Выходит, срочно ищут замену? Возможно, будь у него зам, ехал бы теперь домой разжалованный. Прикинув так и этак, Измайлов подумал: если бы вопрос стоял именно так, что мешало руководству назначить Ракитову временно исполняющей обязанности городского прокурора?

«Нет, – решил Измайлов. – Ольга Павловна слишком молода. Опыта не хватает. В этом, наверное, все дело. Вот почему срочно стали искать зама».

В Зорянск Захар Петрович прибыл в девятом часу. На автобус не сел, а пошел домой пешком. В душе нарастала тревога: как вести себя с женой? Рассказать или нет? И то, и другое сделать было трудно. За их долгую совместную жизнь, если он и пытался что-то скрыть, пусть даже мелкие служебные неприятности, Галя это чувствовала сразу, так что он не мог не открыться.

Но, с другой стороны, каково будет узнать Гале, что облпрокуратура проверяет заявление Белоуса…

О том, что жена будет страдать, он знал. Галина ревновала его, особенно в первые годы их жизни. Однажды дело дошло чуть ли не до развода…

«Нет, – принял окончательное решение Измайлов. – Пока говорить Гале ничего не буду. Может, рассосется, а я заставлю ее переживать».

Открывая дверь своей квартиры, Захар Петрович внутренне собрался и вошел с делано счастливой, но несколько усталой миной на лице.

– Привет! – крикнул Володя из кухни.

– Здорово! – как можно бодрее ответил отец. – Один?

– С Курлыкой.

Журавль сидел посреди кухни, долбя клювом по линолеуму, на котором Володя разбросал кусочки хлеба.

– Выздоравливает? – спросил Захар Петрович, садясь на стул.

– Приходил дедушка Айболит. Через недельку можно ставить протез.

Айболитом они звали ветеринара, которому на самом деле было всего лет двадцать пять.

– А где мама?

– В школе.

– Ну да… – Захар Петрович посмотрел на часы; вопрос был глупый: в это время жена всегда находилась в школе.

– Именные? – улыбнулся Володя, имея в виду часы.

– Не видишь, старые…

– А я думал, уже фасонишь…

– Откуда знаете?

– Инга Казимировна звонила. Поздравляла маму… Золотые, наверное?

– Деревянные, – отшутился Захар Петрович.

– Покажи, а? – попросил сын.

Отец достал из чемоданчика синюю коробочку. Володя вынул часы и с выражением прочел на задней крышке:

– «Прокурору З.П. Измайлову…» – И вдруг рассмеялся: – Представляешь, если какой-нибудь вор срежет? Вернет со страху.

– Ну и мысли у тебя, – покачал головой Захар Петрович.

– Ничего себе часики, – примерил на руку часы Володя. И, возвращая отцу, сказал: – Только почему часы? Их в любом магазине купить можно… Именное оружие – это я понимаю! Как в революцию! Показал бы ребятам – ахнули бы!..

Болтая с сыном, Захар Петрович чувствовал, как с души стекает, уходит тяжесть.

– Знаешь, ты сообрази мне чего-нибудь поесть, – попросил он. – А то мне надо привести себя в порядок и на работу…

– Это пожалуйста. Мать тут наготовила для тебя. Ждали еще вчера…

Измайлов позвонил Веронике Савельевне и попросил прислать Мая. Затем полез под душ, словно желая смыть с себя все рдянские неприятности.

За завтраком Курлыка просил подачки и старался на лету поймать кусочки. Володя сообщил, что в субботу и воскресенье они с матерью были в Матрешках – отвез дядя Боря – и брали с собой журавля. Деревья все окучили и полили, хотя в четверг и прошел хороший ливень.

«Забота о саде – подарок мне, – подумал Захар Петрович. – А я какой приготовил им?..»

Но он тут же еще раз дал себе слово не думать о происшествии с Мариной, вспомнив пословицу: бог не выдаст – свинья не съест. А если уже выдал, что теперь поделаешь…

…Возле дома на стоянке красовался вымытый, надраенный «москвич». Май тоже сиял. И не смог удержаться, чтобы не поздравить шефа с именными часами.

– А знаете, Захар Петрович, – сказал шофер, ведя машину по улицам Зорянска, – во Франции поймали одного вора. По отпечаткам пальцев…

– И что же в этом удивительного? – спросил Захар Петрович.

