Читать книгу «Стерегущие золото грифы» онлайн полностью📖 — Анастасии Перковой — MyBook.
image
cover




















– Пустит, – уверила она. – Гляди, как развеселился. Проси сейчас. Наутро с тяжёлой головой он сговорчивым не будет.


***

Они тронулись в путь сразу же, как отгремела ярмарка. Темир скакал рядом с Шаманкой и её Дочкой, лишь на узких тропах пропуская женщин вперёд себя. Выглядел он теперь настоящим знатным господином. Длинную шубу из овчины, сшитую мехом внутрь, украшал зубчатый кожаный орнамент. По спине шли два ряда кисточек из окрашенного в красный цвет конского волоса и кусочков синего, тоже крашеного, меха. Обшлага рукавов и подол были из шкуры чёрного жеребёнка с двумя полосами серого и синего соболя по краю. Голову Темира согревал плотно прилегавший войлочный шлем. Его венчала деревянная птичья головка, обёрнутая золотой фольгой, как и пришитые по бокам шлема фигурки оленей. Привычно следуя укокскому обычаю, Темир не надел под шубу рубаху.

Дочка Шаманки плохо держалась в седле, опираясь ладонями о холку коня, хватаясь за гриву негнущимися, непослушными пальцами. Поводья она крепко намотала на левую руку, правой почти не могла шевелить. Она мало говорила, не глядела по сторонам и покачивалась в такт конскому шагу. Покачивался и её высокий парик, порхали по нему деревянные птички-украшения. Темиру было больно видеть её такой.

Зайсан, едущий впереди, часто оборачивался. Увидев, что Дочке Шаманки совсем плохо, он каждый раз приказывал остановиться, получая в награду благодарный взгляд Шаманки, брошенный исподтишка. Отдыхали они несколько раз за день и подолгу, чего никогда не позволяли себе раньше. Темир, вспоминая знаки на руке Дочки Шаманки, чувствовал, что к этому случайному знанию добавляется голос крови его народа. И в такие моменты он не мог поверить, что когда-то запросто говорил с ней, а в детстве даже играл. Теперь она стала выше каана для него. Власть каана была земной – власть этой девушки нисходила с небесных пастбищ.

– Садись впереди меня на моего коня, – не раз предлагал он, помогая Дочке Шаманки взобраться в седло и замирая оттого, что ему позволено прикоснуться к ней.

– Спасибо, Темир, я сама, – ласково отказывалась она, улыбаясь бледными истончившимися губами.

Они в очередной раз ехали цепочкой по одному, когда Темир, словно во сне, увидел, как Дочка Шаманки медленно заваливается вправо, сползая с коня. Он вскрикнул и попытался, нагнав, подхватить её, но простора для двух лошадей не было. Темир в отчаянии наблюдал, как она упала на камни, безжизненная и недвижимая, едва не угодив под задние копыта собственного коня. Тот сразу же остановился, зафыркав, не решаясь переступить через хозяйку и словно прикрывая её собой. Жеребец Темира взвился, молотя передними ногами воздух, но сам наездник уже соскочил на землю. Кто-то закричал. Процессия остановилась и зашумела. Они бы все столпились вокруг, но не позволяла узкая тропа.

Темир в испуге коснулся плеча девушки. Она шевельнулась. Темир почувствовал руку Шаманки поверх своей руки, поймал её тревожный взгляд и помог перевернуть упавшую. Из разбитого виска сочилась алая кровь. Дочка Шаманки застонала.

– Мы не можем здесь стоять, – послышался спереди голос Зайсана. – Скорее, едем! Тут не так далеко до открытого места.

Кто-то помог Темиру усадить раненую на его коня. Темир вскочил в седло следом, дёрнул поводья, и животное тронулось с места. Пришли в движение и остальные всадники. Умница-конь, оставшийся без седока, шёл сам, не понукаемый никем.

Голова Дочки Шаманки запрокинулась. Она разглядывала Темира, и он не был уверен, что она узнаёт его. Темир улыбнулся печально, отвечая на её помутневший взгляд.

