Глава 4

4 июня, 23 часа 53 минуты, Балтика, открытое море

Стоял июнь, самое начало, и вечер был бесконечно долгим. С небом, усеянным перьями облаков, и оранжевым солнцем, все никак не спускающимся за горизонт. В Петербурге сейчас и вовсе начались белые ночи, и оранжевый вечер там совершенно незаметно перетекает в пыльное розовое утро. Уж я-то знала.

Но сейчас, хоть мы и вышли давно в открытое Балтийское море, пока что находились в широтах датского Копенгагена. Вот-вот должны были поравняться с островом, который, судя по туристическому проспекту, назывался Борнхольм. Вдали уже мрачно высились над морем серые скалы, и алел полосатый маяк.

Несмотря на поздний час, немало пассажиров высыпало на палубу. Правда все они толпились в носовой части, стараясь лучше разглядеть Борнхольм – на корме же не было почти никого, кроме притаившейся в тени мужской фигуры, в которой я угадывала черты обер-лейтенанта Вальца.

Я робко оглянулась: по-прежнему за мной следили, не упуская из виду ни на минуту. А на полпути к Вальцу, под козырьком, укрывающим вход в третий класс, невидимый Вальцу стоял мой фальшивый муж. В опущенной его руке мутно поблескивал револьвер… Он глядел на меня тяжело и безотрывно, и весь вид его так и кричал: «Выкинешь что-то – пожалеешь». Я верила. А потому медленно, будто с трудом переставляя ноги, но шла. Мечтала, чтобы Вальц увидел скорее мое страдальческое лицо и понял бы все сам. Скрылся, сбежал, сделал бы что угодно! Потому как, если его схватят сейчас – и моя участь будет предрешена.

Но он не двигался. Вот я уже четко видела его лицо, угрюмый взгляд, напряженность во всей фигуре. Но почему же, черт возьми, он не двигался?!

Так сосредоточенная на его лице, я не сразу отметила легкую возню – как раз там, под козырьком у входа в третий класс. Раздался звук глухого удара. Мой фальшивый муж, слабо дернул руками, будто пытаясь взлететь, и, словно мешок с картошкой, повалился на руки стоявшему позади него неприметному господину. Тот ловко придержал его под мышки, аккуратно вынул из руки револьвер, и споро утащил бессознательное тело куда-то в темноту…

И в тот же миг, не успела я повернуть головы, позади послышался еще один глухой вскрик – и никто больше за мной не следил.

Потому я уже совладала с собой, когда боковая дверь совсем рядом распахнулась, и в тесной темной подсобке я увидела своего мужа. Настоящего мужа. Ничему уже не удивляясь, спокойно вошла внутрь.

– Ненавижу тебя… – сказала я горько и без сил.

Потом, неожиданно для себя самой, прильнула к нему и крепко прижалась к его груди, уткнулась лицом в плечо. Тут же почувствовала, как и он меня обнимает, прижимая еще теснее. Зарывается руками в мои волосы и нежно целует.

Было не время и не место, и голова должна бы быть занята иным. Но сопротивляться себе было слишком трудно, и я поцеловала его в ответ. Легонько погладила его щеку и улыбнулась в темноте, видя только любимые черные глаза.

Муж отстранился сам:

– Безумно по тебе соскучился, – выдохнул он мне в ухо. – Жесточайшая оказалась мука видеть тебя весь день – и видеть с другим. Вот уж точно мой персональный ад. Верно, если ты однажды бросишь меня, я сделаюсь маньяком и жизни тебе не дам…

– Поверь, и я едва сдерживалась, чтобы не подойти к тебе и не залепить пощечину.

– За что? – не без иронии осведомился он.

– За все!

Я действительно был зла, хоть толком и не могла высказать причины. Очевидно лишь одно – и сама я, и наши дети, и бедняжка Бланш оказались здесь по его вине.

Не без усилий я разомкнула кольцо его рук и решила быть серьезной:

– Так это все правда? У тебя действительно встреча на этом пароходе, которая, – я процитировала, – ставит под угрозу безопасность Германии?

Муж прищурился, поглядел на меня с сомнением. Шесть лет брака – достаточный срок, чтобы изучить повадки второй половины, так что теперь уж стало очевидно: моими словами он удивлен.