– А в том, что ворюгой оказалась обезьяна, которую люди научили чистить квартиры. Представляю, какая морока была для полиции – отпечатки пальцев есть, а домушника схватить не могут…

– Как же все-таки вышли на обезьяну?

Май почесал затылок:

– А вот про это не было написано…

– Жаль, – усмехнулся Измайлов. – Как раз самое интересное…

…Первое, что бросилось в глаза Измайлову, когда он зашел в прокуратуру, – это пышный букет цветов на столе у Вероники Савельевны. Да и сама секретарь выглядела празднично в своем светлом платье из искусственного шелка. Она тоже поздравила Захара Петровича. Как и Ракитова, к которой прокурор зашел сам.

– На машиностроительном были? – спросил у Ольги Павловны Измайлов.

– Была.

Помощник прокурора рассказала о посещении завода и о том, что Самсонов отказался ее принять.

– Элементарная невежливость! – возмущалась Ракитова.

– Да нет, скорее тактика, – сказал прокурор. – Но меня удивляет другое… Неужели все, что мы указали в нашем прошлогоднем представлении, снова повторяется?

– Похоже… Я думаю, что нарушений даже еще больше.

– Да? – вскинул на нее изумленные глаза Захар Петрович. – Ну что ж, придется, наверное, снова провести проверку на заводе. И тщательную. Пожалуйста, займитесь, Ольга Павловна.

– Хорошо, Захар Петрович…

– Я вот еще о чем хотел спросить. Насчет Будякова, ну, мальчика, который сбежал из дома, есть о нем известия?

– Пока нет. Милиция занимается. Я слежу…

От Ракитовой Измайлов пошел к Глаголеву. После приветствия поинтересовался, что нового в деле Зубцова.

– Послал запрос в Торговую палату и Министерство внешней торговли. Пусть сообщат, в какой стране производились или куплены товары, что найдены в чемодане.

– Это вы правильно сделали, – одобрил Захар Петрович. – А в отношении аварии?

– Милиция работает. Пытаются выяснить, что делал Зубцов накануне автокатастрофы: с кем встречался, куда и с кем ездил…

– Есть какая-нибудь зацепка?

– Увы, – развел руками следователь. – Пока ничего… Мать Зубцова говорит, что вечером у ее сына кто-то был. Потом Зубцов сел в машину и уехал…

– А что, она не видела гостя?

– В том-то и дело, что нет. У сына отдельный вход.

– Мужчина или женщина?

– Толком от нее ничего не добьешься. Совсем глухая старуха. Слышала только, как музыку крутили…

– А что говорят о том вечере соседи?

– У Зубцовых двор – что крепость. Забор высоченный, злая собака…

– Не видели, с кем тогда уехал радиомастер?

– Нет, Захар Петрович, не видели.

– Да, недалеко вы продвинулись по этому делу, – сказал Измайлов. И посоветовал: – Попробуйте пройтись по связям Зубцова. Понимаете, Евгений Родионович, мы должны точно знать, как же случилась авария. Чтобы идти дальше.

– Я все отлично понимаю. – Следователь выдвинул ящик стола, вынул какую-то бумажку и повторил: – Очень хорошо понимаю, Захар Петрович…

Измайлов почувствовал: Евгений Родионович чего-то недоговаривает. И спросил:

– У вас есть ко мне вопросы?

– Есть… – не очень уверенно ответил Глаголев. – Но это не касается дел… Вернее, касается, но совсем с другой стороны… – Он замолчал.

– Ну, говорите, говорите, – подбодрил его прокурор.

– Вот, получил наконец, – протянул он Измайлову бумажку. – Два года мама добивалась… Это было очень сложно.

На бланке Московского научно-исследовательского института глазных болезней имени Гельмгольца сообщалось, что Глаголеву предоставляется место для стационарного лечения.

– Вы не подумайте, Захар Петрович, – начал было оправдываться следователь. – Но если я сейчас не поеду…

– Нет-нет, – перебил его Измайлов. – Такую возможность нельзя упускать ни в коем случае.

Захар Петрович перед отъездом в Рдянск узнавал в их поликлинике, втайне, конечно, от Евгения Родионовича, – как у него со зрением. Ответ был малоутешительным. Травматическая катаракта, причем в прогрессирующей форме. И когда Измайлов спросил у Межерицкого, что это такое, тот ответил: «Дело дрянь. Обычно кончается полным помутнением хрусталика, то есть того, чем мы видим. Затем – операция. Но и она не обязательно помогает…»

– Езжайте, Евгений Родионович.