– Темир, – шепнула она, разрешая его сомнения.

– Тише, не разговаривай.

При первой же возможности они сделали привал. Дочке Шаманки помогли спуститься с лошади. Она вскрикнула, едва наступив на правую ногу, и Темир взял её на руки, бережно прижимая к груди. Когда удалось удобно уложить девушку, Шаманка стёрла с её щеки и шеи уже запёкшуюся кровь, сняв тяжёлый парик, промыла и перевязала рану. Решили не трогаться в путь до утра. Девушку рвало, правый глаз налился кровью. Кроме того, Шаманку волновало её бедро. Возможно, сломана кость.

Темира трясло. Он не стал ничего есть.

– Я виноват, виноват, – бормотал он, обращаясь к себе самому. – Надо было силой усадить её с собой в седло. Я так виноват. Они позвали меня помочь – и что же я?

Он уже совсем не вспоминал о том, что волновало его все эти дни пути. Среди прочих Темир, разумеется, заметил Тиылдыс, за талию которой держалась хорошенькая маленькая девочка. Рядом ехал мужчина, годящийся Тиылдыс в отцы, но с виду очень добрый и заботливый. Тиылдыс не глядела на Темира, будто его и не существовало. Но какое это имело значение теперь?


***

Долго они добирались до Укока. Темир с удовольствием отправился бы домой сразу же, как они оказались на месте, настолько был ему невыносим вид больной. Вспомнилось, как она утешала его в ту первую ночь, что Темир провёл здесь. Она была ласковая и тёплая тогда. Не должен ли и он утешить её теперь?

Темир сидел у постели Дочки Шаманки днями и ночами. Она просила рассказывать истории и сказки. Он послушно рассказывал, а та не внимала, далеко уплывая мыслями и сознанием. В чёрных глазах уже был свет, каким озаряются вечные небесные пастбища, не ведающие ночи и зимы. Спёкшиеся, потрескавшиеся губы беззвучно шевелились. Часто Темиру удавалось разобрать одно-единственное имя, повторяемое день за днём. Дочка Шаманки тяжело дышала и постоянно просила пить. Темир гладил её по ёжику тёмных волос, по впалым посеревшим щекам и рассказывал, рассказывал…

Иногда она впадала в ярость, не узнавая никого вокруг, выгибаясь и издавая звериный рык. Она комкала постель и била по рукам любого, кто пытался её унять: Шаманку или Темира – для неё не было разницы.

А то вдруг принималась плакать. Жалобно, как дитя.

– Дай мне что-нибудь, – молила она Шаманку. – Не могу больше.

– Что же я дам тебе, девочка? – терпеливо спрашивала Шаманка. – Нет у меня средства облегчить твою боль.

Да и то, что раньше помогало хоть немного, больше не действовало. И дымящиеся на углях каменного блюда семена конопли дурманили одного лишь Темира, отчего всё происходящее казалось ему порой только кошмарным видением.

– Ты же знаешь, о чём я, – настаивала Дочка Шаманки. – Не облегчить боль – совсем избавить меня от неё. От всего избавить меня.

– Не могу я, нельзя, – шептала Шаманка, целуя её прозрачную руку и роняя слёзы на белую кожу. – Терпи, девочка.

– Да как же терпеть? Нет сил терпеть, – безжизненно бормотала несчастная, пряча лицо в подушку и тут же меняя тему. – У меня подол юбки совсем выцвел и износился. Когда всё закончится, поменяй низ и верх местами, пожалуйста. Так она будет выглядеть новее.

– Сошьём тебе новую, голубка моя, не тревожься, – плакала Шаманка.

– Не надо новую… Я эту люблю… Просто сделай, как я прошу.

Порой она начинала говорить странные вещи, случалось – и на чужом языке. Тогда Шаманка выпроваживала Темира на улицу, где он с наслаждением вдыхал свежий зимний воздух. Он знал, что сильные телесные страдания открывают путь туда, куда нет дороги простому человеку. Что она говорила Шаманке – о будущем ли, о прошлом, о других ли мирах, – Темир предпочитал не знать.

