За полгода до описываемых событий

– Милая, не доставай чемодан. У меня все прекрасно поместится в саквояж, – муж решительно засовывает обратно в гардеробную приготовленный для командировки чемодан на колесиках.

– Ты едешь на полторы недели черт знает куда. Как ты собираешь уложить все в этот саквояж? – недоумеваю я. – А белые рубашки? А костюмы? Обувь под каждый костюм в конце концов.

– А зачем мне костюмы? Одного достаточно. И пара рубашек. Обувь та, что на мне. А с собой возьму джинсы, футболки и мокасины, их не жаль и помять если что.

– Как-то странно… – хмурюсь я. – И совсем на тебя не похоже. Ты обычно так трепетно относишься к тому, как воспримут тебя деловые партнеры.

– Во-первых, я еду в Испанию. А там не очень любят настолько формальный подход к переговорам. А во-вторых, все люди меняются, – пожимает плечами супруг и отворачивается, чтобы вытащить несколько футболок с полки.

Меняются.

Увы.

Не всегда в лучшую сторону.

В нашем случае мне кажется, что все происходящие с нами перемены случаются все чаще и лишь ухудшают ситуацию. И чем дальше, тем эта частота и ухудшение заметнее глазу.

– Один костюм, две рубашки, одна пара туфель. У тебя всего одна встреча? Но при этом надо ехать на десять дней? – Пожалуйста, придумай что-то такое, чтобы у меня был крохотный шанс поверить тебе. Пожалуйста.

Муж вскидывает на меня обиженный взгляд:

– Детка, что за вопросы? Ты мне не доверяешь?

Придумай, черт возьми! Не дави на чувство вины и не манипулируй. Пошевели извилинами. Ты же у меня такой умный.

Муж глубоко вздыхает, сгоняя с лица мимолетно проскользившее на нем “как-же-меня-достали-твои-вопросы” выражение, и обнимает. А я привычно обхватываю его руками за талию. Такая старая привычка – обнять его покрепче, приникнуть всем телом, обвить плющом, что порой полностью скрывает цвет стены дома, по которому ползет это не растущее вверх без надежной опоры растение. Говорят, оно в результате губит дерево и разрушает стены. Может, и я такая? Лишаю воздуха и ограничиваю свободу любимого?

– Мой потенциальный инвестор – любитель гольфа. – Так же привычно, как я обнимаю, супруг целует меня в макушку и шепчет в нее же, согревая теплым дыханием. – Он пригласил меня в свои апартаменты прямо на территории огромного закрытого гольф-клуба. И костюм понадобится только на один официальный ужин. Формы и спортивного инвентаря для гольфа у меня отродясь не было, придется все покупать на месте. Зачем тащить с собой одежду, которая все равно не пригодится, милая?

Логично.

Собственно, в логике ему не откажешь.

И, с одной стороны, слава богу, что с логикой у него все в порядке. Потому что именно благодаря ей мой муж достиг всего того, что у него теперь есть.

Он каждый раз поправляет, что это есть не у него, а у нас.

Но я понимаю, что моей заслуги в том ничтожно мало.

Ну чем может гордиться домохозяйка с тремя детьми на руках, целый день мотающаяся между садиком, школой, спортивными секциями, музыкальной и художественной школами, родительскими домами и аптеками, в перерывах занимаясь готовкой, стиркой, уборкой, глажкой и уроками?

Нет-нет, я не жалуюсь. Это был наш совместный выбор – распределить семейные обязанности именно таким образом. И надо отдать мужу должное – он не ограничивает меня в тратах на дом и детей, не запрещает нанимать помощников для выполнения всех этих задач, беспрекословно оплачивает все счета в СПА, фитнес-клуб, регулярно пополняет мою карточку немалыми суммами. Не то чтобы я так много тратила на шмотки или гонялась исключительно за новыми коллекциями. Я довольно скромна в своих запросах. Детская привычка. А детство у обоих было непростое.

Но, с другой стороны, наши миры, бывшие когда-то одним единым, стремительно разбегаются в разные стороны.

У него теперь – встречи, переговоры, деловые ужины с партнерами, постоянные командировки в пределах страны и за рубежом. Даже дома, даже в выходные дни ему частенько звонят в самый неподходящий момент, и он, извинившись перед детьми и родителями, выходит в соседнюю комнату, прикрывает дверь и долго разговаривает по телефону, старательно приглушая голос.

У меня – все перечисленные выше скучные хлопоты, плюс регулярные визиты к его и моим родителям, родительские комитеты, детские утренники, поездки на соревнования со старшей дочкой, совместные вылазки с садовником на распродажу сезонных саженцев, мои любимые компьютерные игрушки в маленьком личном кабинетике и редкие девичники с подружками в дальнем летнем домике, чтобы не мешать детям спать, а мужу в кои то веки посмотреть футбольный матч в одиночестве, в компании пива и креветок.

И я боюсь, что затормозить центростремительное ускорение этого процесса совсем скоро станет невозможно.

Может, правы девчонки?

Может, хватить распускать сопли и тратить силы на то, что невозможно вернуть, а направить взгляды на новые перспективные направления? Попробовать вернуться на работу, расширить круг знакомств, начать ходить на вечеринки в закрытые клубы и в конце концов…

В конце концов поступить как все нормальные тетки в моем возрасте и положении – завести любовника?

И, может, у него уже тоже есть… любовница?

***

У нее опять подозрительно-неверящий взгляд.

Снова.

И я в который раз не могу подобрать верную интонацию или, черт его знает, может, правильные слова, чтобы доказать свою непричастность к ее надуманным обидам.