– А дела? – обрадованно и в то же время озабоченно спросил Глаголев.

– Передадим другому следователю. – Захар Петрович ободряюще улыбнулся: – Не думайте об этом. Думайте о том, чтобы вас поскорее вылечили…

Прокурор пошел к себе, заглянув по пути в кабинет Гранской. Инги Казимировны не было. Он сказал Веронике Савельевне, чтобы Гранская зашла к нему, как только появится.

За время отсутствия Захара Петровича в Рдянске накопилась масса дел, и он ушел в них с головой.

Гранская зашла после обеда. Как всегда – в форме. Нужно признаться, ей она была весьма к лицу. Насколько помнил Измайлов, в Зорянске он не видел Ингу Казимировну в другом платье. И немало удивился, когда, идя как-то по московской улице, был окликнут интересной незнакомой женщиной в белом брючном костюме, с распущенными по плечам волосами цвета червонного золота и в темных очках, закрывающих пол-лица. Только по голосу – низкому, хриплому контральто – узнал своего следователя.

Гранская была красива, хорошо сложена. Кто-то в шутку назвал ее первой леди зорянской прокуратуры. Ей было за сорок, но ее лет ей не дал бы никто. Удивительно, как она находила время и силы следить за собой: работа следователя (а Инга Казимировна отдала ей почти два десятка лет) тяжела для мужчины, не говоря уже о женщине.

Семейная жизнь у Гранской не сложилась. Как и почему, Захар Петрович не знал, а Инга Казимировна никогда об этом не говорила. С мужем, с которым они поженились еще на студенческой скамье (кто он был и чем занимался, прокурору тоже не было известно), прожила чуть больше года. И своего сына Юру воспитывала одна. Он производил странное впечатление: близорукий, молчаливый, однако имел атлетическую внешность, хотя спортом вроде и не занимался.

Жена Захара Петровича говорила, что почти все девчонки-старшеклассницы были влюблены в сына Гранской, но он не дружил ни с одной. Его так и прозвали – Печорин. Всегда был один, всегда в стороне. По словам же Инги Казимировны, он весельчак и острослов.

Размышляя об этом расхождении, Измайлов пришел к выводу, что Юра, наверное, вел себя по-разному на людях и дома и его открытость распространялась только на мать. А жили они душа в душу. Если Инга Казимировна задерживалась на работе, непременно звонила домой, предупреждала, причем обязательно ставила сына в известность, когда вернется, через полчаса, час, полтора.

После школы Юрий поступал в МГУ, но не прошел по конкурсу и был призван в армию. Инга Казимировна говорила, что это, возможно, и к лучшему: станет настоящим мужчиной.

И действительно, когда Юрий, демобилизовавшись прошлой осенью, зашел в прокуратуру, Захар Петрович узнал его с трудом. Юра отпустил усы, еще шире раздался в плечах, и в его манерах появилась какая-то взрослость, уверенность. Не пробыв в Зорянске и месяца, он уехал в Москву, чтобы готовиться к новому штурму университета.

Инга Казимировна собиралась в отпуск, наверное, чтобы побыть с сыном. И вот теперь Захару Петровичу предстоял не очень приятный разговор – надо было просить Гранскую принять к производству дела Евгения Родионовича.

Поговорили о конференции, о знакомых в Рдянске. Начал Измайлов издалека:

– Насколько я знаю, Инга Казимировна, в этом году в Москве, кажется, нет международного кинофестиваля?

– Нет, – подозрительно посмотрела на прокурора Гранская, сразу поняв, куда он клонит.

Дело в том, что Гранская страстно увлекалась кино. И, когда в Москве проходил фестиваль, непременно в это время брала отпуск и ехала в столицу. Никакое обстоятельство не могло заставить ее отказаться от этого. Захар Петрович знал увлечение Гранской и в преддверии такого события не поручал ей срочных и сложных дел…

– Значит, нет, – произнес Измайлов, глядя в окно.

– Но в конце сентября неделя французских фильмов, – многозначительно произнесла Гранская.

Наступило неловкое молчание.

– Не тяните за душу, Захар Петрович, – наконец попросила Инга Казимировна.

