– Посредница близко и далеко. Я, например, отсюда могу любоваться ею, сколько влезет. А видишь ли ты конец своего исхода так же ясно, как я? – он улыбнулся, снова став доброжелательным.

Манька задумалась: конечно, а иначе стала бы искать способ доказать Идеальной Женщине добрые намерения?

– Ох, не зря летит по земле дурная весть о тебе от Помазанницы моей, ох, не зря! – покачал он с осуждением головой. – Легче всего обвинять белый свет, что нет в тебе света. Люди на своей земле живут в мире и согласии, а у тебя голод, холод, глад и мор, – постучал он тростью о землю, повторив точь-в-точь, как кузнец Упыреев. – Порочна ты, Маня, в своей сути – и свидетелей тому пруд пруди! Может, ты и думаешь о себе по-другому, но если десять говорят белое, кто поверит, что черное? Спустись с небес! – скорее, сочувствующе, чем осуждающе, посоветовал незнакомец.

Манька внезапно застыла, каменея оледеневшим сердцем.

Помазанница?

Обжигающий взгляд скользнул по внешне спокойному и улыбающемуся незнакомцу, источающему сладкий аромат каких-то забытых сладких благовоний. Было темно, хоть глаз выколи, ближайшие вековые стволы тонули в непроницаемом густом мраке, но вокруг незнакомца тьма рассеивалась. Она отлично видела и трость, и его плащ, и волосы, и смазанное лицо с ироничной улыбкой, ослепительно белые зубы, которые он скалил.

– Внутренность… Она, Маня, у тебя черна, как железное проклятие, пуста, как сама бездна. Ты не представляешь, как жестоко Бог наказывает за бездушие, а твоя внутренность бездушна.

Она не говорила ему свое имя…

И чего это он о себе вообразил, чтобы называть ее бездушной?

Сердце ее полоснуло болью.

– Да кто вы такие, чтобы людей унижать? – Манька угрожающе наставила посох на незнакомца, сердце ее разорвалось от боли. – Легко вам о свете и тьме рассуждать, а попробовали бы, как я… с железом да пешим ходом! Сдохну, а вы все будете напраслину возводить, как будто это не вы мне, а я вам жить мешаю. И после смерти моей не уйметесь… Ведь все у вас есть, все, чего душа пожелает, что вам еще? Лохмотья мои хотите? Вот, нате, берите! – в отчаянии, она сдернула с себя дырявенькое, латанное-перелатанное пальтецо, в сердцах швырнула по ноги незнакомцу. – Больше ничего нет! Можете железо забрать, да только вы другим его раздаете… – и начала успокаиваться. – Бездушная… Это вы – бессердечные твари!

– Если праведница, что же носишь железо в котомке? – с ехидцей спросил незнакомец, не впечатлившись гневной речью. Наклонился, поднял пальто и мягким движением накинул ей на плечи. – Я смотрю, не утруждала себя страданиями. Не Благодетельницу ты искала, себя показывала. Ну, как, рассмотрели? – он криво ухмыльнулся. – Царица она, Царица Неба и Земли. На царство взошла – и люди ей поклонились, а кто принял правду твою?

Манька покраснела, проглотив обиду, подступившую к горлу. И то правда, тут он прав, она уже месяц ходила в удобных кроссовках, дожидаясь, когда заживут язвы на пальцах – от железной обуви уже к вечеру она не чувствовала ног. Да и люди над нею смеялись. И везде, где была, никто ее не поддержал. Единственный раз старая бабушка приняла беду ее близко к сердцу: выслушала, посоветовав близко не подходить к Благодетельнице, пока железо не сносится, помыла в бане, подставив плечо, когда она от усталости повалилась, а потом снабдила узелком лечебной травы и осиновыми опилками, повесив оберег на шею, перед сном долго гладила по волосам, словно мать больного ребенка, что-то напевая, а когда заснула, постирала и просушила одежду. Но мудрее ли она была? Может, просто своих детей у нее не было, ее сиротской долей прониклась?

Манька ничего не ответила. И не раскаялась. Не показывала она себя. Сам бы попробовал управиться с железом. Она попробовала, теперь на нее страшно смотреть. Оставшиеся корни зубов гнили, впору на стену лезть, рука от посоха отнимается, а ноги покрылись мозолистыми струпьями. Даже наждаком пробовала его пилить, да только все без толку.

Она зло развернулась и пошагала по мягкому мху прочь искать хоть какую-то тропу.

