Он протянул ей руку, давая понять, что не изменит своего решения. И, выходя из приемной, добавил:

– Так что завтра… Звоните.

Ольга Павловна, едва сдерживая обиду и возмущение, вышла в пустой тихий коридор. Она поняла, что, делая ей шутливый выговор, Самсонов на самом деле не шутил.

«Ничего, – подумала Ракитова, – в понедельник вернется Захар Петрович и сумеет заставить Самсонова отнестись к нашей работе с должным вниманием. И еще посмотрим, что он скажет о нарушениях, обнаруженных сегодня…»

В проходной Ольга Павловна встретила молодую женщину, которая подвозила ее на автокаре. Она кормила грудью ребенка. Рядом пожилая женщина поправляла в коляске матрасик и простынку. Наверное, мать.

«Значит, и кормящие сегодня работали», – отметила про себя Ракитова. Еще одно нарушение закона о труде.

Субботний день участников конференции был посвящен, как выразился Ляпунов, культурному отдыху. В первой половине – поездка в музей-усадьбу известного русского художника прошлого века, вечером – посещение областного драматического театра. Давали спектакль по пьесе С. Родионова «Криминальный талант». Она была выбрана устроителями конференции, видимо, с умыслом, так как рассказывала о следователе прокуратуры.

Но Захару Петровичу Измайлову было совсем не до отдыха. После разговора с Зарубиным он всю ночь не сомкнул глаз, думая о том, как выпутаться из нелепой, глупой истории, в которую он попал. С утра в его номер забежал лосиноглебский прокурор поделиться впечатлениями о конференции, а заодно пригласить позавтракать в буфете гостиницы. Чтобы не показаться невежливым, Захар Петрович пошел с ним. В буфете наскоро перекусывали те, кто собирался ехать в усадьбу – автобусы уже стояли наготове. А ехали почти все.

За их столик опять подсел Петелин с бутылкой кефира и бутербродами. Он стал расписывать красоты мест, в которые их собирались везти. Это был дежурный маршрут для всех совещаний.

Узнав, что Захар Петрович остается (он сослался на неотложные дела), его стали усиленно уговаривать присоединиться к экскурсантам. Естественно, безуспешно.

– Сердечные дела? – весело подмигнул прокурор из Лосиноглебска.

– Скорее уж сердечно-сосудистые, – мрачно отшутился Измайлов.

А сам подумал: «Действительно, от моих неприятностей можно запросто схлопотать и инфаркт. Наверное, он так и случается. Живешь себе – и вдруг бац!» Захар Петрович тут же постарался отогнать от себя эти невеселые мысли. Он не мог решить для себя: хорошо или плохо, что областной прокурор поручил служебную проверку именно Владимиру Харитоновичу. Помимо служебных отношений у них была еще чисто человеческая симпатия друг к другу. И не потому, что Авдеев поддержал Захара Петровича в первый же год его переезда в Зорянск, когда он вступил в конфликт с тогдашним прокурором. Более того, как много лет спустя узнал Измайлов, Владимир Харитонович явился его «крестным отцом» при назначении на теперешнюю должность. По-настоящему у них завязались приятельские отношения в последние годы, с того дня, как они однажды вместе отдыхали в санатории возле Светлоборска. Авдеев родился под Новосибирском, в таежной деревеньке. И признался, что нет для него ничего милее, чем бродить по лесу. Все шутил: брошу, мол, прокуратуру, пойду в лесники. Помнится, в ответ на это Захар Петрович со смехом сообщил, что он оставил профессию лесника ради юстиции. Авдеев откуда-то узнал, что Измайлов увлекается лесными скульптурами, и, приехав по делам в Зорянск, непременно захотел посмотреть их. Наверное, понравились, потому что он выпросил одну.

Правда, Захар Петрович слышал, что и у Владимира Харитоновича есть хобби – вязание, но спросить об этом Авдеева не решался. И хотя никто и никогда не видел старшего помощника прокурора области по кадрам со спицами в руках, но сам он и его жена всегда носили шерстяные вещи явно ручной работы.

