Снег в наших краях такое же редкое явление, как мое хорошее настроение. Снежные новогодние ночи, как и новогоднее настроение, остались в детстве. А сегодня, как и несколько лет до этого, были один градус тепла и ноль желания жить.
Я шла не быстро, хотя вышла поздно. Опоздать я не боялась, ведь моя работа – это не то место, куда хочется прийти заранее.
Хорошо хоть она находилась не далеко от дома. В погожие дни, которые бывали нечасто, я добиралась пешком. Такие дни в моей жизни случались редко вне зависимости от погодных условий. Да и тупо пешком тащиться на работу, где ближайшие двенадцать часов предстоит провести на ногах. Чаще я подъезжала на троллейбусе. Если сильно везло, я делала это зайцем.
Вот и сегодня в полном троллейбусе (какие неудачники ездят на работу тридцать первого декабря, кроме меня?) я притворилась, что не заметила контролера. Уставилась в телефон, и бабуля-контролер прошла мимо, не поймав мой взгляд.
Ехать было всего несколько остановок. Я смотрела в окно, наблюдая за унылым серым пейзажем родного города и стараясь особо не дышать. Последнее – необходимый навык выживания в троллейбусе. Как дышать, если вокруг столько сопревших в зимних куртках подмышек?
Когда я пробиралась к выходу, меня окликнул какой-то высокий мужик. Обычно я делаю вид, что ничего не услышала. Я же в наушниках, как мне слышать других?
Но дядька оказался настойчивым. Он тронул меня за руку, и я остановилась, надеясь, что он скажет про перчатку, которую я уронила, или что-то подобное. Я сняла наушник и хмуро глянула на мужика. Я пропущу остановку из-за него.
Мужчина тоже мне не улыбнулся, что было обидно. Я ему ничего такого не сделала. А вот он ставит меня под угрозу опоздания на работу.
Поймав мой взгляд, дядька сказал:
– Ваш билетик.
Я мысленно чертыхнулась, затем полезла в карман и вытянула деньги.
– Вы не оплатили проезд?
Ну тупой. Я же ему деньги протягиваю. Логично, что не оплатила.
– Нет, – сказала я. – Возьмите.
Я ткнула ему деньги, но он на них даже не глянул.
– Штраф за неуплату взимается в десятикратном размере от стоимости проезда.
Информация занимательная. Я едва не сказала ему, что в полной мере владею ею, ведь таблички висят в каждом троллейбусе.
Но тут я заметила, что на нас пялятся. Причем выглядели люди озадаченными. Некоторые сжимали в ладонях билетики, остальные с паническими выражениями на лицах выискивали бабулю-контролера.
Я новым взглядом осмотрела приставшего ко мне мужчину. И только теперь заметила нашивку на его форменной куртке. Передо мной был контролер, который штрафовал за неуплату проезда. Не повезло так не повезло.
– Сейчас оплачу, – сказала я и стала искать глазами бабулю.
Она как раз проходила мимо, но на мои деньги не обратила внимания.
– Нет, сейчас уже поздно, – спокойно сказал дядька. – Раньше надо было. Теперь платите штраф.
Хотелось зарычать от досады, но я сдержалась. Не хотелось злить его еще больше. Нехитрыми математическими вычислениями я узнала сумму штрафа и с ужасом осознала, что столько налички у меня нет. Но потом обрадовалась. Это может спасти меня от штрафа. Поэтому так же спокойно, как этот дядька, я произнесла:
– У меня нет столько денег с собой.
Троллейбус снижал скорость, приближаясь к моей остановке. Крохотными шажками я стала пробираться к выходу. Но дядька снова коснулся моей руки. Всего на секунду, но этого хватило, чтобы я поняла – побег не удастся.
– А вы поищите.
– Но мне пора выходить…
Мне реально была пора выходить, но дядька мне не поверил.
– Уплатите штраф и можете быть свободны.
Что за слово дебильное «уплатите»? Кто так сейчас говорит? И вообще, почему тридцать первого декабря по троллейбусам ходят контролеры и портят людям праздник?