– Кто, кроме меня, мог бы помочь тебе в этом лесу? – негромко крикнул вслед незнакомец.

Манька не обернулась.

Плохая… Да чем же плоха? Как можно нищету ставить в вину? Не сидит без дела, работает, а им разве докажешь? А сам-то… Ишь, холеный какой, на одну цепь можно жить припеваючи до конца дней. Он не был сиротой, ему не жали сапоги, звери на него не нападут. Сытый голодного не уразумеет, так к чему объяснять свою правду, если у него уже есть своя?

Ну и пусть катится со своей Помазанницей ко всем чертям!

Через несколько шагов она остановилась, чутко прислушиваясь. Ночь становилась гуще. Лес как будто уснул, кругом стало тихо-тихо, даже ветер притих. Манька слышала гулкое биение своего сердца, свое обиженное хриплое дыхание, каждый свой тяжелый шаг и хруст опавшей хвои и шуршание прошлогодней листвы под ногами.

– Ты селение с востока или с запада обходила? – догнал ее незнакомец.

– С запада, – нехотя ответила она, припоминая дорогу.

– Тогда нам туда, – незнакомец ткнул пальцем в густые заросли.

Манька поморщилась: через такой ельник, пожалуй, не проберешься, а если зверь – не заметишь.

– Почему туда? Может, сюда, – взглянув исподлобья, с неприязнью и вызовом спросила она.

– Есть такая наука, без которой в лес лучше не соваться, – словно не заметив ее агрессии, миролюбиво ответил незнакомец, в приглашающем жесте тростью раздвигая перед нею ветви. – Правильная ориентация называется. Муравейники и ветви на деревьях гуще с южной стороны, мох на деревьях с северной, солнце на востоке встает, а все реки впадают в море…

– Не все, – отрезала Манька, недобрым словом помянув обманную реку. Если бы текла в правильном направлении, она бы уже рассказывала сельчанам, как хорошо ее приняли во дворце – целый год потеряла.

– Все! – отрезал незнакомец. – А если ты об этой, – он махнул рукой в ту сторону, куда направлял ее, – правильнее реки не сыщешь. А то, что ушла не туда, так это ты неправильно смотрела. Кому-то река течет так, кому-то так, а для третьего на месте стоит. Вот если бы вместо тебя была Мудрая Женщина …

Манька не поддержала разговор, залезая в чащу и натыкаясь на сучья. Какая разница, в какую сторону идти, если и так ясно, что заблудилась. Никто ее искать здесь не станет; значит, надо идти, пока не выйдет на поле или на реку, а если повезет, на дорогу, и стоило поторопиться, пока звери не сожрали.

Незнакомец шагал следом.

– Конечно, я не против, если внутренности твои будут рассмотрены, – он забежал вперед и завис перед нею, осветив немного место вокруг. Не понятно, как, но вдруг стали видны стволы и земля под ногами, будто вокруг рассеялось едва уловимое призрачное сияние, не дающее ни тени, ни отражения. – Возможно, я буду даже рад… – он предвкушающе ухмыльнулся, – но, помилуй, умереть можно здесь: мыло, веревка, подходящий сук – все есть! – он жестом указал на дерево. – К чему такая спешка угодить в пространные места?

Манька резко остановилась, сердце болезненно сжалось.

Не об этом ли говорил кузнец господин Упыреев, когда приказывал не пугать Посредницу высказываниями о дурно пахнущих гнилостных отходах загаженных людей?

Она прищурилась, вглядываясь в лицо незнакомца. По глупости или преднамеренно наталкивает он ее на размышления? Странно, что самой не пришло в голову: как можно вынуть внутренности и не убить человека? Может, ведут ее как вола на заклание? Кузнец так же ухмылялся, намекая на Царствие Небесное, на скорую геенну и жертвенного агнца… Говорил о своем, зная, что в простодушии своем, она ни сном, ни духом и ума ей не хватит понять?

И этот…

Она до боли сдавила в ладони посох.

Но ведь Благодетельница была доброй, ее любили, а разве полюбили бы злого человека? Может, странный полупрозрачный незнакомец – призрак еретика? Был бы при жизни хорошим человеком, был бы белый.

Использовать для мести ее решил?

Ну, а если он прав, задорого она сложит голову – не на ту нарвались!

Просунув посох внутрь чащи, она пригнула хилые деревца к земле, освобождая проход.

