танца. А Хуго, болезненно ухмыльнувшись, сказал:

«Чушь! Впрочем, как угодно. Сейчас такого напишу, клянусь Творцом…»