– У меня нет столько налички, – повторила я, но полезла в сумку, чтобы достать кошелек.
Справившись с этим, я показала контролеру грустную картину, которую представлял из себя мой кошелек. Тут же я развернулась, чтобы выйти – двери уже закрывались. Но он снова меня остановил.
– Телефон есть? – спросил он.
Я кивнула. Только потом я поняла, чего он добивается, и разозлилась на себя за тупость. Хотя глупо говорить, что у тебя нет телефона, сжимая его в руке.
– Тогда заплатите карточкой десять раз. Я жду.
Двери троллейбуса закрылись, и мы покатили прочь от моей остановки. Теперь я точно опоздаю.
В этот раз я не сдержала недовольство. Шумно выдохнула, всем видом показывая, как меня это бесит, и камерой телефона потянулась к QR-коду, приклеенному к стенке неподалеку.
Интернет ловил плохо, пароль от банковского приложения я – нарочно – вспоминала долго. Но контролер терпеливо ждал. Все пассажиры, которые думали проехать зайцем, за время моего штрафования купили билетик. Так что я почувствовала себя благодетельницей. Уж лучше наоборот – кто-нибудь другой поймался б, а я в это время оплатила проезд. Но против закона подлости не попрешь.
Миллиард раз оплатив проезд, я показала телефон контролеру. Пока он смотрел в экран, я глядела на него. Лицо у контролера было мерзким: острый подбородок и огромные мешки под глазами.
– Еще два.
– Что?
Потом я поняла, что оплатила проезд только восемь раз. Возмущенно вздохнув, я купила еще два билетика и тыкнула экраном в лицо контролера. Фигурально выражаясь, разумеется. А то если бы я взаправду зарядила ему по лицу, то он наверняка заставил бы меня купить еще сотню билетиков.
– Спасибо, вы свободны, – сказал контролер.
– Благодарю, – отозвалась я тоном, каким говорят «кот опять насрал на ковер».
Затем я вышла из троллейбуса. Хотелось хлопнуть дверью, но в троллейбусе они сами закрываются.
Оказавшись на улице, я побежала. Еще оставалась вероятность не опоздать на работу, за что меня бы оштрафовали. Забавно, что штрафы ввели из-за меня. Хоть как-то я на свою жизнь влияю. А опоздала я всего десяток раз! Ну, это те случаи, когда я опаздывала больше, чем на пятнадцать минут. В остальные дни я задерживалась всего на пару минут. Но наша дурацкая менеджер даже такие мелочи считала опозданием.
Эта утренняя пробежка плохо на меня повлияла. Врут, когда говорят, что после спорта вырабатываются эндорфины. У меня после спорта один кортизол в организме. Так что, если я сегодня буду бить людей подносом, пусть винят этого дядьку из троллейбуса, ведь злая я из-за него.
Служебный вход в кафе находился за зданием. Чтобы обогнуть его, понадобится еще минута, так что я зашла через главный вход, хотя сотрудникам это запрещается.
Маша, наша хостес, встретила меня радостной улыбкой, не узнав меня сначала. Когда она поняла, что я не гость, ее улыбка сникла, но не исчезла полностью.
– Привет! – сказала она и почему-то радостным голосом добавила: – Опять опаздываешь?
На тупые вопросы я не отвечала. Это моя принципиальная позиция. Я только поздоровалась с Машей и помчалась к двери, на которой значилось «служебное помещение».
Я обрадовалась, что мое опоздание не заметили. Маша меня не выдаст, а все остальные не увидели, во сколько я пришла. Но тут из служебного помещения вышла Алина, менеджер. Я ненавижу ее так же, как дети ненавидят главных злодеев в мультиках. Алина и вправду выглядела как диснеевская злодейка. Малефисента, или как там ее. Только рогов у нее не было. Я, конечно, не пальпировала голову Алины, но на таких прилизанных сальных волосах они бы точно бросались в глаза.
– Алиса, – сказала она вместо приветствия. – Ты только пришла?
Я остановилась и медленно завела руку с сумкой за спину.
– Нет, – соврала я так нагло, что сама себе поразилась. – Я просто выходила… покурить.
