Глава 6. Тем временем на эстансии

Ничего не зная о событиях, которые произошли в Санта-Фе неделю назад, Ирэне стояла под окошком подвала и слушала, как судья прощается с доном Хорхе и его супругой. Кинтера уже собирался уезжать и давал последние наставления по хозяйской части и в отношении усиления охраны пленницы.

Сеньорита чувствовала какую-то тоскливую, мучительную боль в груди осознания, что дон Гарсиа вот-вот уедет. Это чувство не касалось ни его самого, ни людей его окружения. Ирэне не понимала, что её беспокоит и тревожит. Лишь когда цокот лошадиных подков стих где-то вдали, её словно молнией озарила мысль: «Браслет! У него мой браслет! Он его увозит!»

Ирэне стало совсем беспокойно. Она заметалась по подвалу, испытывая сложное, непонятное и мучительное чувство, как будто бы душа рвется на части, пытаясь устремиться за обворовавшим её человеком. Сеньорита пыталась успокоиться, но не могла, испытывая почти физическую боль, которая ломала и выкручивала её.

Сначала Ирэне быстро ходила взад и вперед, как пойманная в клетку птица. Дыхание участилось, словно бы ей не хватало воздуха. Она пыталась прилечь, но снова вскакивала, испытывая тревожное чувство потери и страха.

Кисть левой руки беспрестанно касалась запястья правой руки, где до ареста в Санта-Фе находился браслет. Пока Ирэне держали в тюрьме, пока везли на эстансию, она знала, что судья, отнявший её драгоценность, близко. Теперь он уезжал, увозил с собой дорогое украшение. Одна эта мысль сводила с ума.

В конце концов, как одержимая, сеньорита рванула к двери, замолотила в неё кулаками:

– Выпустите меня отсюда! Выпустите!

Ирэне билась о дощатую поверхность, тянула на себя старую, проржавевшую ручку двери, ругалась, как моряк в порту, и отчаянно плакала.

– Мне нужно поговорить с доном Гарсиа! Срочно!

Старый Хорхе и его супруга, привлеченные громкими воплями из подвала, стояли под дверью и внимательно прислушивались. Им было запрещено говорить с нею. Сердобольная старушка делала мужу знаки, что надо пообщаться с пленницей, но тот только строго сводил брови.

Сеньорита за дверью рыдала.

– Я знаю, что вы там. Выпустите! Сеньор судья забрал мой браслет! Он мне очень, очень дорог! Откройте, умоляю!

Старый управляющий взял супругу за руку и отвел от двери.

– Не нашего это ума дело, – прошептал он. – Идём! Она поплачет, поплачет и перестанет. Ты сегодня её не корми. Завтра еду принесешь. Голодная она будет покорней.

Через час рыдания из-за двери совсем стихли, так как уставшая от истерики Ирэне сидела на земляном полу, прислонившись головой к косяку. Щеки, запылившиеся красно-черной пылью во время пути по пампе, были мокрыми и грязными от размазанных по ним слез.

Пропажа браслета сводила её с ума по-прежнему, только буйство сменилось безразличием. То, что в карман судьи перекочевали другие драгоценности и деньги, почему-то её совсем не волновало.

Сеньорита почти не сопротивлялась, когда в её крохотную комнату на постоялом дворе вломились. Она сама покорно сняла перстни, гребень и серьги, отдала кошелек. В конце концов, право сильных отбирать у слабых. Но женщина надеялась, что под рукавом платья не найдут браслет. Он был перемотан тряпицей, так как Ирэне опасалась любого недоброго взгляда в его сторону. За стоимость подобного украшения можно было купить почти весь Санта-Фе. Он был из тех вещей, за которые убивают без зазрений совести. Дело было и в изящной золотой филиграни^[22], и в трёх огромных бирманских рубинах, каждый из которых был обрамлен мелкими алмазами. Последние привозили только из далекой Индии. В Южной Америке подобные драгоценности стоили целого состояния.

