Нарисованные звёзды

– Ой, ну ты гляди: спит себе как младенец! – насмешливо раздалось откуда-то сверху, и Шентэл вскочил на ноги раньше, чем успел проснуться. Недовольно буркнула Полночь, которую он случайно толкнул локтем.

– И часто ты здесь ночуешь?

Шентэл ошарашенно моргал, стоя посреди стойла Полночи, а от ворот на него смотрели двое конюхов. То, что вчерашние похороны, до беспамятства напившийся отец и ночной пожар случились на самом деле, а не привиделись ему во сне, он сообразил не сразу.

– Ладно, – махнул рукой один из конюхов, так и не дождавшись ответа, – давай, просыпайся, там тебя господин Норман ищет.

Винтерсблад вышел из конюшни и поплёлся к отдельной постройке, служившей хозяину кабинетом. Судя по тому, как высоко стояло солнце, он сильно проспал: должен был начать работу ещё часа два назад. Удивительно, как он вообще умудрился уснуть? Тайком пробравшись на конюшни, он добрую часть ночи провёл не сомкнув глаз в стойле Полночи. Пытался согреться, укрывшись попонами, но холод словно шёл изнутри, и, что бы он ни делал, кожа как будто покрывалась инеем. Под утро его начало сильно знобить, и Шентэл подумал, что заболевает, но сейчас, на ласковом сентябрьском солнышке, от лихорадки не осталось и следа. Лишь в голове глухо стучал тяжёлый молот, да очень хотелось пить.

В кабинете Норман нервно барабанил ухоженными ногтями по письменному столу, перед ним стояли двое безучастных жандармов. Он уже запутался, что же нервировало его больше: присутствие представителей власти или те новости, которые они ему принесли. Ночью в Грэдо дотла сгорел дом. На пепелище нашли тело взрослого мужчины, но соседи сказали, что там жил ещё мальчик. Мальчик работал на конюшнях и в этот день схоронил мать. Вернулся ли он домой после кладбища, никто не видел. А раз не видел, значит, парень мог остаться жив. На конюшнях его тоже никто сегодня не встречал, хотя его смена давно уже началась; но жандармы попросили проверить тщательнее: конюшни-то большие. И вот затянувшемуся ожиданию пришёл конец: дверь кабинета отворилась, и через порог перешагнул Шентэл.

– Ну вот, – с облегчением усмехнулся Норман, – живой! – Но тут же спохватился, напялив на лицо выражение, приличествующее ситуации. – Мальчик, тут такое дело… С тобой хотят поговорить эти господа, они тебе всё объяснят.

– Ты Шентэл Шилдс? – спросил один из жандармов.

– Винтерсблад. Предпочитаю фамилию матери.

– Где ты был этой ночью? – не обратив внимание на его замечание, продолжил жандарм.

– Я был здесь. – Шентэл виновато оглянулся на Нормана: – Простите, сэр, я пришёл повидать Полночь и нечаянно уснул в её стойле.

Жандарм вопросительно глянул на Нормана.

– Это кобыла, – пояснил тот, – он за ней ухаживает.

– Пришёл проведать лошадь среди ночи? – удивился жандарм. – Зачем?

– Она мой единственный друг, – словно через силу произнёс Шентэл. – Вчера, после похорон мамы, отец напился. Я не хотел с ним оставаться.

– И что было дальше?

– Меня только что разбудили конюхи, отправили к вам, сэр. – Он вновь обернулся на Нормана: – Вы уволите меня за то, что проспал работу? Зачем здесь жандармы, сэр?

Тот не ответил.

– Мальчик, – подключился к разговору второй жандарм, – этой ночью твой дом сгорел. Видимо, твой отец уснул с зажжённой сигаретой. Мне жаль, парень, но он мёртв. У тебя есть другие родственники?

На окаменевшем лице Шентэла не отразилось ни единой эмоции. Он лишь медленно, словно в полусне, помотал головой.

– Тогда мы должны забрать тебя в приют, – подытожил жандарм.

