Заведующий Вадим Сергеевич был чрезвычайно хорош собой. Особенно с его точки зрения. Самолюбование, самообожание читалось во всём. В идеально подстриженных волосах и чуть тронутых сединой усах. В хорошо обставленном просторном кабинете. В начищенных до блеска дорогих ботинках. И даже в деле, которому он решил посвятить свою жизнь – хирургии и онкологии. Прибыльные и перспективные области в медицине! Это вам не детей принимать в районной поликлинике.
Вадим Сергеевич настолько любил себя, что работал не покладая рук. Ему нравилось быть заведующим крупного отделения, нравились толпы ожидающих пациенток. Ведь он был нарасхват, почитаем и востребован. Даже в его искреннем желании сделать отделение лучше, современнее, уютнее – всюду проскальзывала нотка самодовольства. Вот, мол, талантлив во всем: и за операционным столом, и в делах хозяйственных.
Я вошла в кабинет после двухчасового ожидания и сразу попала под его холодное обаяние. Есть такой типаж людей, которые, обладая природной харизмой, пользуются ей так умело, помалу, что окружающие как-то незаметно впадают в зависимость от неожиданного теплого слова или сдержанной улыбки. Уверенный в себе, точный в формулировках, с горделиво приподнятой головой, он вызывал желание подобострастно опустить глаза и выдохнуть: «Да, Ваше Величество».
– Об операции и речи идти не может! Опухоль большая и расположена близко к коже. Вероятность рецидива слишком велика. Сначала надо пройти химиотерапию, посмотреть на отклик и только потом принимать решение об операции. – «Да, Ваше Величество» – про себя, а вслух: – Вы меня вылечите?
– Рак не лечится. Единственное, что мы вам можем предложить – пройти химиотерапию и сделать операцию. Грудь мы вам восстановим, это делать мы умеем. Химиотерапия будет стоить столько-то, – он называет сумму, от которой хочется сразу заказать гроб и отпевание. – Вам понадобится четыре курса до операции. Откладывать лечение не советую, опухоль слишком большая.
– Я… я согласна начинать.
Ваше Величество тут же кому-то позвонил и скомандовал заняться новой пациенткой. Моментально взял в оборот. Вспоминая его, я в каждом слове и действии вижу жесткий прагматизм и холодный расчет. Молодая пациентка – такие жить хотят, если надо, и денег найдут, и пластику груди, конечно, будут просить. Опять-таки, повод продемонстрировать коллегам свое мастерство.
Но тогда вся эта гигантская конструкция института из блоков, корпусов, отделений, тысячи людей в коридорах, титулованных врачей показалась мне такой внушительной и надежной, что я доверилась. Вот только то упрямое и колючее, что, казалось, надолго поселилось в моей душе, снова давало о себе знать. Давило, когда я вновь видела холодную дежурную улыбку Вашего Величества, слышала его ответы, отстраненные, полные сарказма и только ему одному понятного смысла. Но я старалась отгонять сомнения. Я была так напугана и так нуждалась в спасителе, что готова была близоруко щуриться и чуть ли не закрывать глаза, чтобы случайно не разглядеть чего-нибудь лишнего.
Дверь кабинета распахнулась. На зов босса пришел молодой врач Дмитрий Владимирович Карманов. Высокий, широкоплечий, с охапкой густых каштановых волос и яркими карими глазами – мечта, а не врач! С такой внешностью он мог смело работать кем угодно, все было бы к лицу: загорелый по пояс рабочий на стройке, одетый в стильный деловой костюм директор завода, улыбающийся очаровательный капитан самолета. Из этого великолепия Дмитрий Владимирович выбрал профессию врача-онколога. Медицинская униформа эффектно сидела на его стройной фигуре. Надетый халат вызывал в пациентках доверие и признание, выгодно оттеняя стать и рост. На фотографии, наклеенной на стенде у входа в отделение, Дмитрий Владимирович так залихватски улыбался, что прозвище приклеилось моментально – Красавчик.
Красавчик повел меня по хитросплетению коридоров института, на ходу диктуя план действий:
– Сначала отнесете блоки с биопсией в лабораторию. Закажете иммуногистохимию, она покажет статус опухоли. Сделаете компьютерную томографию грудной клетки, органов брюшной полости и сцинтиграфию скелета. Когда будут готовы результаты, то позвоните, и Вадим Сергеевич назначит лечение.
Я, еле поспевая за ним, пыталась запомнить распоряжения. А когда вышла на улицу, всё смешалось в голове и я в растерянности остановилась. Погода в Петербурге стояла удивительная. Мягкое солнце щедро заливало парковку, дорогу к приемному покою и десятки тропинок. Легкий ветерок как бы невзначай касался моих волос и замирал. Я бродила между корпусами, разбросанными по большой живописной территории с прудом и парком, и находила в себе столько ощущения жизни!