Он думал, как ему уехать, как набраться смелости – или же трусости? – оставить их. Как сказать Шаманке, что не может видеть страданий умирающей? Как сказать ей самой, что сказок больше не будет? Дочка Шаманки завела этот разговор сама.

– Перевал ещё не замело? – спросила она как-то вечером, когда они остались в аиле одни.

– Нет. Я вчера ездил посмотреть. Видел, Кальджин-Кёль21 уже покрылся зимним льдом, который днём не тает.

– Поезжай домой, Темир, я же знаю, что хочется.

– А ты?

– А я весны больше не увижу. Летом возвращайся, положишь камень на землю, в которую меня опустят.

– Не надо… зачем ты?..

– Уезжай. Вспоминай меня, какой я была раньше. Какие у меня были длинные косы, как я смеялась, как своей стрелой твою надвое разделила.

Он вспомнил стрелу и ярко-красный горит. И имя, что она произносила в бреду.

– Не моё дело, но… почему я сижу у твоей постели? – вдруг спросил Темир. – Я, а не он.

– Вот уж точно, не твоё дело, – широко улыбнулась Дочка Шаманки. – Ты же заметил, нет его среди наших людей. Нет, ушёл. Мир большой, Темир, каждому найдётся место.

– Ты будто знаешь, о чём я думаю, и видела всё, что делал, слышала всё, что говорил, – Темир передёрнулся, как от сквозняка.

– А я знаю, я видела, я слышала, – засмеялась она, тут же поморщившись от пронзившей голову боли. – Не спрашивай о нём. Я же предупреждала – ни одного вопроса. А ты обещал. Лучше расскажи сказку. Только совсем новую.

– О чём же?

– О любви, Темир. Больше ни о чём не хочу сегодня слушать.

– Вот если бы ты сама рассказала мне историю о любви, – осторожно сказал он. – Чтобы я мог поведать другим, а те – ещё кому-то. Чтобы жила эта любовь и не исчезла до скончания времён.

– Звёзды всё видели, – глухо ответила Дочка Шаманки. – Они будут помнить.

– Ладно, – вздохнул Темир, сдавшись. – Слушай тогда. Сказывают в наших краях одну историю. О таёжной деве она и о чудесном озере, которого не видели глаза простого человека.

Когда он закончил рассказ, Дочка Шаманки уже задремала. Темир встал и хотел идти к своему ложу, но услышал её холодный, чужой голос:

– Уезжай сегодня, Темир. Сейчас, пока Шаманка не вернулась.

– Как же? Не простившись?

– Она станет отговаривать. Скажет, камни не велят. Врёт половину. Ничего она в своих камнях не видит. Мои глаза видят дальше. Уезжать тебе нужно. Ты ведь этого хочешь, так простимся же.

Темир в недоумении посмотрел на неё и стал собираться в дорогу. Уехать действительно хотелось, но в ночь?.. Вот только хрупкая, немощная девушка, лежащая на смертном ложе, имела над ним больше власти, чем твёрдая отцовская рука.

– Это была лучшая история из всех, что ты рассказывал, – сказала Дочка Шаманки, когда Темир, сдержанно простившись, уже отодвинул полог аила, собираясь выйти наружу. – Но ты можешь рассказать ещё одну. Ту, что действительно будет нужна людям и нам. Нам всем, ныне живущим.

– О чём ты? – не понял Темир, но кожа его покрылась мурашками.

– Если бы я попросила тебя навсегда остаться со мной… Всегда сопровождать меня… Согласился бы?

– Да, – не раздумывая, ответил Темир, – ты же знаешь, что да. Но ты меня гонишь вместо этого.

– Иногда нужно расстаться, чтобы встретиться вновь. Иди.

Темир не понял ни слова. В конце концов, это был просто горячечный бред.

Когда Шаманка вернулась, позёмка уже замела тонким слоем снега следы Темирова коня.

– Что же ты сделала? – взмолилась она. – Куда ехать ему? Ночь ведь, да и зима уже здесь, девочка! Я пойду, пошлю кого-нибудь догнать его.