– Этот немец так сказал? – уточнил муж. – Слово в слово?

Лицо его тоже сделалось серьезным, брови так знакомо и сурово сошлись над переносицей. Он снова взял меня за плечи, потребовал:

– Посмотри на меня! Ты помнишь, как я обещал тебе, как клялся, что скрывать от тебя более ничего не буду?! Что сперва ты и дети. Всегда! Лишь после вас все остальное – и долг, и честь. После тебя. Помнишь?

Конечно, я помнила. Кивнула, уже себя виня за прежнее недоверие. Спросила:

– Так что здесь происходит?

– Не знаю пока что… Но я уехал за тем же, за чем и говорил тебе: в Кронштадт, поглядеть, как расследуют убийство того журналиста. И уже на обратном пути в Берлин мне доложили, что некто купил билет на «Ундину» – на мое имя и имя моей жены. Разве мог я это оставить?

– Как быстро вы сработали… – подивилась я. И снова напряглась: – Или «Ундина» не простой пароход? Оттого вы отслеживали ее пассажиров?

И в этот раз четко отметила, что муж говорит уклончиво:

– «Ундина» не простой пароход. Ни тебе, ни детям здесь находиться нельзя – совершенно нельзя! Однако остановка будет лишь в Гельсингфорсе, не раньше. Я пытался настоять, но… немецкие власти не пошли мне на встречу. Если пароход зайдет в неурочный порт, или кто-то покинет его раньше времени – это кое-кого спугнет.

– Кого?

– Если б я знал…

Едва ли муж лгал на этот раз. Я признала очевидное:

– Зато этот немец наверняка знает.

– Вероятно, что да. Придется с ним потолковать.

– Быть может, зайдешь позже? Или утром… Софи ужасно по тебе скучает.

Муж тепло улыбнулся:

– Скажи Софи, что я скучаю по ней больше. Не уверен, что получится заглянуть. Эти четверо будут под замком до самого конца плавания, не сомневайся! Однако нам по-прежнему нужно быть осторожными. На этом пароходе далеко не все так доброжелательны, как стараются показать, а потому не следует доверяться всецело каждому встречному и говорить лишнее. И уж точно не стоит ввязываться в глупые споры.

Последнее муж сказал с особенным нажимом, и я устыдилась.

– Постараюсь более не ввязываться в споры – если их никто не будет затевать, – едко пообещала я. И нахмурилась: – а как же Вальц?

– Что – Вальц?

– Я и ему не могу доверять всецело? Разве он не с тобою?

– Он со мною. Лишь благодаря обер-лейтенанту Вальцу удалось так скоро организовать все. И ему ты, разумеется, можешь доверять. – Он сжал мои плечи чуть сильнее. – Только помни, что Вальц – немец и верный слуга Германской империи.

Я кивнула. Конечно, могла бы и не уточнять: друзей у нас на этом пароходе нет. Право, мне иногда думается, что у нас уже нигде нет друзей.

* * *

На прощание я еще раз горячо поцеловала мужа, шепнула, что рада буду его увидеть, когда он освободится, и тихонько выскользнула на палубу.

Стемнело теперь уж окончательно.

С Борнхольмом мы так до сих пор и не поравнялись: остров лишь стал казаться крупнее и еще более мрачным, подернутым дымкой тумана. Ночью сильно похолодало, да и, видно, наскучило пассажирам ждать. Все разошлись уж по каютам, гостиным и курительным салонам. Очень негромко, но играл еще оркестр.

Кутаясь в жакет, я скоро шагала ко входу в первый класс. И едва подумала, что не надо бы, чтоб кто-то меня заметил, как на палубе, шагах в двадцати, увидела даму в белом воздушном одеянии и широкополой шляпе с алой подбивкой. Сей же миг узнала в ней Жанну Гроссо. И прежде чем даже подумала хорошенько, сочла за лучшее скрыться с ее глаз. Очень уж легко мадам Гроссо одета для ночных прогулок – вот-вот должна вернуться обратно.

И все-таки зачем она вышла? Да еще и одна…

Я пряталась за лестницей, что вела на верхний ярус, и, чуть наклонив голову, решилась выглянуть из укрытия. Мадам Гроссо зябко обнимала себя за плечи, но стояла, притаившись возле одной из спасательных шлюпок, и уходить почему-то не спешила.

