Глава 6

Старенький неухоженный Як-40 приземлился на мокрую бетонную полосу в утренние сумерки. Пассажиров встретила морось, плотно висящая в воздухе. Прохлада взбодрила Акатова – весь полет он проспал как убитый. Выходя на площадь перед аэровокзалом, еще освещенную фонарями, Денис подумал: здорово, что прибыл в такую рань – весь рабочий день впереди.

Акатов, как говорится, рвался в бой. И поездку на автобусе отменил сразу – первый рейс только через полтора часа. На стоянке такси было десятка два человек. По проезжей части расхаживал диспетчер с повязкой на рукаве.

«Порядок, – подумал лейтенант. – Подождем, как все». Но постепенно оптимизм Дениса стал убывать. Нельзя было сказать, что такси отсутствовали. То и дело к аэропорту подъезжали машины с шашечками, но, освободившись от пассажиров, отъезжали в сторону, где их брали шустрые деловые люди в кожаных пальто и больших кепках.

Рассвело. Лейтенант стал терять терпение. Летели драгоценные минуты. Он подошел к диспетчеру, незаметно показал служебное удостоверение и тихо проговорил:

– Мне нужно срочно в город.

– Что я могу поделать, – устало вздохнул тот.

– Вон же машины! Для чего вы тут приставлены?

– Охотно уступлю место, – огрызнулся диспетчер.

Акатов махнул рукой и покинул очередь. И, как только одно из подошедших такси освободилось, сел рядом с водителем.

– Вы уверены, что доставили мне удовольствие? – насмешливо спросил таксист, оглядывая неказистый костюм Дениса.

Акатов невозмутимо назвал адрес.

– Я, конечно, могу сделать одолжение, – продолжал шофер.

– Почему – одолжение? – начал злиться оперуполномоченный.

– У меня вызов. Но если договоримся…

– Сколько? – еле сдерживаясь, спросил Денис.

– Как сами понимаете, рубль – это смешно, – улыбался водитель. – А взять с вас стольник совесть не позволяет…

– Хватит, трогай! – чуть ли не под нос сунул свое удостоверение водителю Акатов.

– Зачем так нервничать, – включил счетчик таксист, – вредно для здоровья…

До горуправления внутренних дел шофер весело болтал, словно и не было никакого конфликта при посадке. И взял с пассажира ровно по счетчику.

Денис направился прямо к начальнику угрозыска, но того на месте не оказалось. Лейтенанта направили к заместителю, майору Лопато. Акатов представился ему по форме.

– Оперуполномоченный, говоришь, – оглядел Дениса майор. – Из Южноморска?

– Так точно, – подтвердил лейтенант.

– Извини, браток, прежде чем гутарить, покажь-ка свою ксиву, – сказал Лопато и, тщательно ознакомившись с удостоверением Дениса, улыбнулся. – Документ в полном порядке. А то, понимаешь ли, заявился тут к нам один из вашего Южноморска…

– Что, с поддельным удостоверением? – спросил Акатов, вспомнив о грабителях, использовавших фальшивые документы работников милиции.

– С ним другое дело, – продолжал Лопато. – Заходит к моему шефу такой вот, вроде тебя, хлопец. Сыщик, мол. Как не помочь коллеге? Шеф вызывает меня и поручает заняться товарищем. Тому, оказывается, нужен материал на одну гражданку. Звоню другу, прошу принять и посодействовать… Да что ты стоишь? – вдруг спохватился майор.

– Спасибо, молодой, постою, – ответил Денис.

– Садись, садись, – настоял на своем замначальника угрозыска. – Говорят, Бога нет. А я говорю – есть! Не выдал. А то влетело бы нам с шефом по первое число!.. Земляк твой вовсе не из нашей конторы.

– А откуда? – насторожился Акатов.

– Вишь ли, частный детектив, – с презрением проговорил Лопато. – Из бюро «Частный сыск». Слыхал небось?

– Слыхал, – кивнул лейтенант. – Что-то вроде кооператива или малого предприятия.

Об этом частном сыскном бюро в их управлении многие тоже говорили скептически. И организовать его кооператорам стоило много крови – уж больно велико было желание местных милицейских властей подчинить бюро «Частный сыск» себе. Но не удалось…

– Хорошо, что тот, к кому я направил этого самого частного сыщика, догадался спросить удостоверение, – рассказывал дальше майор. – Я же, как ты понимаешь, понадеялся на шефа, а он сплоховал.

– Ну и как с тем частным детективом? – спросил Акатов.

– Дали от ворот поворот. Раз вы, голубчики, частники, так и пробавляйтесь своими каналами. Главное, дело-то у него какое! По заданию ревнивой жинки выслеживал любовницу неверного супруга. Но мы при чем? С какой это стати должны заглядывать бабам под юбки – с кем они и когда? – негодовал Лопато. – Ладно, выкладывай нужду.