– Но у меня есть работа!

– Если господин Норман готов взять за тебя ответственность и предоставить крышу над головой, он должен подписать бумаги, и тогда…

– Господин Норман, сэр, – перебил жандарма Винтерсблад, – позвольте мне остаться!

– Простите, господа, можете оставить нас на пару минут? – просил Норман, вымучив вежливую улыбку. – Я не собираюсь брать на себя лишнюю ответственность, парень, – шёпотом зашипел он, как только за жандармами закрылась дверь, – мало мне своих проблем, твоих ещё не хватает!

– Но сэр, мне больше некуда идти. И я хорошо работаю!

– Что значит некуда? А приют?

– Но сэр! Вы когда-нибудь видели этих приютских?!

– Можно подумать, ты сейчас выглядишь лучше! Всё, мальчик, не дави на жалость. Вопрос решён.

Винтерсблад глянул на Нормана с недетской злостью.

– А что, если жандармы узнают, кто на самом деле выступал на скачках под именем жокея Полночи?

– Ах ты, шельмец, ещё и угрожаешь мне?! А что, если жандармы узнают о той сцене между тобой и твоим папашей, которую я лицезрел на прошлой неделе, а? Вдруг они засомневаются: отец ли виноват в пожаре, м, Шилдс?

– Не называйте меня Шилдсом! – сквозь зубы процедил Винтерсблад.

– Чтоб я тебя не видел больше, понял? Мерзавец! Угрожает мне! Мне!!! После всего, что я для него сделал! Пошёл вон!

Шентэл шёл через все конюшни как в воду опущенный. По обе стороны от него шли жандармы, словно вели преступника.

– Простите, сэр, – он вдруг остановился и обратился к одному из них, – позвольте мне попрощаться с Полночью! Я мигом!

Тот неуверенно покосился на второго.

– Мы ведь с ней больше не увидимся… – упавшим голосом заключил Шентэл.

– Пусть сходит, – уступил второй жандарм.

– Давай бегом, – нога здесь – нога там! – позволил первый.

Шентэл припустил к стойлам. Влетев к Полночи, он подхватил валявшийся на полу томик «Естественных наук», отвязал кобылу и, зажав книгу под мышкой, вскочил на лошадь.

– Давай, девочка, этот забег мы обязаны выиграть! – шепнул он ей и пришпорил Полночь пятками.

Она сорвалась с места в галоп, разметав стоявшие у ворот вёдра. Ветер засвистел в ушах, чьи-то голоса заорали вслед, кто-то из конюхов бросился наперерез, но в последнюю секунду не решился сунуться под копыта. Увидев улепётывающего мальчишку, жандармы раскорячились на дороге, словно могли поймать несущуюся на них кобылу в широко распахнутые объятия. Но, вовремя оценив свои силы, в последний момент пригнулись, закрыв головы руками. Лошадь пролетела над ними, едва не зацепив копытами, а потом перемахнула через ограду и понеслась по дороге прочь от конюшен, прочь из Сотлистона. Конечно, гнаться за ней было бесполезно. Ничего, Норман ещё спасибо скажет: кобыла застрахована на внушительную сумму, а толку от неё как от скаковой всё равно чуть, больше затрат.

Шентэл направил Полночь в сторону моря. Во всяком случае, он надеялся, что море именно там, куда они направлялись. Стоило им покинуть пригород Сотлистона, начались нескончаемые поля, и он быстро запутался, в какую сторону нужно двигаться. День перевалил за середину, солнце пекло совсем не по-сентябрьски; пустой уже больше суток желудок голодно урчал, но есть как будто не хотелось, только пить – страшно, безумно. Кружилась голова, картинка перед глазами дрожала, будто он смотрел сквозь жар от костра. Шентэл то и дело проваливался в тяжёлую душную полудрёму, тщетно пытаясь стряхнуть с себя сон. Ненароком он всё-таки задремал, а когда вновь открыл глаза, увидел тёмное вечернее небо, усыпанное звёздами.