Пазл упорно не складывался. Такой доброжелательный мир вокруг и коварный часовой механизм внутри совершенно не хотели уживаться вместе. Куда правдоподобнее бы сейчас оказалась буря, затяжной дождь с молнией и раскатами грома. Но мир подыгрывать не собирался. Напротив, он сочно осыпал меня своими прелестями, дразня и играя. Мол, это всё мое и останется моим, даже если не будет тебя. Я такой великий, а ты такая маленькая, куда тебе тягаться?
Однако мир, видимо, еще не знал, что в голове моей уже зародилась мысль. Робкая, неокрепшая, она пустила ростки и вгрызлась в меня крепкими корнями: я буду бороться до последнего. Я не сдамся. Какие бы партии этот мир не разыгрывал со мной, пусть даже не рассчитывает на быструю победу.
Заезжая в тоннель монотонно гудящего компьютерного томографа, в слезах уговаривая отстраненную женщину в регистратуре записать меня на ближайшие числа на сцинтиграфию, подолгу изучая грустные истории болезни на онкологических форумах, я держалась за эту спасительную мысль. Я выживу, чего бы это ни стоило.
– Метастазы в других органах на обследованиях не обнаружены. Это хорошо. Но все же надо делать неадьювантную – предоперационную – химиотерапию. В отделении этого препарата нет, придется покупать. Стоимость я вам уже называл. У вас есть деньги на курс? – дежурным голосом спросил Ваше Величество.
– А еще есть какие-то варианты?
– Ну… можем попробовать еще одну схему, там будет двенадцать еженедельных курсов. Кстати, переносится легче. У нас есть в наличии.
– А вы что советуете выбрать?
– Да выбирайте, что хотите.
Протоколы, исследования, мировые стандарты – оставим это странам, в которых медицина важнее военной политики. В питерском НИИ онкологии образца 2013 года (как и, пожалуй, в любом другом российском медицинском учреждении) чаще всего стратегия лечения опиралась на финансовые возможности пациента или наличие доступных льготных препаратов. Поэтому и вопрос, какую мне выбрать схему, решился сам собой. Потратить огромную сумму на несколько курсов терапии казалось чем-то неправдоподобным. Посоветовавшись с Мишей, мы решили остановиться на втором варианте.
Я шла по коридору с Красавчиком и задавала один вопрос за другим:
– А выпадут ли у меня волосы? – первое и главное, что в тот момент меня волновало.
– Не факт, иногда при этой терапии волосы у пациенток сохраняются. – Мимо нас прошла абсолютно лысая девушка с лишенным привычных штрихов лицом.
– А брови? Брови и ресницы тоже могут выпасть?
– Могут, но тоже не всегда.
– А тошнить меня будет? Говорят, от химиотерапии очень тошнит.
– Мы сделаем премедикацию. Я дам список лекарств, которые нужно купить, постараемся свести на нет неприятные побочные действия.
– А когда начнем?
– Да хоть завтра. Я сейчас оформлю, завтра в отделении прокапаем.
В палату, освещенную чуть тоскливым питерским дневным светом, завезли стойку для капельниц. Я несколько часов ждала своей очереди. Томительное ожидание иногда может сыграть на руку. Я так устала бояться, что смотрела на прозрачные флаконы уже скорее с любопытством, чем со страхом или тревогой. В мою тонкую вену, что просвечивала сквозь кожу, воткнули иголку и заклеили пластырем. Что-то подкрутили в капельнице, по равномерно падающим каплям я поняла, что лекарство уже частично находится внутри меня. Капля за каплей, минута за минутой – терапия потянулась бесконечной вереницей капельниц, анализов, уколов и таблеток.
Ездить в Петербург каждую неделю оказалось тяжело и я продолжила терапию у себя дома в местном онкодиспансере. Каждую неделю я ложилась на неудобные кушетки, доставала книгу и терпеливо ждала. Больницы и палаты резко ворвались в мою жизнь и прочно в ней обосновались.
Поначалу я испуганно озиралась – столько боли вокруг! Живя в мире здоровых людей, я видела боль как явление малозначимое, несерьезное, легкое в управлении. Болит? Выпей таблетку, проблем-то. А если сильно болит, как во время родов, например, то потерпи. Собери волю в кулак, потом будешь наслаждаться результатом.
Я считала, что за терпением всегда следует вознаграждение. Что боль – это друг и союзник, который заботливо сигнализирует о возникшей в теле проблеме. Что с ней всегда можно договориться, получить отсрочку, отодвинуть на задний план. Здесь же, наблюдая страдания в самом концентрированном виде, слыша отовсюду стоны, я с ужасом осознала, что в таком мире понятные мне схемы и уравнения не работают совсем.
Если ад и размещал свои филиалы на земле, то самые успешные из них, безусловно, располагались в таких районных диспансерах, как наш. Единожды там оказавшись, вы хотели навсегда забыть и эти изматывающие очереди, и усталость врачей, и собственную растерянность при виде безликих кабинетов, которые необходимо штурмовать. Поэтому большинство пациентов тянули до последнего, чтобы избежать нового визита. А визиты – как правило, пропитанные безысходностью и отчаянием – порождали местных демонов и призраков.
О проекте
О подписке