Денис рассказал о своем задании.

– Значит, вы предполагаете, что потерпевший нашенский, одессит? – спросил майор.

– Не исключено.

– Что же, – набирая номер внутреннего телефона, произнес Лопато, – представлю я тебя одному нашему сотруднику. Постарайся подружиться с ним. Не пожалеешь.

«Подружиться» Акатову предстояло с оперуполномоченным по фамилии Гарнич-Гарницкий. Звали его Гурием Тихоновичем. Лет пятидесяти, в капитанском чине.

– Надо выручить товарища Акатова, – представил ему Дениса Лопато.

– А как быть с митингом? – поинтересовался капитан.

– Так уж и быть, вместо тебя пойду, – великодушно произнес майор.

– Может, еще и выступите? – усмехнулся Гарнич-Гарницкий.

– В Ленинграде один выступил, – осклабился Лопато. – И кончилось это, брат… – Он покачал головой.

– Чем же?

– Поезжай в Питер, там тебе расскажут.

Эти намеки Денису были непонятны, но расспрашивать он не осмелился.

– Пойдемте ко мне, – сказал Гурий Тихонович. – Там и потолкуем.

В кабинете капитана стояло три служебных стола. Но коллег Гарнич-Гарницкого на месте не было. Гурий Тихонович детально расспросил Дениса про дело, внимательно ознакомился с фотографиями с места происшествия. Особенно его заинтересовала татуировка на руке в виде якоря.

– Может, он моряк? – посмотрел на лейтенанта капитан.

Тот развел руками. Гарнич-Гарницкий надолго задумался. И вообще, он произвел на Акатова впечатление человека неспешного, основательного, опровергающего расхожее мнение об импульсивности одесситов.

– Придется, лейтенант, как следует потопать, – наконец выдал Гурий Тихонович.

– Этим и живем, – расплылся в улыбке Денис.

Как только Измайлов появился у себя, Гранская зашла к облпрокурору с докладом.

Измайлов внимательно выслушал сообщение следователя о том, что произошло ночью.

– Кольцо действительно с трупа? – спросил он.

– Да, Молотков его опознал. А что было потом и как оно очутилось у Моржа, Баобаб не знает.

– А может, у покойного стащили еще что-нибудь? Ну, там, деньги, валюту, другие ценности?

– Молотков уверяет, что в карманах убитого было пусто, хоть шаром покати.

– Все-таки шарили. И вы верите Молоткову?

– Насчет денег он, возможно, не врет. И вот почему: чачу у того спекулянта Морж просто купил бы.

– Личность спекулянта установили?

– Известный барыга. Регулярно привозит из Грузии чачу и сбывает у нас. Несколько раз задерживали и отпускали с миром.

– Ах, какие добренькие, – нахмурился облпрокурор. – Откупается небось?

– Уверена. Иначе нечем объяснить такую либеральность по отношению к нему.

Измайлов что-то черкнул в перекидном календаре. И спросил:

– Есть другие новости?

– Есть. Звонил Янюшкин. В результате исследований установлено, что убитый перед смертью имел половое сношение. Об этом свидетельствуют женские секреции на его теле.

– Факт важный, – отметил Измайлов. – Застолье, дама. И развязка – смерть. Пища для размышлений.

– Вернее, еще одна из версий. Потерпевшего могли заманить в компанию, подсунуть женщину, напоить коньяком с отравой и убить. Потом положили труп в чемодан и вывезли в заказник.

– Отрабатываете эту версию?

– Конечно, – кивнула Гранская и продолжала: – Готово еще одно заключение экспертов. По поводу микрочастиц с одежды и обуви потерпевшего. Они не имеют никакого отношения к флоре и почве заказника.

– Хотите сказать, это подтверждает мысль, что труп был доставлен туда в чемодане?

– Вот именно.

– Ну а волоски, обнаруженные на костюме убитого и внутри целлофанового мешка? – поинтересовался прокурор. – Какому животному они принадлежат?

– Синтетика. Искусственный мех. Можно предположить, что в этом мешке хранили шубу. Думаю – женскую.

– Женскую? – вскинул брови Измайлов. – Почему такая уверенность?

– Понимаете, дело в цвете. И белый, и желтый, и коричневый. Выходит, шуба была яркая, пестрая. Не будет же мужчина носить такую.

– Хм, о чем вы говорите, – усмехнулся Измайлов. – Посмотрите на мужиков, особенно на молодых парней…

В кабинет заглянула секретарь Измайлова:

– Простите, Захар Петрович, телетайп из Москвы. Срочно…

– Конечно, конечно! – закивал облпрокурор.