А потом откуда не возьмись, из темноты к ней приблизился мужчина. Прежде чем она его увидела даже, проворно скинул пальто и набросил ей на плечи, оставшись лишь в клетчатом твидовом костюме. Лицо его от меня загораживала широкополая шляпа мадам Гроссо.

Говорили они долго. Я уж начала замерзать и вот-вот готовилась выйти из своего укрытия – ничего особенного они обо мне не подумают! Правда, чем дольше ждала, тем громче и возбужденнее становился их разговор. Порой до меня даже долетали отдельные фразы на французском, выкрикнутые высоким, взвинченным голосом Жанны:

– Нет! Этому не бывать никогда!

Но мужчина был настойчив. И я уж подумала, не стоит ли вмешаться – когда, резко от нее отойдя, он широким шагом направился прочь. Даже пальто свое не забрал.

Ушел он в обратную от меня сторону, так что лица я опять не увидела. Но из укрытия все-таки вышла. Несмело направилась к мадам Гроссо.

В холодной ночной тишине явственно слышались ее всхлипы и сбивчивой дыхание. Я все еще не знала, уместно ли подойти и сказать что-то – но она вдруг увидела меня сама. Тот час прекратила плакать, быстро утерла слезы, резко, но гордо отвернулась.

– Морские прогулки располагают к сентиментальности, – участливо заметила я. – У меня самой нынче глаза весь день на мокром месте.

– Вам-то отчего плакать? У вас прелестные детки и муж, который в вас души не чает.

Какое странное заявление для известной актрисы, любимицы публики и мужчин… Мадам Гроссо всхлипнула в последний раз и друг поинтересовалась небрежно:

– Смею я надеяться, что вы не станете сплетничать о том, что видели?

– Давно уже оставила эту скверную привычку – сплетничать. В конце концов, у нас у всех свои тайны, как и свои поводы для слез. Проводить вас в гостиную?

– Нет. А впрочем, идемте: мне наскучило стоять на ветру.

Мадам Гроссо, замешкавшись ненадолго, вдруг передернула плечами, скидывая мужское пальто прямо на палубу. Хмыкнула своим каким-то мыслям и, не оглянувшись, направилась к первому классу.

Уже на лестнице снова ко мне обратилась:

– Мадам Дюбуа, буду рада, если вы присоединитесь за завтраком к нашему столику. И вы, и детки, и месье Дюбуа, разумеется. Завтра мы, наконец, поравняемся с островом, и месье Муратов обещал рассказать о нем какую-то невероятную историю. Буду вас ждать.

Я прохладно пообещала воспользоваться приглашением и осталась думать, где мадам Гроссо успела увидеть моих детей и мужа. И, кстати, которого из них.

Глава 5

5 июня, 09 часов 35 минут

Балтика, территориальные воды острова Борнхольм, Датское королевство

Вблизи датский остров Борнхольм оказался еще более мрачным, чем издалека. Совершенно голый, сплошь сотканный из серых дымчатых скал – если не считать деревушку с маяком, оставшуюся уже позади. Хотелось бы поскорее покинуть это неприятное место, но капитан парохода нарочно сбросил скорость до пяти узлов, о чем и объявили за завтраком.

Завтрак проходил в кафе, носящем куда более немецкое название, чем ресторан – «Белый гусь». Немцы считали это забавным. Обстановка здесь тоже была скромнее: плетеная мебель, столики, покрытые клетчатыми скатертями, и пучки из засушенных полевых цветов в центре каждого. Все искупал вид из огромных витражных окон – превосходный вид на утреннее море и проплывающий мимо остров. Покоренные пейзажем, пассажиры, окончив завтрак, спешили устроиться на шезлонгах, выставленных на палубе.

Присоединились ко всем и мы с дочкой. Бланш с малышом Андре прогуливались неподалеку – из виду я старалась их не упускать.

– Мамочка, там живут призраки? – страшным шепотом спросила Софи, с рассвета мечтающая увидеть остров.

Чем-чем, но характером Софи точно пошла не в меня: воображением она обладала таким, что я диву давалась.

– Призраков не бывает, крошка… – заметила я, но негромкий мой ответ утонул в звучном, хорошо поставленном голосе мадам Гроссо.