– О, очухался!

Над ним склонилось странный человечек, которого Шентэл сперва принял за куклу с головой младенца и карикатурным лицом взрослого мужчины. Голосом человечек говорил тоже словно кукольным: пронзительным, высоким, как будто механическим. Шентэл попытался встать, но в глазах потемнело, а голова вновь пошла кругом, и ему удалось лишь сесть. Он покачивался на открытой повозке, прицепленной к крытой кибитке. Впереди вереницей ехали ещё несколько таких же кибиток, с полукруглым верхом из прочной материи. Рядом плелась привязанная к борту Полночь, вокруг по-прежнему колыхались травы необозримого поля. Подле Шентэла стоял кукольный человечек: лысый, ростом с пятилетнего ребёнка, но не ребёнок. В руках он держал томик «Естественных наук», для него, карлика, гигантский.

– Чего сидишь-таращишься? Смотри, пешком потащишься! – визгливо сказал карлик, но в голосе не слышалось злости. – Ты сейчас среди друзей, так что, парень, не робей! Зырками, как сыч, не хлопай, лучше выпей да полопай!

Он отложил «Естественные науки» прочь и протянул Шентэлу флягу с водой, которую тот с жадностью выпил сразу почти всю, и кем-то уже погрызенный, открытый пирог с вареньем. Пирог оказался засохшим, варенье – заветрившимся, с налипшим на него мелким сором, но Шентэл с голодухи съел его с большим аппетитом.

– Где я? – спросил, утирая рукавом губы.

– Я ж сказал: среди друзей! А ты сам, красавчик, чей?

Карлик говорил артистично: мало того, что в рифму, так ещё и всё с каким-то прискоком, похожим на странный танец, с широкими взмахами коротких рук и с карикатурно-яркой мимикой.

– Да ладно тебе, дядька Ник, отстань от него! – Из сгущающихся сумерек к повозке выехала девчонка лет шестнадцати на статном жеребце. – Твои рифмы у всех в печёнках! – Она рассмеялась, и чёрные кудряшки вокруг её лица запрыгали, словно пружинки.

– Меня Кэсси зовут. Кассандра. Я наездница, выполняю всякие трюки на лошадях в цирке. Там, – девчонка махнула рукой вперёд, – остальная наша труппа. А ты кто?

– Можешь соврать! – Карлик расплылся в подбадривающей улыбке, от которой всё его маленькое лицо покрылось морщинами и стало похоже на грецкий орех. – Нам наплевать, кто ты есть, просто нужно как-то тебя звать.

– Тогда я… Блад. Так вы – бродячий цирк? Ничего себе!

Кэсси снисходительно хмыкнула:

– Что, никогда не встречал циркачей?

– Так близко – нет.

– То-то на меня уставился, как на диво, – хохотнул Ник. Телега внезапно остановилась, и он покачнулся, чуть не вывалившись за борт. – Эй, у руля! – пронзительно крикнул куда-то вперёд. – Нежнее, нежнее! Ценных работников везёте, чтобы их с повозок кверху пятками сваливать!

– Да тебе-то уж невысоко и падать, Книксен, – шутливо ответили ему сидящий на козлах первой кибитки (небольшой караван из повозок замыкался в кольцо) худосочный мужчина средних лет: чёрные волосы, заплетённые в косицу, козлиная бородка – тоже в косице, в ухе позвякивает гроздь разномастных серёжек, а кошачий разрез хитрых глаз точно как у Кэсси.

– Это Мардуарру, мой отец, – сказала Кассандра.

– Можешь называть просто Мар, – подмигнул Мардуарру.

– Блад.

– Куда путь держал, Блад? Пока не рухнул посреди поля.

– К морю, сэр.

Циркачи переглянулись, Кэсси прыснула, а карлик и вовсе расхохотался. Его смех напоминал вопли чаек.

– Что такого? – растерялся Шентэл.

– Не, вы слышали это: «сэр»?! – утирая слёзы, выдавил карлик.