– Собственно, это для товарища Гранской, – говорила на ходу секретарь, не зная, кому передать сообщение.

– Инге Казимировне и отдайте, – выручил ее хозяин кабинета.

Вручив следователю бумагу, секретарь вышла.

Гранская прочитала вслух:

– «Вчера в Министерство культуры представлена картина, на которой изображен обезглавленный труп, находящийся в чемодане. Картина приобретена вчера же в Южноморске. Если она представляет интерес для следствия, срочно телетайпируйте. Замначальника управления Московского уголовного розыска генерал Кочергин».

– Обезглавленный труп? – изумился Захар Петрович. – На картине?

– Ну да, – протянула ему отрывок бумажной ленты следователь. – Это реакция на нашу вчерашнюю ориентировку… Я не понимаю, что значит представлена? Кем? Кто купил? У кого?

– Действительно, сплошные загадки, – сказал Измайлов, уставившись в сообщение.

– И при чем здесь Министерство культуры? – развела руками Инга Казимировна. – Я считаю, нужно срочно связаться с этим Кочергиным.

– Пожалуй, – согласился облпрокурор и стал листать какой-то телефонный справочник, кажется МВД. – Убийство совершено позавчера ночью, а сегодня уже картина с изображением трупа очутилась в Москве… Мистика…

– А может, она не имеет никакого отношения к делу?

– Что гадать, – сказал облпрокурор, набирая номер.

В Москве трубку взял помощник Кочергина и сообщил, что генерала нет, вернется через часа два, не раньше.

– Что же будем делать? – растерянно проговорила Гранская. – Дадим телетайп, что картина нас интересует?

– Нет, такие игры нам не нужны, – усмехнулся Захар Петрович. – Москва прислала телетайп, мы ответим, потом опять они… Сделаем так: оформите командировку, берите машину, заезжайте домой, прихватите необходимые вещи и – в аэропорт.

Медлительный в словах и раздумьях, Гарнич-Гарницкий был скор в ходьбе. Лейтенант Акатов, сам не любивший ходить медленно, едва успевал за ним.

Перво-наперво они отправились в Морское пароходство. В нем оперуполномоченные провели часа два. И ушли, как говорится, ни с чем. Человека с приметами потерпевшего там никто не знал.

– Ну и куда теперь, Гурий Тихонович? – спросил Денис.

– Раз уж мы вдарили по наколкам, – ответил Гарнич-Гарницкий, – есть человек, можно сказать, профессор по этим делам. К нему и завалимся. Тут недалеко.

– На своих двоих?

– Зачем, трамвайчиком.

Недалеко – оказалось с полчаса езды. Вышли у неказистого трехэтажного дома с продовольственным магазином на первом.

– Заглянем, – кивнул на магазин Гурий Тихонович. – Давненько не навещал Эрмитажа. С пустыми руками неудобно.

– Эрмитаж – это что? – полюбопытствовал Акатов.

– Кличка, – пояснил капитан.

Они вошли в магазин. Посетителей не было. Впрочем, как и товара. Продавец скучал возле пустых полок.

Гарнич-Гарницкий нырнул в еле приметную дверь и вернулся минут через пять с бумажным пакетом в руках.

– Эрмитаж сидел? – поинтересовался Денис, когда они вышли из магазина и зашли в зеленый дворик.

– Почти полвека.

– Ого! – присвистнул Акатов. – Профиль какой?

– Ширмач.

«Карманный вор», – перевел для себя с жаргона лейтенант.

– Спец, каких в стране наперечет, – продолжал капитан. – И верхушечником был, и умел брать на вздерку.

«Воровал из наружных карманов и ухитрялся украсть только часть денег», – снова расшифровал для себя Денис.

– Причем никогда не унижался до того, чтобы взять бухаря. Ну, пьяного обчистить.

– Я понял, – кивнул Акатов. – Специально учил феню… Выходит, ваш знакомый – вор в законе?

– В самом что ни на есть. Лишь последние пять лет на свободе.

– Но ведь такие не завязывают. И помирают в юрсах, – щегольнул Денис блатным словом, означающим тюрьму.

– Верно, – кивнул Гарнич-Гарницкий, – Эрмитаж завязал из-за профнепригодности. Болезнь Паркинсона. Как с трясущимися руками лезть в карман?

Они поднялись на второй этаж. Капитан позвонил. За дверью – ни звука.

– Может, нет дома? – сказал лейтенант.

– Дома, – убежденно произнес Гурий Тихонович. – Пока встанет, пока подойдет. Старик… Эту каморку мы помогли ему получить. Хотя и попортил он нам кровушки.

