Читать книгу «Поле Жильцовых. Есть ли будущее у северной деревни?» онлайн полностью📖 — Анатолия Константиновича Ехалова — MyBook.
image

«Родина» Лобытова

Первыми на старом московском тракте встретятся вам угодья колхоза «Родина», который в недавнем прошлом считался лучшим не только в Вологодской области, пожалуй, и в России. Правда, многие поговаривали, что успехи в этом хозяйстве держались на опеке обкома партии. Но это не так. Или не совсем так.

В последнюю для СССР пятилетку колхоз «Родина» достиг символических трех пятерок. Надой молока на корову составлял пять тысяч литров в год. Урожайность зерновых – пять тонн с гектара. Конечно, молоко можно было разбавить, урожайность приписать, но третий показатель говорил об истинности первых двух. Чистая прибыль ежегодно составляла в колхозе пять миллионов рублей. Это более пяти миллионов долларов!

Почти сорок лет стоял у колхозного руля Михаил Григорьевич Лобытов, единственный в области дважды Герой Социалистического Труда.

Писатель В. И. Белов и М. Г. Лобытов


Когда-то я записал некоторые истории, рассказанные о Лобытове его коллегами и друзьями.

А вот как все начиналось, когда Лобытов добровольно из начальственного кресла председателя райисполкома сел на скрипучий стул председателя худшего в районе колхоза.

Вот небольшой отрывок из книжки Б. Лапина о Лобытове :

«…Бескормица на фермах в буквальном смысле слова подступала с ножом к горлу. Еще во время массовых отелов, как сообщил Лобытову зоотехник Соколов, большинство телят родились мертвыми. Многих не удалось сохранить по той причине, что специальных теплых помещений для нарождающегося молодняка на фермах не было. Те из доярок, что посердобольней, уносили выживших малышат домой, ставили в теплый хлев к теленку от собственной коровы. К апрелю подобрали возле скотных дворов последние клочки соломы, мужики, посланные еще раз на приозерные сенокосные поймы, нашли несколько забытых при стоговании изопревших копешек осоки.

Каждое утро Михаил Григорьевич просыпался с тревожным чувством. Бывало, и среди глубокой ночи ощущение неотвратимой беды поднимало его с постели, и старушка-хозяйка, у которой он временно квартировал, слыша, как скрипят половицы от тяжелых шагов нового председателя, слезала с печи, зажигала керосиновую лампу и начинала щепать лучину. Она уж знала, что Григорьичу все равно не уснуть и он будет маяться до утра, мерить избу от переднего угла до порога, потому самое лучшее лекарство для человека в таком состоянии – послушать шумок закипающего самовара, посидеть за чайком да поговорить о чем угодно, только бы отвлечься от тяжелых мыслей.

Сегодня опять чуть свет Лобытов отправился на Погореловскую ферму. Доярки уже привыкли к тому, что председатель начинает свой рабочий день спозаранку и обязательно заходит к ним. Встретили у ворот.

– Беда, Михаил Григорьич. Моя Звездка не встает.

– И у меня две…

– Остальные-то едва на ногах держатся.

– Кабы падеж не начался. Ой, горе-то какое!

Лобытов принял керосиновый фонарь, нагнулся, чтобы не удариться о притолоку, ступил во двор и, осторожно ступая по натоптышам затверделого навоза, пошел по проходу меж стойлами. Тягостно было видеть грязные впалые коровьи бока, нечищеные, наросшие за зиму от навоза на полметра полы, слушать голодное, просящее мычание животных.

– Вот она, Звездка-то, – забегая вперед, показала доярка.

Корова через силу подняла голову на свет фонаря. Женщины сгрудились позади председателя, охали и вздыхали, какая-то не сдержалась, завсхлипывала и побежала к выходу.

Лобытов, еще не зная, что предпринять, от бессилия и растерянности хотел попенять дояркам на то, что они так и не выполнили его распоряжение: и коров не почистили, и стойла, не говоря уж о проходе, но сдержался, понимая, что это будет не ко времени и не к месту. Он поднял фонарь над головой, посмотрел вверх. Тусклый отблеск высветил пыльные, увитые провисью паутины и сенной трухи балки.

– Поднимать надо коровушек, верно, – уловила взгляд председателя одна из доярок. – На веревках держать.

– На веревках, девки, худо, – отозвалась другая. – Изотрем коров до крови, чего они – кожа да кости.

Лобытов опустил фонарь, спросил:

– Бригадир еще не заходил?

