Два месяца спустя после событий в больнице.

Она так и не приходит в себя. Прошло уже больше двух месяцев, а Нора продолжает лежать на этой чертовой кровати с этой трубкой во рту, которая заставляет её дышать. Рядом с ней находится множество разных аппаратов, а в руки воткнуты иглы.

Цвет её лица восстановился, как и сломанная рука с ребрами. Но она всё ещё не здесь.

Я продолжаю её навещать раз в несколько дней. Приезжаю на машине, так как пешком до сюда не дойти. Родители также приезжают, как только у них выпадает возможность. Иногда я езжу с Вэйл сюда и смотрю на то, как каждый раз девушка проливает тонну слёз, умоляя Нору очнуться.

Естественно, никакой полиции не было, только следователи и то формально, потому что сам директор заявил, что это был несчастный случай. Он поверил словам Николаса и остальных – Освальда и Уэсли, а также… девчонки Грина – Рэйвен. Она подтвердила рассказ Николаса, когда меня ещё терзали некоторые сомнения. Но это и правда – хреновый несчастный случай, произошедший с моей сестрой.

К Норе приходим не только мы. Рован бывает тут не так часто, но каждый раз меня охватывает злость при виде его, как и при виде другого… Кайдена. Он тоже здесь.

Я знаю, что Грину ещё можно запретить вход, с Рованом же такой фокус не пройдет. Однако, я не делаю этого, потому что… вспоминаю Нору и то, как она смотрела на Кайдена. Меня злит это, но я разрешаю быть ему здесь, зная, что она этого хотела бы.

Вот и сейчас, зайдя в её палату, вижу следующую картину: Грин сидит в кресле с какой-то книгой в руках и читает её. Останавливается лишь, когда чувствует моё присутствие.

Он выдает короткий кивок, как и я ему. Мы не разговариваем, как и в прошлые разы.

Я ставлю свежие цветы в новую вазу, потому что в старых ещё стоят предыдущие. Да и вообще её палата всё больше становится похожа на оранжерею.

Кайден продолжает читать, а я сажусь в ещё одно кресло, находящееся по другую сторону от Норы и лишь смотрю на сестру, мысленно призывая её очнуться. Конечно, этого не происходит.

***

Ещё два с небольшим месяца спустя.

Вчера родители разговаривали с врачами, которые сообщили, что прогнозы насчет Леоноры неутешительные. Уже прошло больше четырех месяцев, а она так и не пришла в себя. Возможно, этого так и не произойдет. То, что она бессмертна… усложняет ситуацию. Её тело продолжит жить, когда мозг может умереть. Если даже она и придет в себя, то, вероятно, не сможет ходить. Я не представляю, что с ней будет. Нора ненавидела бессмертие и уверен, никогда бы не хотела остаться навсегда прикованной к кровати.

Точно нет.

Родители тоже понимают это, поэтому и размышляют о том, что предложили врачи. Отключить её от аппарата жизнеобеспечения, избавить её и нас от мучений. Вчера я злился из-за этого, крушил то, что попадалось под руку, а сегодня всерьез размышляю об этом. Как бы мне не хотелось и дальше верить, но надежда с каждым днем только покидает нас. Шансов становится только меньше.

Я люблю свою сестру и не желаю ей такого будущего. Как бы мне хотелось отмотать время назад и оказаться в тот момент вместе с ней на обрыве, да я даже готов был с ней поменяться местами. Лучше бы я здесь лежал, а не она.

Родители тоже не знают, что делать. Отец плохо спит, я переехал к ним на несколько дней и каждую ночь слышу, как он встает и ходит по дому, размышляя. Станем ли мы убийцами, если подпишем согласие? А Нора? Вдруг, она всё же очнется, но позже? Вера в это разрушает изнутри.

Каждый раз, когда я прихожу к ней в палату, то испытываю лишь боль и сожаление.

Я не знаю, как мне поступить. Если сделаю это, то готов ли к тому, что мне придется жить с этим грузом в себе? То, что я подписал сестре смертный приговор.

***

Ещё несколько дней спустя.

Мы сделали это. Поставили свои чертовы подписи, чтобы Нору отключили от аппарата жизнеобеспечения. Стоит говорить, как хреново я чувствую себя?

Наша мама начала рыдать на плече у отца, когда врач лишь поджал губы.

Сегодня в семь вечера её сердце остановится и больше никогда не забьется.

Я смотрю на бумагу, которую доктор убирает к себе в ящик и дает нам время, чтобы прийти в себя и после выйти из его кабинета.

Ухожу первым, потому что более не способен здесь находиться. Воздух будто бы душит. Каждая минута затягивается в бесконечность, словно тёмная пелена окутывает разум, не позволяя вздохнуть полной грудью.

Уже на улице прошу у первого попавшегося человека сигарету и зажигалку. Ранее я лишь пробовал курить, но сейчас очень сильно нуждаюсь в этом.

Делаю затяжку и выдыхаю, начав кашлять, но это отрезвляет и приводит в некоторое чувство. Вновь теряюсь во времени, и это происходит всё чаще.

Телефон в кармане начинает разрываться от сообщений, поэтому я достаю его и смотрю на экран, видя, что это Рован.

«Что вы сделали?»

«Вы подписали согласие на отключение Леоноры от аппарата?»

«…»

«Перезвони мне.»