Короче говоря, Авдеев знал Измайлова не только как прокурора. Так что, казалось бы, он должен был подойти ко всей этой истории, в которой ему предстояло разобраться, без всякой предвзятости. А с другой стороны… Когда Захар Петрович бывал в Рдянске с Галиной, не зайти домой к Владимиру Харитоновичу – значило бы обидеть Авдеева и его жену. И каждый приезд в Зорянск Авдеев считал непременным и обязательным побывать у Измайловых. Он хорошо знал Галину и Володю, ту атмосферу, которая царила в их семействе. И вот теперь эта нелепая история… Что подумает Авдеев? Поверит ли?

Измайлов сидел в тихом номере, прикидывал так и этак, несколько раз снимал телефонную трубку и снова опускал на рычаг, никак не решаясь набрать номер Авдеева.

А решение пришло само собой, когда Захар Петрович попытался написать объяснительную записку, которую просил представить Зарубин. Он вдруг понял: наедине с бумагой ничего не получится. Ему нужен был живой человек…

– Владимир Харитонович, – сказал Измайлов после приветствия, – Зарубин уже дал насчет меня указание?

И хотя они были на «ты», Измайлов умышленно опустил местоимение.

– Да, – чуть помедлив, ответил Авдеев. – А что?

– Хотел бы зайти… Можно?

– Добро… Жду.

«Вот и весь, как поется, разговор, – невесело отметил про себя Захар Петрович. – Иди разберись, как настроен сейчас Авдеев…»

Входил Измайлов в кабинет с раздвоенным чувством.

Владимир Харитонович сидел за столом, в очках, над какой-то книгой.

– Проходи, садись. – Авдеев снял очки.

У Захара Петровича несколько отлегло – встретили его на «ты». Но сам он решил обращаться на «вы».

– Почему не поехал на экскурсию? – спросил Владимир Харитонович.

– До поездки ли мне… – Измайлов даже несколько опешил.

– А что? – пытливо посмотрел Авдеев. – Встряхнулся бы…

– Встряхнули уже. Да так, что не приведи господь! Мучаюсь, пишу объяснение и не знаю, что писать…

– Как было, так и пиши, – спокойно посоветовал Владимир Харитонович.

– Я ведь прокурор, понимаю, что каждое слово, каждый факт… – Захар Петрович замолчал, махнул рукой: сами, мол, знаете.

– И я вот сижу и думаю, как тебя, прокурора, занесло в этот дом? Не мальчишка ведь, семейный человек…

– Значит, занесло! – произнес Измайлов, злясь на то, что Авдеев хочет, кажется, учить его морали.

– И здорово обложил тебя утром муж этой Марины Антоновны? – чуть усмехнувшись, спросил Авдеев.

– За милую душу!

– И правильно сделал.

– Как это?! – вскинулся Захар Петрович.

– А так… Хотел бы я посмотреть на тебя в его ситуации. Приходишь домой, а тут – незнакомец…

– Я бы сначала разобрался…

– А потом?

– Это уж судя по обстоятельствам.

– Какие же у тебя? – спросил Владимир Харитонович уже без насмешки. – Чай не к родственнице на праздник пожаловал, не к сестре, чтобы распивать вино и запросто оставаться на ночь!

Измайлов помолчал. Слова Авдеева задели его за живое. Смущал тон. Но он-то и помог найти силы выложить то, что, возможно, не сказал бы Захар Петрович, например, Зарубину.

– А может, была ближе, чем сестра, – проговорил он негромко.

Владимир Харитонович, как говорится, остолбенел. За чем-то надел очки, потом снял и некоторое время не мог вымолвить ни слова.

– Так, так, – наконец обрел он дар речи.

– Вы хотели правду…

– Ну-ну… Так договаривай, – скорее потребовал, чем попросил Авдеев.

– Я же хотел жениться на Марине Антоновне! Мечтал, понимаете?!

– Это когда?.. – осторожно спросил Авдеев.

– Когда… Двадцать пять лет назад!

Владимир Харитонович откинулся на спинку стула и так сидел некоторое время, переваривая услышанное.

– И почему не женился? – спросил он.

Захар Петрович вдруг почувствовал в его словах простую человеческую заинтересованность и желание понять.

– Долго рассказывать…

– У нас время есть.

– Ну что ж, тогда слушайте…

И Захар Петрович рассказал о том парнишке, который приехал в Дубровск учиться на лесничего. Был у того парнишки друг Борька Межерицкий. Когда Измайлов учился на последнем курсе лесного техникума, Борис слег в больницу с воспалением легких, и выхаживала его стройная, молоденькая, симпатичная медсестра. Сначала Захар бегал навещать друга. А когда тот вылечился, продолжал приходить под окна больницы с охапками сирени, чтобы дождаться после дежурства медсестру. И хотя она была старше Измайлова, это его не останавливало: другую он не хотел бы назвать своей женой. Так, во всяком случае, думал Измайлов тогда.