Щелкнул замок, и на пороге показалась согбенная фигура в заношенном махровом халате.

– А-а, Тихоныч, – протянул старик, всматриваясь в гостей старческими слезящимися глазами.

– Примешь, Егор Иванович? – спросил капитан.

– Еще бы! Заходь…

Они сразу очутились в небольшой комнатенке с продавленной тахтой, куцым столиком и двумя табуретками. Пахло старостью и неухоженностью.

– Денис, – представил своего спутника Гарнич-Гарницкий, не объясняя, однако, кто такой Акатов.

Хозяина, впрочем, это и не интересовало. Капитан выложил на стол содержимое пакета: хлеб, две банки сайры в масле, кусок вареной колбасы и пачку индийского чая.

– Знатная шамовка, – проговорил Эрмитаж.

Руки у него ходили ходуном, голова мелко тряслась. Поэтому вскрыл консервы сам капитан, он же нарезал хлеб и колбасу, поставил чайник на электрическую плитку.

– Племянница заходит? – спросил Гурий Тихонович, ополаскивая под краном заварной чайник.

– Василиска? – сказал с болезненной гримасой Егор Иванович. – Уже месяц, как носа не кажет. Не я ей нужен, а моя хата.

– Все-таки прописал ее? – удивился капитан.

– А куда деваться? Так бы и вовсе не заглядывала. И подыхал бы тут один, как пес.

– Так ведь у ее мужа есть площадь.

– Она специально развелась. Теперь ждет не дождется, когда я отброшу копыта. – Эрмитаж вздохнул. И попросил: – Ты, Тихоныч, немного заварки сыпь, байкал^[3] сделай. Я и так мотор испортил чифирем.

Ел он неопрятно, с трудом донося до рта пищу трясущимися руками. Оба опера за компанию умяли по бутерброду. А когда приступили к чаю, Эрмитаж спросил:

– Как я понимаю, Тихоныч, ты по делу.

– По делу, – не стал лукавить капитан. – Взгляни-ка… И выложил перед хозяином увеличенные снимки наколок. Егор Иванович внимательно рассматривал их, неспешно прихлебывая из чашки. Закончив пить чай и вытерев рот ладонью, спросил, показывая на татуировку, выполненную на немецком языке:

– Что это означает по-русски?

– Свобода и любовь, – ответил Акатов.

– А где нарисовали?

– На плече.

– Немчик, что ли?

– Может быть, и немец, – сказал Денис.

– Сиживал я с ихним братом. Со спецпереселенцами. Много посадили в конце войны и после… Но такую картинку ни у кого не встречал. – Эрмитаж взялся за снимок наколки в виде якоря. – А это где находилось?

– На руке. Вернее, почти на запястье, – пояснил лейтенант.

Егор Иванович пристально вгляделся в фотографию, покачал головой.

– Ждем твое заключение, – поторопил Гарнич-Гарницкий бывшего зэка.

– Якорек как якорек, – пожал плечами тот. – Такие штуки любят моряки. На воле.

– Это мы и без тебя знаем, – подначил Егора Ивановича капитан.

Его слова задели хозяина квартиры. Он снял рубашку и майку. Денис едва сдержался от восклицания: на дряблом теле не было ни квадратного сантиметра без татуировок.

И Акатов понял, почему его прозвали Эрмитаж. Ходячая картинная галерея, да и только!

– Глянь, тоже якорь, – показал Егор Иванович тыльную часть кисти левой руки. На ней был выколот якорь с фрагментом спасательного круга на фоне яхты, плывущей по волнам. И тут же слово «свобода». – Смекай: хочу быть на воле… А просто якорь ни хрена не означает.

– Выходит, каждая картинка имеет свой смысл? – уточнил Акатов.

– А как же, – солидно произнес хозяин. – Как ты думаешь, что означает вот это? – Он ткнул пальцем в грудь, где была вытатуирована Божья Матерь с младенцем, витающие в облаках. Фоном служил крест и восходящее солнце. Все детали были выписаны с поразительной тщательностью и мастерством.

– Здорово! – почесал затылок Денис.

– А-а, не знаешь, – протянул Эрмитаж, довольный. – Так вот, картинка говорит, что тюрьма – мой дом родной…

– Накалывается только на груди? – спросил Гурий Тихонович, хотя отлично знал это. Старался для молодого коллеги…

– Только, – кивнул Егор Иванович.

– А это что? – расспрашивал Акатов, показав на плечо. Там был изображен тюльпан в руке, обвитой колючей проволокой.

– Моя первая наколка, – ответил Эрмитаж. – Такую делают, если загремишь в воспитательно-трудовую колонию в шестнадцать лет. Черточку видишь?