Ей не удалось утаить украшение, потому как судья дал приказ её обыскать. Его обрадованные слуги нагло и бесстыдно обшарили всё тело под платьем и, конечно, сорвали тряпицу с руки. Глаза дона Гарсиа так и впились в браслет.

– А ну, дайте-ка мне эту вещицу.

При попытке снять украшение с руки, Ирэне рассвирепела, как дикая пума. Её удерживали двое, пока третий пытался расстегнуть хитрую застёжку. Он пыхтел над ней очень долго. Сеньорита отлично знала, что с замочком браслета – беда. Именно из-за этого ей приходилось и спать, и мыться вместе с ним.

Этот браслет впервые она надела в девятнадцать лет, и столкнулась с тем, что не может его снять. Хитрый замок отказался расстегнуться. Помучившись, она решила тогда съездить к ювелиру. Тому пришлось, не снимая с её руки браслета, возиться с застёжкой. У него тоже не вышло справиться. Ювелир принял решение откусить замочек щипцами, чтобы сделать другой.

Через несколько дней она снова приехала к мастеру, и он продемонстрировал ей новую застёжку. Она прекрасно размыкала и смыкала браслет у него в руках. Но стоило Ирэне надеть украшение и попытаться его снять, произошла странная история. Застёжка на руке снова заела, ни в какую не позволяя снять украшение с запястья.

Ювелир долго извинялся, и предпринял решение ещё раз переделать замок.

Эта история закончилась тем, что браслет ещё трижды побывал в руках разных мастеров, но итог всегда был один. После четвёртой замены застёжки сеньорита всё же научилась кое-как справляться с ней, но всё равно приходилось очень долго мучиться.

Ирэне, опасаясь, что поползут слухи о том, что украшение проклято, прекратила попытки сдавать его на переделку.

От матери она знала таинственную историю, связанную с этим украшением. Ей пришлось смириться с тем, что не браслет принадлежит ей, а она – ему. Поэтому эта семейная реликвия прошла с ней через всю взрослую жизнь.

Ирэне никак не думала, что утрата драгоценности начнёт сводить её с ума. Возможно, дело было в привычке и днём и ночью быть с браслетом. Но, похоже, тут было что-то иное, пугающее, страшное и жуткое в своей неизвестности.

Если бы Ирэне де Ла Суэрте знала хотя бы одну католическую молитву до конца, она бы молилась. Но ей запрещено было входить в божьи храмы. Да и услышит Господь такую грешницу, как она?

Глава 7. Путник из пампы

Несколько дней спустя старый управляющий и его супруга сидели на скамейке недалеко от окна в подвал, где томилась пленница дона Гарсиа. Рядом расположилось ещё несколько слуг из проживающих на эстансии.

Вечер был прохладный, поэтому почтенные старички кутались в теплые плащи. Дон Хорхе покуривал трубку, а донья Кларисса вязала шерстяную шаль. Недалеко от них повариха ощипывала курицу. Конюх с сыном расположились чуть дальше и делали вид, что чинят подпругу седла.

Из подвала доносилось красивое пение. В этот тихий вечер его было очень хорошо слышно тут, во дворе. Такие импровизированные концерты сеньорита Ла Суэрте устраивала уже который вечер. Так как особых развлечений на эстансии не было, обитатели дома выходили во двор, чтобы их слушать.

Опасаясь наказания со стороны сеньора, супруги не общались с узницей подвала. Запрета слушать песни и декламацию не было.

Никто из них не понимал, почему хозяин называет преступницей умную и образованную женщину, которая читала стихи так проникновенно, что у каждого слёзы наворачивались на глаза.

Волей-неволей проникаясь симпатией к пленнице, добрая донья накануне передала ей второе одеяло, чтобы бедняжка не страдала от ночных холодов. Когда приходило время относить еду, старушка клала лучшие кусочки. Даже когда узница попросила несколько ведер воды, чтобы выстирать одежду, получила и это.

Неожиданно во дворе перед домом появился запыхавшийся пеон.