Были объяснения, клятвы, мечты… А осенью он ушел в армию… Посылал в Дубровск одно письмо за другим, но безответно. И когда через год службы получил трехдневный отпуск, поехал не к матери в Краснопрудный, а к невесте…

Но невеста была уже замужем за ученым из Москвы, уехала в другой город. И мать Марины сказала, что пусть Захар не ищет с ней встреч, забудет…

– И все? – выслушав Измайлова, спросил после долгого молчания Авдеев.

Захар Петрович кивнул.

– Позавчера мы встретились с ней впервые с тех пор…

– Ты не спросил, почему же она так с тобой поступила двадцать пять лет назад?

– Нет, не спросил. А зачем? И так ясно – поманила столица, кандидат наук…

– Тоже верно, – согласился Владимир Харитонович. – Послушай, а Галине Еремеевне ты никогда не рассказывал об этой Марине?

– Зачем? – повторил Захар Петрович. – Это было до нее.

– Хорошо, – сказал Авдеев. – Кое-что теперь мне ясно. Но кое-что… Выходит, пословица права, что первая любовь не ржавеет? Так?

– Ржавеет, не ржавеет, – хмуро ответил Измайлов. – При чем здесь это?

– Ну, шевельнулось здесь? – Авдеев положил руку на грудь.

– Что, этот вопрос тоже в порядке служебной проверки? – усмехнулся Измайлов.

– Брось, – поморщился Авдеев. – Мне самому хочется разобраться…

Он встал, прошелся по узкому проходу меж книжных шкафов. И Захар Петрович почувствовал: сейчас спросит самое неприятное.

И действительно.

– Раз уж мы начистоту, – начал Владимир Харитонович. – У тебя с этой женщиной… Ну, сам понимаешь… Ничего не было?

– Когда? – с вызовом уточнил Измайлов.

– Позавчера, когда…

– Конечно, нет…

Авдеев хотел еще что-то сказать или уточнить, но в дверь постучали. Бросив «Войдите», он сел за свой стол.

Это был Петелин, зашел отметить командировочное удостоверение: участники конференции вернулись с экскурсии.

Измайлов думал, что разговор будет продолжен. Но не дали. Люди шли и шли.

А потом Авдеева вызвал Зарубин.

– Ты когда хочешь домой? – спросил Авдеев у Измайлова, торопясь к начальству.

– Когда велите…

– Подожди до понедельника, – посоветовал Авдеев.

* * *

Говоря Ракитовой, что он занят, директор завода не кривил душой. Самсонов спешил в гостиницу, где его ждали москвичи – начальник главка Лев Григорьевич Бархатов и главный инженер главка Альгис Янович Раупс. Они уже три дня были в командировке в Зорянске и завтра намеревались уехать.

Прознав, что начальство Самсонова останется в городе на воскресенье, председатель горисполкома Чибисов решил показать им место, которое отвели под строительство спортивного комплекса, а после, если гости пожелают, отдохнуть на лоне природы. Бархатов руководил главком давно. Был знающий и строгий – многим директорам крепко доставалось от него на совещаниях. А вот Раупс пришел в их министерство с полгода назад, проработав до этого несколько лет за границей. Что он за человек, раскусить пока было трудно.

Глеб Артемьевич направлялся в гостиницу в хорошем настроении: он покидал завод, когда добивали, как говорится, последние метры перед финишем – план «вытанцовывался». О чем он и сообщил своему начальству. Его поздравили. Бархатов сдержанно, Раупс – более эмоционально, хотя и был прибалтом, которые отличаются, как это принято считать, уравновешенностью и скупостью в проявлении чувств.

Сидя в люксе начальника главка и беседуя с москвичами, Глеб Артемьевич все время раздумывал, как передать им предложение председателя горисполкома. Самсонов высказал Чибисову свои сомнения: вряд ли Бархатов согласится «отдохнуть на лоне природы» – если судить по встречам в Москве, тот отличался замкнутостью и суровостью.

Чибисов же сказал: «Попытаемся…»

И вот теперь, выслушивая от Бархатова замечания о работе завода – а они были достаточно резки и откровенны, – Глеб Артемьевич решил: пусть председатель горисполкома пытается сам.