– Только не «сэр», Блад, к нам никогда так не обращаются, – спокойно пояснил Мардуарру, – Лучше по имени.

Циркачи спешились.

– Поможешь мне распрячь лошадей, Блад? – спросила Кассандра. – Мы тоже едем в сторону моря, могли бы подвезти тебя.

– Но только если будешь мил да любезен, да в деле полезен! – тут же ввернул карлик.

– По пути много маленьких городков, в которых ждут наших ночных представлений. Что скажешь: ты с нами?

Шентэл всё равно не знал дороги к морю, у него не было ни денег, ни еды, ни воды, а конный путь даже напрямик займёт не один день. Конечно, он согласился! Грубоватые, весёлые и немного странные циркачи уже успели ему понравиться.

В труппе была и мать Кассандры, Иштар: статная, тоже смоляноволосая, как и Кэсси с Маром. В ночном полумраке, освещённом лишь керосиновыми фонарями, развешанными на повозках, её горбоносый профиль, накрашенные чёрным глаза, пронзительный и загадочный взгляд поверх веера гадальных карт, унизанные золотом запястья и кружевная шаль с длинной бахромой производили завораживающее впечатление. А вот за её жеманные и слегка высокомерные манеры Бладу почему-то стало стыдно.

– Иштар зазнайка, – шепнула ему Кэсси. – Ты привыкнешь. Она выучит тебя льстить ей так же складно, как это делает дядька Ник.

– Ты называешь маму по имени? – удивился Блад

– И отца тоже. Мы не слишком-то показываем родство.

– Оно у вас на лицах написано.

– Ага. Иштар врёт, что я её сестра, а не дочь.

Шентэл хмыкнул себе под нос и смолчал, что принял бы Иштар скорее за бабушку Кэсси, чем за сестру.

– А это Руал. – Кэсси помахала рукой молодому человеу лет двадцати пяти, крепкому, симпатичному и на вид самому «нормальному» из всей труппы. – Силач и метатель ножей, он присоединился к нам несколько месяцев назад и отлично вписался в нашу программу.

– Он прекрасный артист, – между делом шепнул Шентэлу Ник, – хоть и утомительно скучный человек. Приходится прощать ему эту простоту. Ну да ничего, позабавится да исправится! Циркачи – народ могучий, кого хочешь переучим!

– А что делают остальные? Какие у них номера?

Кэсси хотела ответить, но Книксен загадочно закатил глаза и сделал над головой непонятный жест рукой:

– Имей терпение, малыш, всё завтра ночью сам узришь!

К вечеру следующего дня они остановились вблизи маленького городка Гринвей. Мужчины принялись ставить шатёр, а Шентэла отдали в помощь Книксену для более мелких дел.

– Как жители узнают, что вечером будет представление? – спросил он у карлика, когда они таскали от повозок к будущему шатру ящики с реквизитом. – Мы даже в город не вошли!

– О, узнают, поверь! К десяти вечера все места будут заняты. Это сила магии, тебе не понять, малыш!

– Просто мы нанимаем человека, которому с нами по пути, но едет он тремя днями раньше нас, и поручаем ему расклеить афиши, – рассмеялась Кэсси, проходившая мимо с лошадьми в поводу.

– Фе-фе-фе, – прошепелявил Ник ей в след, скорчив рожицу, – ты становишься такой же скучной, как этот простак Руал, тебе надо поменьше с ним водиться! Не слушай чепухи, малыш, – это уже опять Шентэлу, – магия – вот истинная причина всего!

– И какой он тебе малыш? – Кассандра шла обратно, уже без лошадей. – Ты своей лысой макушкой и до груди-то ему не достаёшь, дядька Ник.

– Детка, я малый человечек, но умный и сердечный! Пусть я ростом не могучий, но талантов во мне – куча!

– А умения ловко о них соврать и того больше!

– Что есть, то есть! Перед вами – эталон, одарён со всех сторон! – шутливо отрекомендовался карлик, согнувшись в лёгком поклоне.