– Мне все равно, – упавшим голосом ответила она. – Дойду, а там видно будет.

– Вообразила ты себе, что дорога будет легкая. Но ведь не электромагнитной волной полетишь, как Радиоведущая бегает по головам, ногами потопаешь, в железо обутыми, – вкрадчиво произнес незнакомец, словно подтверждая ее догадку. – Разве не устала? Стоит ли, Маня, продолжать путешествие, если конец один? К чему мучения твои? Вот сук, в котомке мыло и веревка. Используй по назначению, и все мучения твои закончатся.

Манька стиснула зубы, стараясь не показать, что думает о том же.

А как ведет себя…

Ведь нет рядом Благодетельницы, но выслуживается, будто он Благодетельницу любит, а она нет. Откуда ему знать, чего она хочет, с чего решил, что Благодетельнице ее смерть нужна? И откуда столько желания угодить Идеальной Женщине, даже там, где ее нет, что за собачья преданность? Она не претендовала ни на первое место, ни на второе, и не со зла искала ее – просто поговорить. И не было у незнакомца повода подозревать ее, будто бы она не искренна в своем намерении, но подозревает – и пытается ударить побольнее.

В спину.

– Может, покажешь, как это делают? – процедила она сквозь зубы. – Я помогу намылить!

Незнакомец хамства не ждал: поотстал, глядя ей вслед недовольно, потом нагнал, пристроившись сбоку. Шагал он неслышно, о чем-то задумавшись.

Некоторое время продирались сквозь ельник молча.

Вскоре густая чаща закончилась, и, к своей радости, Манька обнаружила заброшенную дорогу, поросшую по обочине мхом и высохшим травостоем, толстым слоем укрытую сухой хвоей и не сгнившими прошлогодними листьями. Она бы и не заметила – ночь выдалась темная, но незнакомец стоял в колее, наполненной талой водой, а деревья вокруг него раздвинулись, открывая чистую полосу неба с яркими звездами в просвете разошедшихся облаков. Сам незнакомец не светился, скорее, наоборот, на открытом пространстве в своем плаще он выглядел еще мрачнее.

– Фу-у! – выдохнул он с облегчением, отряхивая с плаща несуществующие сучки.

Манька усмехнулась, вспомнив, как незнакомец забывал отгибать хилые ели, проплывая сквозь деревца, или изображал на лице мучения, когда она отпускала ветку и та возвращалась в исходное положение, хлестнув его по лицу. Его фантастическая способность не замечать физическую материю удивила ее.

Не человек, а туда же!

Неловкое молчание затянулось.

Было темно, силуэты елей и полуголых лиственных деревьев то угрожающе надвигались со всех сторон, то отодвигались в отсвете незнакомца. Манька шла торопливо, насколько позволяло железо. Дорога постепенно становилась накатанной, а спустя час превратилась в непроходимую. Глубокие и скользкие колеи, наполненные водой и жидкой глиной, изрезали дорогу вдоль и поперек. Люди здесь бывали часто, превратив ее в месиво. Свернули на обочину и шли уже по краю дороги, слегка подмерзшей от весеннего ночного заморозка. Взошла луна, и теперь дорогу она видела ясно.

А еще через час лес вдруг резко оборвался, открыв взору широкое раздольное поле и на другом краю спящую деревню, освещенную единичными уличными фонарями.

До рассвета было далеко, но первомайская ночь короткая. На земле еще лежала темень, а воздух уже наполнился голубоватыми рассветными сумерками. Небо стало светлым, луна побледнела, звезды гасли одна за другой, и где-то над головой и в траве проснулись птицы, устроив раннюю перекличку.

Манька с радостным видом обернулась к незнакомцу, чтобы поблагодарить.

Он опередил:

– Не стоит! Не все в этом мире имеет запах мертвечины. Рад был знакомству. Куда теперь? Будешь доживать век в сараюшке?

С глухой тоской, пугаясь своей дороги, Манька тяжело вздохнула, с тихой надеждой прощаясь с деревней:

– К Посреднице, куда же еще-то… – едва слышно ответила она.

Незнакомец внезапно оживился, встал рядом.

– Да, доброе нынче выдалось утро, – зябко закутался в плащ, глянул в сторону деревни, посмотрел на небо, потом оценивающе окинул взглядом ее и загадочно улыбнулся. – Любопытно посмотреть, чем закончился у проклятой позором застолбленная дорога. Провожу немного… И кто, Господи, посадил в твоей земле такое гламурное деревце? – покачал головой.