– Да, кажись, приболел он. Вчера сказывал – всего ломает. А не то был бы уж тут как тут.

– Ну-ка кто-нибудь сбегайте за ним. Если на ногах, пусть придет.

Лобытов отдал дояркам фонарь, пошел на улицу. В воротах, забитых мерзлым навозом, забыл пригнуться, больно ударился о притолоку. «В конец захламили двор, – ругнулся про себя, потирая ушибленный лоб. – Утонули в навозе, а на поля ни груды не вывезено. Ручьи потекут – поздно будет. Надо не тянуть, за вывозку браться».

Бригадир Ворухин не заставил себя долго ждать.

– Как самочувствие, Иван Дмитриевич? – участливо спросил Лобытов.

– Да вроде маленько отлежался. Болеть-то, вишь, некогда, раз такое дело. Я уж, как Анна прибежала, сразу смекнул: коровы не встают. Надо поднимать.

– Надо, Иван Дмитриевич. Созови мужиков. На веревки поднимать нельзя: испортим коров. Я сегодня же постараюсь найти пожарные шланги. Штука крепкая, и бока коровам не изотрет. Думаю, такое же положение и на других фермах. В общем, скажу в конторе, пусть бригадиров созовут сюда, в Погорелово, шланги привезу – всем нарежем.

– Ясно дело, – бодрым голосом ответил Ворухин. – Только поднять-то поднимем, это нехитрое дело, а кормить будем чем?

– Крышами кормить будем, – негромко отозвался Лобытов.

– Чем-чем?

– Придется, Иван Дмитриевич, снимать солому с крыш. Пока дворы и так простоят, а потом покроем наново.

– Дак ить там солома, поди-ко, истлела, – засомневался ничуть не обрадованный Ворухин. – Коровы и нюхать не захотят.

– Ладно, обсудим этот вопрос на правлении. Ты давай пока обойди мужиков. Пусть будут наготове.

На колхозной полуторке Лобытов отправился в город. Побывал у пожарников, в воинской части. И там и тут нашлись списанные шланги. Попутно поинтересовался у военных, не помогут ли чем-либо еще полезным для сельхозработ.

Предложили посмотреть повозку конной тяги. Оказалось, этакая арба о четырех колесах, с высокими бортами. «А что? – прикинул Лобытов. Зерно отвозить от комбайнов в самый раз. Только лошадку покрепче». Договорились, что колхоз заберет повозки позднее.

За полдня дорогу от города до Огаркова развезло изрядно.

Полуторка пыжилась что было сил, выкарабкиваясь из колдобин. Михаил Григорьевич рассеянно смотрел в затуманенное оттепельной моросью окно, прикидывал, как поведут себя колхозники на сегодняшнем заседании правления. Что ни говори, а оголять крыши скотных дворов – значит, показать всему народу, что колхоз докатился до последней крайности. Как воспримут люди это распоряжение? Скорее всего, подумают, что новый председатель расписывается в собственной беспомощности.

Ведь для них он еще председатель райисполкома, который может и должен использовать прежнюю власть и связи, найти «ходы-выходы» в районных организациях, достать солому или даже и сено где-то на стороне.

Но этот вариант, он уже окончательно решил, отпадает. Конечно, попытка не пытка, но для него сейчас искать подмогу на стороне – все равно что идти просить милостыню.

В Огаркове полуторку уже ждали. Он заметил еще издали: возле скотного двора стояло пять или шесть лошадей, запряженных в дровни, толпились мужики.

Выскочив из кабины, он первым делом спросил бригадиров, как на фермах. Мужики заговорили в один голос, и Лобытов, поняв, что беда всех коснулась одинаково, рукой показал на кузов полуторки: «разбирайте примерно поровну», напомнил, что в семнадцать ноль-ноль собирается правление, и всем бригадирам прибыть обязательно, глянул на часы – половина четвертого, и только сейчас вспомнил, что кроме утреннего чая у него сегодня во рту и крошки не было».


Через тридцать лет великих трудов и напряжения «Родина» уже была показательным образцовым хозяйством, куда ехали за опытом со всех концов области и страны.

Секретов не держим

Из «Родины» не выезжают делегации.

– Поделитесь секретами высоких урожаев!

Лобытов на трибуне понижает голос:

– Честно сказать, все дело тут в говнище. Берешь его побольше, вывезешь на поле, запахиваешь. А больше говнища положишь, больше урожай вырастет. Больше зерна и соломы, лучше скотину кормим, она больше говнища дает. Больше его в землю положим, больше урожай получим, опять же лучше скотину кормим…

Вот так и живем. Вся ставка на говнище.