«Я не шучу, Доусон, и в твоих интересах перезвонить»

Я блокирую экран и ставлю телефон на беззвучный режим. Конечно, он узнал. Доктора, наверняка, отчитываются перед Гарнетами, ведь они являются спонсорами программы, в которой все мы участвуем. Однако… я не думал, что это произойдет так быстро. Но Рован ничего не сделает, не посмеет повлиять на наше с родителями решение.

Я не хотел, чтобы он или Кайден узнал. Последний по понятным причинам, а вот первый… наши когда-то дружеские отношения становятся всё более натянутыми.

Выкидываю окурок в мусорное ведро и ухожу в палату к Норе, чтобы провести с ней последние часы. Там уже сидят и родители. Отец тоже не курит, бросил много лет назад, но сегодня вернулся к старой привычке. Даже мама не попрекает меня, что я тоже притронулся к сигарете.

– А если мы совершаем ошибку, – слышу её тихий голос, – Нора нас не простила бы…

– Но она бы не хотела провести всю жизнь, прикованной к кровати, – заверяет отец, – зная её характер, то позже она сама бы просила нас о… том, чтобы её убили.

Палата вновь погружается в тишину, прерываемую лишь звуками аппаратов.

Я гипнотизирую сестру взглядом и надеюсь на какое-то чудо, чтобы она вдруг очнулась и заговорила с нами. Но этого не происходит.

Зарываюсь руками в волосы и их хочется рвать на себе.

Минуты сливаются в часы, и когда я вновь поднимаю взгляд, то стрелка часов показывает половину шестого вечера. Ещё каких-то полтора гребаных часа…

Дверь в палату резко открывается, и я вижу Рована с бешеным взглядом и врача, который залетает следом за ним.

– Что вы сделали? – он задает этот вопрос моим родителям и мне, когда я и отец одновременно поднимаемся со своих мест.

– Рован, это не твоя забота, – отвечаю ему. – Ты не имеешь…

Я вижу, как злая усмешка касается его губ.

– Ты уверен?

– Мистер Гарнет, лучше пройдемте в кабинет, – просит его доктор, но тот не реагирует, обращаясь к моему отцу.

– Когда она очнется, то возненавидит вас, вы же знаете, да? И тебя, Доусон, тоже.

– Рован, я понимаю, что ты также расстроен, но мы уже приняли решение, поэтому сбавь обороты и не забывайся, с кем разговариваешь.

– Вы тоже, мистер Эсмонд, – теперь я замечаю усмешку и на губах собственного отца. – Спешу напомнить, что именно мои родители спонсоры всей программы, на которую вы подписали своих детей, а это значит, что всё, что касается каждого из двести девяносто девяти детей проходит через них. И ничего не делается без их согласия, в том числе и отключение одного из нас от аппарата жизнеобеспечения.

– Не вам решать судьбу дочери.

– Но и не вам, мистер Эсмонд, – Рован достал из кармана куртки лист бумаги с печатью и каким-то текстом, – это документ, который подтверждает ваше и согласие миссис Эсмонд, что вы также передаете права на Доусона и на Леонору людям, ответственным за программу, – я нахмурился, как и мой отец, – наверное, вы уже и забыли о его существовании. А вот эта бумага, – тут он достал другую, – несогласие на то, чтобы Леонору сегодня… убили.

– Да как ты смеешь…

Я кидаюсь в сторону Рована из-за его слов, но он уворачивается и отходит на шаг, кидая свой злобный взгляд на меня.

– Спокойнее, Доусон. Мы всё же в палате твоей сестры, – Рован подходит к отцу и отдает ему документы, чтобы внимательно их прочесть.

Судя по лицу, то всё правда. Родители Рована также имеют право голоса.

– Также там сказано, что с этого момента всё необходимое оборудование, лекарство и другие расходы до момента, пока Леонора не очнется, являются обязанностью Гарнетов.

– Ты думаешь, что мы не в состоянии обеспечить нашу дочь? – задает вопрос отец, ведь это, как удар под дых для него.

– Конечно, в состоянии. Однако, раз вы отказались уже от неё, то думаю, справедливо будет не напрягать вас в данном вопросе.

Рован забирает из рук отца все документы и передает их доктору, после чего кидает быстрый взгляд в сторону Норы и уходит.

Я вижу, как родители смотрят ему в след, а сам позже выхожу за ним и догоняю уже на улице, когда он собирается садиться в машину.

Личный водитель ждет его, когда я окликаю Рована.

– Что ты себе позволяешь? – вижу, что парень тоже курит. – Ты думаешь, для нас это было простым решением, Рован? Ты унизил моих родителей.

Я слышу его очередную усмешку и наблюдаю за тем, как он оборачивается, кидая окурок на землю и туша его ногой.

– Если бы мог, то сделал больше.

– Что это значит?

– То, что пока у меня нет той власти, которая позволила бы забрать у вас Леонору, ведь вы не достойны её.

– Что ты говоришь? – я нахмурился.

– Да и отец бы не понял, – продолжил он, не обращая внимание на мой вопрос, – но позже… гораздо позже, когда мы закончим школу, тогда я её заберу. И не ты, ни ваши родители, никто либо другой не помешает мне. И вы не в праве более распоряжаться её жизнью. Запомни это, Доусон, и запомни, что я не сделал ещё очень многое из-за уважения к тебе и нашей дружбе.

Он сел в автомобиль, когда водитель закрыл за ним дверь, а я так и остался стоять на том же месте, обдумывая его слова.

Теперь я понимаю. Всё понимаю.