– И еще я вам скажу, – продолжал нелицеприятную беседу начальник главка, – ассортимент по выпуску товаров народного потребления вами не обновляется уже много лет. Вы, наверное, забыли, что говорил по этому поводу на последней коллегии министерства Бармин…

Бармин был заместителем министра.

– Ох уж этот ширпотреб, – вздохнул Самсонов. – Ведь все понимают, кажется, что эти самые кофемолки, которые мы выпускаем, качественнее и в большем количестве делали бы на специализированном предприятии. А для нас – обуза… Кругом твердят: специализация, профилирование, а…

– Ширпотреб – обуза? – недовольно перебил его Бархатов. – Неправильный взгляд. В корне. Негосударственный подход… Конечно, не от хорошей жизни вынуждены мы вас загружать…

– Вот именно, загружать, – не сдавался Самсонов. – А у меня не хватает людей даже для производства основной продукции. В каждом цеху недокомплект.

– Знаю, – кивнул Лев Григорьевич.

– Так помогите! Дайте людей – и я горы сворочу!

– А где я их возьму? – усмехнулся Бархатов. – Выйду на улицу Горького в Москве: «Дорогие граждане, слесари и токари, милости просим в Зорянск, к Самсонову?..»

– Что же мне делать? – спросил Глеб Артемьевич. – Инженеров к станкам ставить?

– Зачем к станкам? – снова усмехнулся Бархатов. – Это все равно что золотой вазой гвозди заколачивать… Инженерные головы, если их с толком использовать, – это и есть ваш резервный фонд. Направить надобно инженеров, нацелить. Я недавно на Урале был. Там тоже кадры на деревьях не растут. А люди думают, ищут… И находят.

– Находят? Где, если не секрет? – осклабился Глеб Артемьевич.

– Снижают трудоемкость изделий. Повышают производительность труда, совершенствуют технологию…

Такой разговор продолжался больше часа. И когда все вопросы были начальством исчерпаны, Глеб Артемьевич сказал им, что председатель горисполкома хочет показать то место, где скоро появятся зорянские Лужники, как в шутку именовал комплекс Чибисов.

– Почему бы не съездить? – вдруг откликнулся Раупс, который во время предыдущей беседы не сказал и двух слов. – А то все впечатления от Зорянска: гостиница – завод, завод – гостиница… Города не видели.

– А что, развеемся, – согласился Лев Григорьевич. – Мне самому гостиница осточертела.

Самсонов набрал номер Чибисова – тот находился в исполкоме и ждал звонка. Председатель тут же приехал в гостиницу.

Сели в его «Волгу». Машина Самсонова следовала сзади.

Стадион решено было строить на окраине города, за Голубым озером. Место красивое – березовая роща, излучина реки Зори. Когда вышли из машины, Алексей Фомич вкратце рассказал, какой задуман проект. Бархатов слушал его рассеянно, казалось, его это мало интересует. Зато Альгис Янович восхищался всем: и озером, где можно проводить лодочные соревнования, и рощицей – для лыжни, и тем, что рядом нет промышленных объектов, а поэтому воздух чистый.

– Я думаю, Олимпиаду девяносто второго года вполне можно приглашать в Зорянск, – пошутил он.

– Если вы еще немного подкинете средств, – со смехом ответил Алексей Фомич, подмигивая Самсонову. – А то как гостей принимать? Рестораны, сауны… Культурный центр…

Снова сели в машину. Чибисов возле шофера. Бархатов, Раупс и Самсонов сзади.

– Ну и жара, – повернулся к гостям Алексей Фомич. – А в гостинице, наверное, совсем дышать нечем…

– Не мешало бы кондиционеры поставить, – согласился Раупс.

– Я считаю, лучший кондиционер – сосновый бор, рядом – озеро с карпами, приятный разговор в мужской компании… – издалека начал Чибисов. – Словом – природа.

– Природа – это хорошо, – откликнулся Раупс.

– Планов на вечер никаких? – спросил Чибисов.

– Планы будут завтра, когда сядем в поезд, – сказал Раупс.

– Ну и добро, – обрадовался Чибисов. – Поедем отдохнем. Не возражаете? – обратился он к Бархатову.

Тот вяло махнул рукой, мол, ему все равно.