– Сядь, – тихо, но твёрдо приказала Дочка Шаманки. – Не тебе менять дороги людей. Его дорогу ты знаешь. Спи, дорогая, скоро всё кончится. Спи… матушка.

В первый и последний раз назвал кто-то одинокую Старую Шаманку этим словом. И она легла, послушная, укрывшись овчиной. Обе знали, что не уснут до утра. Обе смотрели в дыру в верхушке аила, где сходились брёвна стен, выпуская в небо тонкую струйку дыма от тлеющего очага.


***

Ночь была звёздная, и конь поначалу легко находил дорогу. Темир надеялся добраться до перевала к рассвету. Когда дорога пойдёт вниз, в темноте ехать станет опасно.

Внутри у Темира было пусто. Он чувствовал себя трусом. И, наверное, ему не очень везло в жизни. Что станет делать он в стане отца? Ведь он хотел побродить по миру. Быть может, поехать сейчас куда глаза глядят? Нет, лучше ему вернуться домой, подыскать себе жену и жить, как все остальные. Да и сердце его истосковалось по любви.

Чтобы отвлечься от тяжёлых мыслей, Темир принялся сочинять новую сказку. Ею он порадует Дочку Шаманки при следующей встрече. Ему хотелось верить, что встреча эта обязательно случится. Сказка выходила короткой и грустной, и это злило Темира, не любившего печальных развязок.

Непредсказуемый равнинный ветер быстро менял погоду, затягивая небо тяжёлыми снеговыми тучами. Стало темно, только белел летящий в лицо снег. Темир поднял руку, прикрывая глаза от колючей вьюги. Снег набивался в конскую гриву, облеплял шубу и волосы. Конь встал. У Темира упало сердце – он не знал, куда ехать. Заметно холодало. Он понимал, что не сможет развести костёр на таком ветру и уже не найдёт пути назад. Всё вокруг слилось в единый водоворот, какие бывают на порогах горных рек. Но стоять на месте нельзя.

– Вперёд, ну же, дружок, – шептал он в ухо коню, улёгшись на него животом. – Нам нужно двигаться. Неважно куда, лишь бы идти. Не подводи меня, выручай.

Снег уже доходил коню до колен, и тут Темир понял – что-то не так. Конь, его длинноногий породистый скакун, едва шагал, глубоко завязая в сугробах. Откуда они взялись? Как их могло намести так быстро? Откуда вообще на малоснежном плоскогорье эта белая погибель? Вспотевший конь под ним заржал мучительно и опустился на землю, подогнув под себя ноги. Темир спешился. Он и уговаривал животное, и кричал на него, и даже несколько раз вытянул плетью по крупу. Потом сел рядом и растёр его горячие, тяжело вздымавшиеся бока снегом, но конь больше не поднялся.

Темир уже не чувствовал окоченевших ног. Войлочные сапоги намокли от снега. Главное – дотянуть до рассвета. Под солнцем он сразу найдёт дорогу. Да и кончится же когда-нибудь эта метель.

Он перевернул тяжёлую тушу на бок, пока та не окоченела. Отдышался, стёр рукавом пот со лба, достал длинный железный нож и распорол коню брюхо одним движением руки. От вывалившихся на снег внутренностей образовалось облачко горячего пара, и Темир улёгся рядом с тёплой тушей, борясь с подступившей дурнотой. Теперь ветер чувствовался не так резко – мёртвый верный товарищ сослужил ему последнюю службу, прикрывая от метели и делясь остатками тепла. Укрывшись конским чепраком и положив под голову седло, Темир забылся тяжёлым сном.

Ему казалось, что спал он долго, но, открыв глаза, увидел всё ту же черноту вокруг. Всё тот же снег. Мир стал чёрно-белым и холодным. Но чернее ночи была стоявшая вдали огромная фигура. «Это скала. Просто скала. Откуда здесь скала?» Краем глаза Темир заметил, что лежащий рядом остывший труп коня уже замело снегом.

