Парадокс заключается в том, что чем глупее и бездарнее мужчина, тем больше у него претензий к женщине. Коко Шанель
Мужчина нервно отодвинул стул, встал изо стола и резко направился к выходу. Дверь хлопнул с такой силой, что затряслась даже посуда в доме. Надежда подошла к серванту, открыла дверцу, чтобы посмотреть не разбилось ли чего. Тут ее взгляд задержался на отражении в зеркале. На нее смотрела седая женщина, с двойным подбородком, обвисшими веками и фигурой, больше напоминающей мужскую из-за отсутствия талии и наличия живота. Надо, надо, что-то делать. Срочно нужно что-то менять в своей жизни. Но нет, силы уже не те. Их хватит только лишь одолеть заботы дня. Вдруг она почувствовала, как у нее защемило где-то в области сердца. Сон в руку, – пронеслось в мыслях у женщины. Сейчас я потеряю сознание и упаду. Но прошло несколько секунд, а женщина оставалась на своем месте. Она медленно закрыла дверцу серванта и опираясь на мебель, поковыляла в спальню.
– Впереди ничего. А ведь ей только 48. Она упала на кровать, боль не проходила. Надежда закрыла глаза и попыталась расслабиться.
А вдруг я сейчас умру. Да, да. Вот сейчас, прямо сейчас закрою глаза и все. Темнота. Или свет. Для меня это уже не будет иметь никакого значения, – с испугом подумала женщина. Уже почему-то с испугом. – Сейчас передо мной должна пронестись вся жизнь. Боль усиливалась, ком подходил к горлу. Вот она уже что-то видит. Это ее муж, в растянувшейся, выгоревшей на солнце тельняшке. От него как всегда веет перегаром, а позади…. боже, это же Людка, ее лучшая подруга. Почему она подходит к нему и начинает обнимать, ее совсем не смущает, что на это все смотрит его законная супруга. Надежда знала о неверности супруга. Знала, но закрывала глаза. А вот появился и Андрейка, единственный любимый. Что он делает? Идет к серванту, где у Надежды тайник от мужа, но не от сына. Забирает все сбережения, не найдя золотых часов матери, шлет проклятья в адрес отца и удаляется. Нет, нет, – проноситься должны лучшие мгновения. А много ли их было лучших-то? Надежда открыла глаза.
– Жива, – с облегчение вздохнула женщина. А много ли их было? – вопрос не давал ей покоя. Учеба в академии живописи. Детство, юность Андрейки. Сыночка любимого, единственного. А потом? Потом он как-то странно изменился, мог забыть поздравить мать с днем рождения. И ей порой казалось, правда она старалась гнать эти мысли из головы, что вспоминает он о матери лишь тогда, когда возникают трудности с деньгами. Мысли путались. Снова возник образ Людки – ухоженной, но какой-то вульгарно-шлюховатой. Ей-то быть не ухоженной, мать восьмидесяти лет и за ребенком смотрит и огород на себе тащит.
– Ненавижу, себя, свою жизнь, ненавижу, – вырвалось у женщины. Превозмогая боль она встала и пошла мыть посуду. Через пару часов работы по дому она успокоилась. Надежда даже почувствовала какие-то внутренние изменения. Ее вдруг стали терзать мысли, которые раньше никогда не беспокоили. А вдруг она умрет, так и не увидев моря, гор. Никогда не почувствует как это сердце может замирать от счастья. Не нарисует ни одного пейзажа. А ведь когда-то в юности она подавала большие надежды. И этих «а вдруг» появилось так много, что она и заподозрить не могла, какая бунтарская натура таилась все это время в покорной, несчастной, замученной жизнью тетке. Тут почему-то она вспомнила любимую бабушку и ее слова перед смертью: «Заняться бы сейчас сексом». Бабушке было – 85, а ей 48 и секса в ее жизни не было несколько лет. Уже поздно пускаться во все тяжкие, – порой успокаивала она себя. Но сейчас она точно знала –