– Вы что ли столбили, чтобы позорной ее называть? – привычно гордо и резко буркнула она в ответ.

– Без меня не обходится.

– Спасибо, не надо, дальше я сама, – вежливо отказалась она, не имея желания в этот миг видеть незнакомца рядом.

Все равно он был… какой-то не материальный – и любил Благодетельницу. Пусть бы любил, но ведь станет высмеивать, как оплошает, а когда дойдет, выставит в невыгодном свете. И кого та послушает? Манька уже давно сомневалась, что придуманный ею разговор когда-нибудь состоится. Не будет никакого чая, кофе, не будет теплого приема и раскаяния, но не могла, не позволяла себе расклеиться и признать, что обрекла себя на железную муку напрасно.

Ей стало безотрадно горько. И больно. И тревожно.

В одиночестве спрятать горе было проще.

– Надо, – мягко настоял незнакомец. – У каждого героя должен быть свидетель. А иначе герой не герой, а хвастун, который про себя истории фантазирует. Без свидетеля не докажешь, что шла, как положено, уязвленная железом, что не спрятала его под кустом, – он оглядел ее с головы до ног. – Нет, не поверят, – сделал он вывод. – А я приятно проведу время, исследуя движущую силу человека, который решил избавиться от проблем через самоистязание. Оригинальный способ, нетрадиционный.

Так и знала!

Манька расстроилась, предвидя лишения, которые уже не получится отложить на пару дней. Но с другой стороны, муки ее не будут напрасными: есть цель – и вот он, стимул – за спиной, а не в перспективе. Душа ее заныла, протестуя, но сознание было благодарно незнакомцу: иначе не избавиться ей от железа, так и проживет с ним всю жизнь.

– А вы… Как вас зовут? – она пытливо взглянула на незнакомца.

– Дьявол, – представился он и галантно поклонился. – Бог Нечисти… Только… это люди друг у друга демонов задабривают, а я хороводом не хожу, я один. Разве в молитвах обращаются к Богу на «вы»? Можешь смело тыкать. Мне будет приятно почувствовать себя здравствующей личностью.

На мгновение Манька опешила, пропустив все сказанное в конце. Люди подумать боялись, что их заподозрят в связи с Дьяволом, дорожили репутацией, а этот… В голове поднялась какая-то муть из разных предположений: шутит? Хочет напугать? Заниженную самооценку поднимает? А она-то поверила, что спутник ее адекватный и вполне благопристойный господин, чья помощь будет не лишней в дороге. Сначала она не поняла, зачем такому богачу приспичило сопровождать ее, обрадовалась, а сейчас наступило внезапное прозрение – кто будет его слушать? От нее начнут шарахаться даже те, с кем она еще не успела испортить отношения!

Дьявол? Какой, к черту, Дьявол?!

С минуту приценивалась к незнакомцу, а потом ее пробило на нервный смех.

– Шутите? Хы-ы-ы-ы… – спросила она, не сдержав лошадиное ржание.

– Увы! – незнакомец спокойно, с непринужденным видом ждал, когда она придет в себя. – Я рад, что ты так спокойно меня восприняла. Обычно, мое имя вызывает желание немедленно перейти на сторону добра.

– Но… вы не козел! – она вспомнила чудовищ, которых во множестве рисовали те, кто считал себя знатоком Дьявола. – У вас должны быть рога… и хвост… и… копыта…

– Да, они есть. Но разве не глупо лезть в драку первым? – рассудил незнакомец. – Не вижу оснований выставлять рога и бить копытом, когда нет достойных соперников.

– Но кто ж в здравом уме назовет себя Дьяволом? – Манька недоуменно пожала плечами, удивляясь смелости и безрассудству незнакомца. Он вел себя так, точно Дьяволом быть почетно и он этим гордился.

– А кто в здравом уме закует себя в железо? – вопросом на вопрос ответил незнакомец. – Ты можешь называть меня, как угодно. Я откликнусь. У меня много имен. Но перемена имени не изменит моей сути: огненная геенна, рожденная Бездной, враг человека, отнявший у вас небо и землю и поставивший пастуха с железным жезлом, узник, заключенный в землю, но владеющий этой землей от края и до края. Подлый, коварный, мстительный.

– Так это не про Дьявола, это про Бога, – подловила его Манька. – Половина из перечисленного.

– А я и есть Бог, – усмехнулся собеседник.