Он поднялся, сжимая рукоять чекана и не отводя взгляда от силуэта. Тот был весь равномерно чёрный, тогда как у человека выделялись бы светлым лицо и, может быть, детали одежды. Но и камнем стоявшее впереди не было – оно шевельнулось. Грузно, грубо, неуклюже.

«Адыган», – всплыло в голове Темира. Он слабо улыбнулся, вспоминая тяжёлые шаги, слышанные однажды в потусторонней тайге. Сказочный скакун на его плече не подсказал верную дорогу, и Шаманка не придёт, чтобы увести Темира обратно в подлунный мир. Сражаться? «Я воин!» – тонкий голосок из прошлого в его ушах. «Какой ты воин? Ты сам не знаешь, кто ты», – ответил себе Темир.

Он разжал пальцы, и чекан упал в снег, пробив в неплотном сугробе длинную тонкую полосу до стылой земли. Темир медленно отвернулся от едва различимой в снежной круговерти фигуры и побрёл прочь. Он чувствовал взгляд спиной. Чувствовал позвоночником, всем телом. Между лопатками свербело, пот крупными каплями катился по телу, несмотря на холод. То, что стоит там, не тронет его – внезапно понял Темир. Это только страж невидимых границ, и ничего более.

Ветер стихал, унося с собой и тучи, вновь обнажая звёзды на небе. Снега под ногами стало совсем мало. Темир поскользнулся и упал на колени. Удар отдался во всём теле. Он осторожно разгрёб снег, под которым оказался толстый слой льда. Замёрзшая вода серебрилась и блестела до самого горизонта, лишь кое-где припорошенная снегом.

– Кальджин-Кёль, – прошептал Темир, прекрасно зная, что Кальджин никогда не замерзает таким толстым слоем льда, чтобы человек мог упасть с размаху и не провалиться.

Произнесённое вслух привычное название не сработало, не сделало мир вокруг знакомым. Страх липким языком облизывал холодные пальцы Темира, сводя их судорогой. Волосы на голове шевелились, в груди всё остыло. Его мутило, и ледяная равнина вращалась вокруг. Он обернулся. Страж то ли следовал за ним, то ли сам Темир на самом деле не двигался, хотя ему казалось, что он отошёл далеко от того места, где проснулся. Огромное и тёмное нечто всё ещё стояло на прежнем расстоянии.

Темир посмотрел немного левее нового знакомца, туда, где под снежным одеялом остался лежать конь. И увидел рядом с животным себя самого, навечно застывшего в позе спящего и превращающегося в такой же белый холмик. Согнутые в коленях ноги, одна рука на животе, другая вытянута вдоль тела, голова бессильно опущена на правое плечо.

Темир закрыл глаза, чтобы ужасная картина исчезла. Руки, опиравшиеся о лёд, подломились, и он упал лицом вниз, до крови ссадив кожу на скуле о шероховатую поверхность застывшего озера. Новая сказка осталась неуслышанной.


***

Шаманке не спалось. Она вышла на улицу и присела у аила, дымя неизменной трубкой. Подняла голову к ясному звёздному небу, и в этот самый момент там зажглась новая яркая звёздочка, мигнув и разгоревшись, словно невидимая рука на том берегу небесной Молочной реки подкинула хворосту в костёр. Зажглась она на севере, в конце привычного строя Скакунов, принадлежащих Семи каанам22, что стерегут покой небесных пастбищ.

– Богатая охота у духов этой зимой, – заговорила Шаманка сама с собой. – Лучших берут. Молодых просят.

Трясущейся не то от старости, не то от волнения рукой она переложила трубку из одного уголка рта в другой.

– Темир… – сказала Шаманка, вглядываясь в ясную новорождённую звезду. – Сбился с пути всё-таки. Как же ты так? Ведь какая ночь светлая, даже ветер стих. Так теперь уж не давай заблудиться другим. Пусть, глядя на тебя, находят верную дорогу.

Ровным надёжным светом горела звезда. Верный спутник и проводник, она и по сей день на небе. Полярная звезда, что алтайцы зовут Алтын Казык – Золотой Кол – и считают центром неба, осью мира. Соседние же народы Железным Колом кличут, будто правду подсказал им кто23.

1
...