Воспользовавшись приглашением, мы завтракали в ее компании – вместе с мисс Райс и мистером Макгроу. Месье Муратов тоже должен был присоединиться, однако, как личность творческая, завтрак он благополучно проспал.

– Какое прелестное дитя! – смеясь, воскликнула мадам Гроссо и поманила мою дочь к себе. – Отчего вы решили, прелестная мадемуазель, что на острове живут призраки?

Софи бросила опасливый взгляд на компаньонку актрисы мисс Аурелию и отчего-то не решилась подойти. Темнокожих людей Софи видела: в Европе не часто, но они встречаются в услужении у тех, кто любит экзотику. Однако столь колоритные дамы, пожалуй, нам еще не попадались.

Возраст ее я определить не смогла: с легкостью женщине могло быть, как двадцать пять, так и сорок. Одетая в красное и желтое, с пышной широкой юбкой и алым тюрбаном на голове. Уши ее украшали массивные серьги, а шею длинное ожерелье, в самом центре которого болтался миниатюрный череп из дымчатого голубого камня. Кофейного оттенка кожа с алыми, красиво очерченными губами, и подведенные глаза. Ева правду сказала, глаза ее, угольно-черные, глядящие в самую душу. Неприятные. Добавить к этому высокий – со среднего мужчину – рост и по-настоящему царственную посадку головы. Пожалуй, если кто и затмевал французскую актрису на пароходе, так это ее компаньонка.

Я не настаивала, но, поборов себя, Софи сделала шажок к мадам Гроссо, за спинкой шезлонга которой и стояла мисс Аурелия.

– Там темно и много тумана, – степенно ответила Софи на вопрос. – Известно же, там где темно и туман – там призраки.

Все, включая даже несносного американца, немедленно умилились. Кроме темнокожей Аурелии. Для любой матери тот, кто не умиляется их детям – уже кандидат в недруги. Тем более что компаньонка, вдруг наклонилась к хозяйке и, глядя своими неприятными глазищами на мою дочь, сказала что-то.

Брови мадам Гроссо взлетели – она изумленно поглядела сперва на Софи, а потом и на меня. Не верю в чертовщину и магию – всем сердцем не верю. Но происходящее мне совершенно точно не нравилось.

Я бы вовсе отозвала дочь, но мадам Гроссо, будто почуяв мое желание, вдруг невесомо взмахнула рукой:

– Пойди прогуляйся, Аурелия, ты пугаешь прелестную крошку. Как вас зовут, юная мадемуазель?

– Софи Дюбуа, мадам, – малышка изобразила вполне приличный реверанс. – Но мне больше нравится, как меня зовет папочка. Соня.

Я прикусила язык. Утром, покуда собирались, я уговорила Софи не бросаться к отцу, как только его увидит, а вовсе притвориться, будто они не знакомы. Сказала, что это игра. Но вот с именем… я тысячу раз просила мужа не называть так Софи!

– Соня – какая прелесть! – снова умились мадам Гроссо. И спросила уже у меня, выбивая из-под ног почву: – ваш муж симпатизирует русским, мадам Дюбуа?

– Ее муж едет в Россию договариваться о союзе – конечно, он симпатизирует русским… – фыркнул в сторону американец Макгроу.

– Это правда? – простодушно поинтересовалась актриса – снова у меня.

А что я? Я смогла лишь пожать плечами и не без едкости заметить:

– Что тут скажешь? По-видимому, мистер Макгроу лучше меня знает, куда и зачем едет мой муж. Поскольку мне такие подробности не известны.

Как бы там ни было, с щекотливой темы удалось соскользнуть. Переключившись, правда, на тему не менее щекотливую. И снова ее подняла мадам Гроссо:

– К слову, где же ваш супруг, мадам Дюбуа? С самого утра его не вижу.

– Месье Дюбуа нездоровится, – мягко улыбнулась я. – Нынче он остался в каюте и просил за него извиниться.

Софи поглядела на меня изумленно, но промолчала. А мисс Райс вздохнула:

– Морская болезнь? Как я понимаю вашего мужа, Лили. Впрочем, мне сегодня получше, а к вечеру, должно быть, и месье Дюбуа оправится.

– Увы, не думаю…

Я очень старалась сделать расстроенное лицо, но едва ли у меня получилось. Актриса из меня никакая.