Алина нахмурилась.
– Ты же не куришь.
– Да, но… Сегодня же праздник!
Последнее я сказала радостно, но Алина не прониклась. Она пару секунд осматривала меня и, не обнаружив под курткой форму, наклонилась ко мне и принюхалась. Я отпрянула, но было поздно.
– От тебя не пахнет сигаретами.
Алина покачала головой и, прежде чем я выдумала оправдание, снова заговорила:
– Ты опаздываешь одиннадцатый раз за месяц. Мне очень не хочется делать этого, но придется сказать об этом бухгалтерии, чтобы они списали деньги с твоей зарплаты за опоздание.
Прямо не хочется ей этого делать! Но долг зовет, надо подумать.
– Да, – начала я, не скрывая злости. – Но что такого в том, чтобы опоздать одиннадцать раз, если в месяце тридцать один день? Это же, получается, всего один день из трех…
– У тебя было пятнадцать смен.
Я поджала губы. Что же, математика мне никогда не нравилась.
– Иди, переодевайся, – велела Алина за секунду до того, как я приступила к этому.
Последнее окончательно вывело меня. А ведь эндорфины от пробежки только начали выделяться. Хотелось сказать какую-нибудь гадость, но Алина уже ушла. Тогда и я развернулась. Мое неистовое желание хлопнуть дверью не исполнилось и в этот раз. Дверь в кухню открывалась в обе стороны и качалась, как неваляшка, если толкнуть ее слишком сильно.
Я миновала стол раздачи, за которым суетились повара. Кто-то окликнул меня, но настроения здороваться у меня не было. Я зашла в каморку для персонала и наконец-то хлопнула дверью.
Едва я обрадовалась, что осталась одна, как услышала смыв унитаза. Затем раздался звук льющейся из крана воды, и я прислонилась к стеночке, ожидая, когда помещение освободится и я смогу переодеться.
Из туалета вышел Глеб. Он не обрадовался, увидев меня. Было не обидно, потому что я тоже ему не обрадовалась. Хотя Глеб в этой конторке был лучшим. Он носил длинную челку, отчего меня то и дело подмывало сказать, что 2007 год давно закончился. Несмотря на этот и многие другие недостатки, я уважала Глеба больше остальных, потому что он не сочился жизнелюбием, как, например, Маша.
– Привет, – поздоровалась я и в ответ получила такое же безжизненное приветствие.
Глеб подошел к вешалке с курточками и стал рыться в одной. Я терпеливо ждала. И спустя три секунды сказала:
– Можешь выйти? Мне надо переодеться.
Глеб кивнул и наконец-то ушел. Я выдохнула и, наслаждаясь последними минутами одиночества этого ужасного дня, стала переодеваться.
Когда я вышла в зал, занят был всего один столик, которым занимался Глеб. Так что я подумала, что не грех было опоздать еще минут на десять.
Я забрала поднос, протерла его рукавом кофты и направилась к Маше на хост. Услышав шаги, она стала судорожно прятать телефон. Но расслабилась, увидев, что это я, а не Алина.
– Как дела? – спросила Маша.
Этот вопрос тоже был тупым, потому что Маша задавала его изо дня в день и я изо дня в день отвечала одинаково. Но тем не менее я сказала:
– Плохо.
Маша участливо покивала, но ее радужный настрой никуда не делся.
– Что-то случилось?
Я кивнула.
– Ярик меня вывел, и мне пришлось сказать ему, что Деда Мороза не существует.
Маша выпучила глаза и прижала ладони ко рту, что означало у нее крайнюю степень ужаса. Она так дернулась, что стойка пошатнулась, отчего покатился карандаш и упал на пол. Я подняла его, пока он не укатился ко входу. А когда разогнулась, Маша все еще была в шоке.
– Что?
– Он же еще совсем маленький! – сказала Маша и, не заметив во мне раскаяния, уточнила: – Сколько ему?
– Четыре.
Ответом был вздох, такой раздосадованный, что мне на миг стало неловко.
– И что же он сделал, раз ты ему рассказала?
О проекте
О подписке