И Захар Петрович рассказал ей о том, какое отчаянное положение у Глаголева со зрением и что есть единственный, может быть, последний шанс лечь в Институт Гельмгольца, и было бы преступно, по-человечески недопустимо этот шанс ему не использовать…

– Не надо меня уговаривать, – сказала Гранская и невесело усмехнулась. – Кто согласится прослыть черствым, бесчувственным эгоистом… Когда принимать дела?

– А чего тянуть? Тем более Глаголеву надо выезжать срочно… И хочу обратить ваше внимание, – сразу перешел к делам Измайлов, – на историю с неизвестным чемоданом. Ну, связанную с погибшим радиомастером Зубцовым.

– Знаю. Евгений Родионович делился, – кивнула Гранская.

Захар Петрович выложил ей свои соображения, которые в свое время высказывал Глаголеву.

В восемь часов вечера с минутами Инга Казимировна сошла с загородного автобуса у «Привала».

Рядом с ресторанчиком располагался кемпинг, где останавливались автотуристы, направлявшиеся на юг, к морю…

Гранская сразу увидела знакомую желтую «Волгу». Когда Кирилл приехал в первый раз на новой машине, Инга Казимировна посмеялась – несолидный цвет. Он сказал: «Под твои волосы…»

«Бедный Кирилл, – вздохнула Гранская, подходя к машине. – Мчался за тысячу километров, чтобы услышать сюрприз…»

Она заглянула в салон «Волги». Запыленная машина еще дышала теплом южных дорог. Водителя не было. На заднем сиденье – букет незнакомых экзотических цветов. В это время ее обняли за плечи крепкие загорелые руки, шею защекотала шелковистая борода.

– Кирилл, родной, – засмеялась Инга Казимировна, не пытаясь освободиться из объятий. – Кругом же люди…

Кирилл был в защитного цвета рубашке с закатанными рукавами, в выцветших джинсах и кедах. На голове – узорчатая узбекская тюбетейка. Кто бы мог подумать, что это – член-корреспондент Академии наук, доктор географических наук, профессор МГУ.

– Я голоден, как стая волков. – Кирилл потащил Ингу Казимировну в ресторанчик, не забыв, однако, прихватить цветы. – С пяти утра за рулем.

– Нас выгонят, – сказала Гранская. – У тебя вид свихнувшегося хиппи.

– Здесь ко всему привыкли, – успокоил ее Кирилл. – Туристы…

Официантка невозмутимо приняла у них заказ.

– И вазу для цветов, – сказал Кирилл.

Девушка в накрахмаленном кокошнике бросила взгляд на подвявшие крупные белые цветы, улыбнулась и принесла литровую банку с водой. Кирилл отделил ей часть букета, чем весьма смутил официантку, остальные цветы поставил в банку.

– Как Юрка? – спросила Инга Казимировна, глядя, как ее спутник, не дождавшись заказанных блюд, ест хлеб, густо намазанный горчицей и посыпанный солью.

– Юрка молодец. Уже ходит под землю…

– Это опасно?

– Это надо. И запомни: хочешь остаться ему настоящим другом, не задавай подобных вопросов. Он будет всю жизнь лазить по отвесным склонам, спускаться в пещеры, спать на морозе и ветру, заглядывать в пасть вулканам…

– Это обязательно?

– Нет. Но если он не будет этого делать, то станет кабинетной крысой, а не географом.

– Ясно, – кивнула Гранская.

Ей так захотелось запустить руку в жесткий бобрик волос Кирилла, взять в ладони его шершавое от солнца и ветра лицо, трепать кудрявую, мягкую бороду. И хотя Кирилл говорил, вернее, старался говорить жестко, его серые глаза, почему-то помолодевшие от черного загара, смотрели ласково и доверчиво.