Не выгорело

Звонят Лобытову из обкома партии:

– Михаил Григорьевич! Тут у нас товарищи из ЦК. Не покажете ли им Ваше хозяйство, комплекс в Харычеве?

– Показать не жалко. Пусть приезжают.

– И еще одна просьба. Организуйте для них обед. У вас там столовая хорошая и комната подходящая есть.

– Отчего не покормить? Покормим, – отвечал Лобытов.– Ждем.

– Вот и прекрасно, – радуются в обкоме партии.

– Опять обкому денег жалко, – говорит Лобытов своему по-мошнику. – Хочет за наш счет гостеприимным выглядеть. Пусть едут.

Делегация скорехонько осмотрела животноводческий комплекс, и далее – в столовую. Зал для гостей готов, столы накрыты. Гости сытно отобедали и, подобревшие, стали выражать благодарность Михаилу Григорьевичу.

Лобытов раскланялся, а когда машины с начальством скрылись за поворотом, набрал номер бухгалтерии:

– Валентина! Не забудь счет в столовой взять за угощение. Там на двадцать два рубля тридцать копеек. Отошли его в обком. Пусть оплатят. А если не оплатят, то отправь в ЦК. Пусть Центральный Комитет платит. У нас колхоз, а не богадельня.

Не та справка

Лобытов не любил поездок в верха и приемов у высокого начальства. Проку в этом особого не видел.

– Вы уж нас извините, мы люди практические. Мы теорию туговато воспринимаем, – деликатно отклонял он наставления, идущие сверху.

Однако не всегда удавалось избежать посещения высоких кабинетов.

Было время, когда повсеместно начали ликвидировать колхозы и открывать на их базе совхозы. Колхозники теряли право распоряжаться заработанными деньгами и имуществом. Государство эти функции брало на себя. И вот тут Лобытов грудью встал на защиту колхозной собственности и демократии. Дошел до самых верхов, но колхоз сохранил.

Потом в присутствии большого начальства мог позволить себе этакий кураж:

– А мы колхоз. Что хотим, то и делаем. А вот возьмем и всю прибыль раздадим колхозникам. Это тысяч под сто выйдет на брата.

– Эй, Иван, – окликает он мужика, сидящего с цигаркой в тенечке. – Тебе деньги нужны?

– Нужны. А как же?

– А зачем?

– Пойду поллитру куплю.

– Ну, на поллитру и трешника хватит. Я про большие деньги говорю. Тут и запиться можно.

– Не, больших мне не надо. Солить их что ли?

– Ладно, убедил. Раздавать не станем. Купим лучше новую сушилку да комбайнов новых.

…Как-то перед очередным партийным съездом пришла правительственная телеграмма с требованием срочно прибыть на прием к заведующему отделом сельского хозяйства ЦК товарищу Капустяну. С отчетом.

Тут уж не отвертишься. И работа над отчетом прошла

полным ходом. Под руководством райкома. Под контролем обкома. Секретарь парткома колхоза Сергей Козырев со специалистами написал, наверное, полтора десятка вариантов этой справки, а руководство выдвигало все новые и новые требования. Наконец, справка легла на стол секретаря обкома по селу. Тот справку одобрил и тут же сел ее переписывать.

Наконец, Козырев с Лобытовым едут. Как положено в таких случаях – в спальном вагоне. На вокзале встречает их машина ЦК и везет в гостиницу «Россия», в двухместный номер из трех комнат.

Полчаса спустя – телефонный звонок: «Пропуска заказаны. Прибыть в такой-то кабинет.» Далее Лобытов с Козыревым попадают в строгие руки инструкторов. Все справки проверены, замечания сделаны, недостатки устранены, бумаги перепечатаны, инструкции выданы: как вести себя в высоком кабинете, что говорить и о чем умолчать, как отвечать и когда отвечать не положено…

Спустя время ведут их на нужный этаж к нужному кабинету, отворяется дверь, и из-за стола, протягивая руки, подымается скромный, улыбающийся, с ленинским прищуром глаз человек, радушно приветствует гостей, усаживает, угощает чаем с сушками.

Спросив про погоду и виды на урожай, достает скромный человек папку с золотым тиснением, открывает ее и с карандашиком в руках пробегает сводки по надоям и привесам. И чем дальше он читает их, тем мрачнее и суровее становится.

– Это как же так понимать? – спрашивает он строго гостей.-