– Дон Хорхе! – он почти бегом пересек двор. – Там путник пришел к нашему селению… Говорит, идет из Кордовы. Просит переночевать. Одет хорошо… при шпаге… Только лошади у него нет. Мы хотели ему в нашей хижине постелить, но подумали сначала известить вас.

– При шпаге? Так веди сюда.

– А если разбойник? – тихо охнула донья Кларисса.

Супруг глянул на неё осуждающе и ничего не ответил. Этим женщинам вечно душегубы всякие мерещатся! Шпага – оружие благородное, и носить его право имеет только человек соответствующего происхождения. К тому же управляющий знал, что если никого на порог не пускать, то и новостей не узнать.

Пеон убежал. Повариха, смекнув, что сейчас нужно будет накрыть поздний ужин, захватила с собой ощипанную курицу и отправилась на кухню.

Через некоторое время батрак вернулся в сопровождении высокого черноволосого мужчины, которому можно было бы дать лет тридцать пять. Управляющий внимательно рассматривал гостя, пытаясь определить, что за человек перед ним.

У того было открытое, приятное лицо с пронзительными, как у хищной птицы, карими глазами, сверкавшими из-под густых бровей. Усы и бородка были несколько неопрятны, так как щеки покрылись щетиной в пути. Одет незнакомец был в добротный, но сильно запыленный красной пылью пампы дорожный камзол болотного цвета, поверх которого было небрежно накинуто вышитое серапе. Добротные сапоги гостя заметно стоптались от длительной ходьбы. За плечами находилась вышитая индейская сумка, набитая нехитрыми вещами. Двигался незнакомец чуть вразвалку, как ходят обычно моряки, но держался прямо и гордо. Шпага на перевязи не оставляла сомнений, что человек этот дворянских кровей.

– Добрый вечер, достопочтимые сеньор и сеньора, – учтиво, с легкой певучестью в голосе произнес незнакомец. – Меня зовут – Алькон дель Рохо… Я иду в Буэнос-Айрес… Ночь, чувствую, будет холодная. Поэтому, если вас не затруднит предоставить путнику крышу над головой и кусок хлеба, буду очень благодарен.

Дон Хорхе важно кивнул, оценив учтивость речи и пригласил гостя в дом. Сразу же видно, что человек, стоявший перед ним, к разбойникам отношения не имеет.

В это мгновение из маленького окошка подвала снова раздалась какая-то песенка. Путник удивленно обернулся, словно желая понять, кто поет.

– Не обращайте внимания, – махнула рукой донья Кларисса.

Некоторое время спустя дон Хорхе и Алькон, немного захмелев от хозяйского вина, сидели за столом на кухне.

– Я – моряк и путешественник, – рассказывал путник. – Занесло меня сюда, к вам в провинцию, совсем случайно. Теперь не знаю, как выбраться.

– Так вы же благородный. Женитесь уже на какой-нибудь вдовушке с хорошим приданым. Так и хозяйством обзаведётесь, – со знанием дела сказал дон Хорхе. – Детей народите, внуков воспитаете, проживете, сколько Господь пошлет.

Алькон рассмеялся, но как-то невесело. В глазах на мгновение появилась какая-то томительная, неутоленная тоска.

– Ну уж нет… Не по мне это, – сказал он. – Засиделся я тут, в Аргентине… Пора в дорогу. Сейчас иду в Буэнос-Айрес, чтобы на корабль наняться и уйти в плаванье.

– На корабль не получится, – со знанием дела сказал управляющий. – Там в бухте три корыта на рейде стоят, но давно никуда не ходят. У губернатора денег нет, чтобы отремонтировать их и держать в подобающем виде. А корабль из Испании или Лимы приходит раз в два или три года.

– Я это слышал в Кордове. Но, если я правильно понимаю, – Алькон стал обгладывать ножку приготовленной курицы. – Два года с визита последнего корабля как раз истекают. Так что приход нового можно уже скоро ожидать.