Она вспомнила их первую встречу. Встречу, на которую Инга Казимировна ехала, задыхаясь от гнева и несправедливости. Юра, ее Юра, день и ночь читавший запоем все, что относится к разным путешествиям, географическим открытиям, покорению новых земель, знавший биографии Колумба, Кука, Миклухо-Маклая, Пржевальского назубок, завалил на вступительных экзаменах в университет любимый предмет – географию. Он получил тройку. Конечно, она понимала, изменить ничего нельзя было, и все же хотела узнать от экзаменатора, почему так случилось? Втайне она думала, что сына срезали намеренно: надо было кого-то утопить, чтобы кого-то принять по блату. Парень из провинции, поддержки никакой, рыпаться не будет…

«Злодей», как она узнала, был некто Шебеко Кирилл Демьянович. Он встретил ее официально-вежливо, потому что уже привык выслушивать жалобы, просьбы и стенания родителей абитуриентов-неудачников. Сухощавый, в эле гантном дорогом костюме, с чемоданчиком-кейсом, похожий на чиновника, Кирилл Демьянович спокойно объяснил Гранской, что ее сын отвечал посредственно, путался и, в общем-то, тройки заслуживает. Впрочем, и пятерка его бы не выручила – по остальным предметам он получил четверки и нужное для поступления количество баллов все равно не набрал бы.

Что она ему наговорила, Инга Казимировна не помнит. «Была как львица», – сказал потом Кирилл.

А когда мать и сын, смирившись с неудачей, собирались возвращаться в Зорянск, в квартире, где они остановились у родственников, раздался телефонный звонок. Шебеко растерянно и почтительно попросил разрешения встретиться с Ингой Казимировной.

Думая, что эта встреча имеет отношение к поступлению сына в МГУ (мало ли что: кто-то отсеялся, кто-то передумал, вот и освободилось место), Гранская помчалась в сквер напротив Большого театра, совсем не подумав, что официальных свиданий на улице не назначают.

Грозный профессор нервно расхаживал под деревьями и, увидев Ингу Казимировну, вроде бы сильно оробел. Извинившись за звонок и поблагодарив, что она пришла, Кирилл Демьянович попросил выслушать его внимательно.

– Уважаемая Инга Казимировна, – начал он, когда они сели на скамейку, – хочу предупредить вас сразу: вашему Юре я помочь ничем не могу. Да и не в моих прин ципах… А вот не встретиться с вами я просто не мог… Понимаете, что-то со мной случилось… Хотя я уже давно не мальчик…

Оторопевшая Гранская только и спросила:

– Откуда вы узнали наш телефон?

Сработал следовательский рефлекс.

– У паренька, с которым ваш сын поступал в университет, – пробормотал профессор. – Конечно, ваше право встать и уйти… Но прошу вас, не делайте этого…

Она решила «сделать это». В голове мелькнуло: может быть, Шебеко назначает свидание не первой матери абитуриента (или самой абитуриентке). Правда, в таком случае должно было бы последовать уверение, что он поможет с поступлением и так далее (опять логика следователя)…

Шебеко робко пригласил ее вечером в Большой зал консерватории. И хотя это понравилось Гранской (обычно мужчины, с которыми она знакомилась у приятелей в Москве, тут же звали к себе домой или «где-нибудь посидеть»), она отказалась.

В заключение профессор, совсем стушевавшись, попросил разрешения отвезти ее на своей машине домой.

– Спасибо. Доеду на метро, – ответила Инга Казимировна, поднимаясь.

Он пошел к машине, стоявшей у Малого театра, она – к подземному переходу.

И надо же было ей оглянуться! Инга Казимировна увидела, как рассерженный инспектор ГАИ что-то гневно доказывал Шебеко, а тот растерянно шарил по карманам. Профессор явно влип в неприятность.

Гранская подошла к ним.

– Поедем в отделение, там разберемся! – решительно заявил гаишник, берясь за ручку дверцы машины.

– Что случилось? – спросила Инга Казимировна.

– А вам что надо, гражданочка? – сурово спросил страж порядка.

– Значит, надо, – властно ответила следователь.

Ее властность, которая безотказно действовала на всех, сработала и теперь.

– Прошу на минуточку, – сказала она лейтенанту.

И, отведя его в сторонку, показала свое служебное удостоверение, поинтересовалась, в чем дело.

– Здесь стоянка запрещена. И прав у гражданина нет. Говорит, дома забыл. Вообще никаких документов…

– Верно, забыл. Потому что спешил, – подтвердила Гранская.

– Куда? – осторожно спросил инспектор.

– Ко мне на свидание…

– А-а, – протянул лейтенант, задумался, понимающе кивнул и, откозыряв, сказал: – Если так – другое дело. Можете следовать…

Гранская подошла к Шебеко, дожидавшемуся в машине, и, сев рядом, приказала:

– Поезжайте.

– Куда? – удивился профессор.

– Домой. Нельзя же раскатывать по Москве без прав…