– В Селиваны, – приказал шоферу председатель горисполкома.

«Ловко подвел», – подумал про себя Самсонов.

Честно говоря, он не ожидал, что Лев Григорьевич согласится, и заранее радовался этому: в горячке последних дней приезжал поздно, так что хотел провести сегодняшний вечер дома с женой, которая жаловалась, что совершенно не видит мужа.

«Ну что ж, встряхнуться тоже не мешает», – решил он.

До селиванского леспромхоза было километров шестьдесят. Там и отличный лес, и озеро с карпами – все, что нужно для приема гостей такого ранга. Этим летом Самсонов там еще не был – запарка на заводе.

Машина выскочила на загородное шоссе.

– Давайте договоримся: все дела оставляем, как говорится, за бортом… – предложил Алексей Фомич.

– Какие дела, – сказал Бархатов. – О сыне думаю… Наперекор, наверное, чертенок сделает…

– Они теперь все такие, – кивнул согласно Чибисов. – А в чем у вас разногласия? – осторожно поинтересовался он.

– Говорю ему, подавай документы в инженерный вуз – ни в какую. Только в медицинский.

– А что, медицинский тоже не плохо, – заметил Чибисов.

– И престижно, – подтвердил Раупс.

– Он уже срезался в прошлом году, – сказал Бархатов.

– Как?! – поразился Чибисов. – И вы не смогли ничего сделать?

– Конкурс… – пожал плечами Лев Григорьевич. – А медицина, как вы догадываетесь, далеко за пределами сферы моего влияния…

– Ну, с вашим-то положением… – продолжал удивляться Чибисов.

– Мое положение… – усмехнулся Бархатов. – Это Москва, дорогой Алексей Фомич.

– Дети, дети… – вздохнул Чибисов. – Маленькие – малые заботы, вырастают – большие заботы. Только для них и живем. Трудишься в поте лица, думаешь, на пенсии отдохнешь. Ан нет. Внуки пойдут, о них забота…

– Еще неизвестно, где труднее – на производстве или дома, – сказал Самсонов. – У меня в прошлом году ушла на пенсию главный диспетчер. Встречаю на днях, интересуюсь, как отдыхается. И не спрашивайте, говорит, Глеб Артемьевич, света белого не вижу, на части разрываюсь. Как-никак пять внуков…

– Вот поэтому многие и не хотят на пенсию, – заметил Алексей Фомич.

– Не только, – сказал Бархатов. – Я вот смотрю на соседей-пенсионеров, и иной раз тоска берет: неужели и тебе это уготовано?

Так в разговорах незаметно пролетели шестьдесят километров.

В Селиванах их уже ждали. Когда машины остановились возле группы домиков на берегу озера, окруженного вековыми соснами, к ним подскочил парень лет двадцати пяти.

– Ну, Гена, принимай гостей! – начальственно произнес Чибисов, выбираясь из машины.

– А что, Алексей Фомич, – почтительно ответил тот, – у нас все готово… Какой будет регламент?

– Сейчас посоветуемся.

Председатель горисполкома подождал, пока остальные выйдут из «Волги» и разомнут после долгого сидения ноги. Затем обратился к Бархатову:

– Лев Григорьевич, сначала немного перекусим, а потом попаримся или?..

Бархатов удивленно поднял брови:

– Кто же ставит телегу впереди лошади?

– Верно, – повеселел отчего-то Алексей Фомич. – Банька – всему голова… Что больше уважаете – сауну или нашу, русскую?

– Можем и ту, и другую, – подсказал Гена.

– Ну ее, сауну, к шутам, – махнул рукой Бархатов. – Я патриот. Правда, если Альгис Янович как прибалт… Скандинав, можно сказать…

– Я – против сауны, – засмеялся Раупс. – И знаете почему? В Мюнхене сауна, в Париже – сауна, в Москве – сауна… Надоело…

…В предбаннике, покрытом толстым пушистым ковром, пахло распаренным деревом. Когда все разделись, выяснилось, что Раупс уже успел где-то сильно загореть. У Бархатова был заметный живот, а сам он, с круглыми плечами и руками, покрытыми рыжими кудряшками, походил на борца или тяжеловеса. У Чибисова была тощая нескладная фигура, а кожа изрядно дряблая. Самсонов сумел сохранить подтянутость и атлетическую стройность.

– Культуризмом занимаетесь? – спросил Раупс.