Порой в такие дни, как сегодня, я чувствую себя загнанным рысаком, которому осталось до финиша совсем чуть-чуть. Еще буквально полкруга продержаться и можно выдохнуть, можно лечь и просто расслабиться. Просто сорвать с шеи душащий галстук, собрать рядом самых близких, пожарить мясо на углях, жахнуть сто грамм и никуда не ехать, не спешить, не лететь сломя голову, чтобы не опередили более успешные соперники.

Но как только я набираю в грудь воздуха, чтобы сказать “Нах все”, как тут же слышу:

– Милый, папе снова было нехорошо, всего полгода прошло после санатория, и снова приступы. Мы тебя не беспокоили, потому что понимаем, что у тебя сложные переговоры. Но… его бы на обследование отправить в Германию, на пару недель хотя бы. Да и мама твоя жаловалась, что ее машина барахлит. Ей уже пять лет точно есть. Ты не планировал поменять на что-то посвежее? И, да, помнишь, мы как-то говорили, что не помешало бы купить апартаменты где-нибудь в Европе, поближе к морю? Я присмотрела несколько вариантов, и один прям в душу запал. Не курортный город, скорее, промышленный, но район неплохой, воздух чистый, до серферского пляжа буквально сотня метров. Три спальни, три санузла, большая жилая комната и огромная терраса с шикарным видом на океан. Просто, стильно и без пафоса. Как ты и хотел. Глянешь?

И да, черт возьми, я безумно счастлив, что она одинаково заботится не только о своих родителях, но так же внимательна и к моим, называя и тех, и других “нашими”. И я безусловно рад успехам дочери в учебе и спорте, хотя часть этих заслуг вовсе не дочкины, а мамины. И мелкие развиты не по годам, соответственно, отдать их в простую школу было бы неразумно. Конечно же, таким вундеркиндам прямая дорога в лучшие лицеи, и, возможно, в будущем им светит учеба в Европе.

В результате пол круга превращаются в полтора, а там и два, и три.

Нет, я даже мысли не допускаю просто проигнорировать все эти запросы. Да за каким бы я тогда так надрывался, если не ради собственной семьи?

Но это беспросветное состояние загнанности скоро переполнит меня. Прорвется. Разнесет к е*еням башку, или сердце, или душу.

– Слышь, ты чё так паришься? Ну хоть бы раз с нами по-пацански, по-простому отдохнул. Мы такую тему надыбали – закачаешься. Девчонки тебе массажик сделают, кайфанешь по нашему, по-мужицки. Не хватит массажика, отсосут хотя бы, раз ты у нас такой чистоплюй. Чё ты за эту юбку зацепился так намертво?

А я прикипел. Прилепился так, что оторваться от нее – все равно что руку или ногу без наркоза отпилить. Мы с ней прошли вместе через такие сложные испытания, поднимали собственный бизнес с нуля практически вдвоем поначалу. Учились в инстиках по очереди, помогали друг другу, как самые настоящие напарники. Она делала для меня такое, что не всякий мужик сдюжил бы, не зассал. А она не зассала. Она все время была рядом. Была моим самым надежным тылом, самой верной крепостью, самой тихой гаванью. Самым беспрекословным, понимающим с полуслова соратником. Мне достаточно было просто вернуться домой, увидеть ее ясные глаза и понять, что ради этой улыбки, ради этого света, ради этих нежных объятий я готов в ту же секунду вернуться на поле битвы и разнести нахрен всех своих недругов.

И возвращался. И разносил. И приносил домой на щите добычу.

– Бля, мужик, ты серьезно? Ты ни разу ей не изменял? Ну ты… дурак, наверное, – ухмыляется приятель.

Да не приятель ты, а самый настоящий змей подколодный. Или ты думаешь, я не знаю, каким хищным взглядом ты следишь за моей женой? Полагаешь, я не расшифрую эти твои задумчивые кривые ухмылки? Ты просто тупо завидуешь тому, что на твоем жизненном пути не попалось вот такое. Настоящее.

Но только в последнее время это настоящее все больше и больше отдаляется от меня. Или это я отдаляюсь от него, стараясь успеть за набирающим обороты современным миром с его вечным ускорением.

Мне иногда кажется, что любой современный топ-менеджер, попади он во времена Александра Македонского, заткнул бы того за пояс, как слепого кутенка. Потому что та многозадачность и мультифункционал, которым владеем мы, даже не снилась правителям ни Древней Греции, ни Великой Римской империи.

Я веду свою бесконечную битву во внешнем мире, пока она обустраивает мирный, уютный внутренний мирок. Ну, так оно и должно быть. Разве не?

У нее дети, дом, родители, садик, клумбы, маникюр, йога.

А у меня таможенные ставки скачут, как спермотоксикозный кроль по весне, меняются с бешеной скоростью, только успевай отслеживать, херовы законодатели уже достали своими нововведениями и поправками, налоговая сторожит каждый шаг, инвесторы выеживаются, а засланцы из прокураторуры умудряются доставать очередные наспех слепленные дела чуть не каждый месяц. И я как теннисист, одновременно отбивающий подачи от десятка игроков с другого конца поля. Бля… тот, кто сказал, что много печали во многой мудрости, просто ни разу не был в шкуре современного бизнесмена. Вот где кабздец. И чем больше сумма на твоем счету, тем этот полярный пушной зверь толще и, сука, бесшумнее.

– Ты совсем меня не слушаешь, – вздыхает она и отворачивается, слегка поджав губы.

Спасибо господи, что свои губы, своя мягкая, нежная грудь, вскормившая наших троих обожаемых детей, спасибо, что все то же милое лицо – нежные веснушки по весне, длинные, выгорающие летом до легкой рыжины ресницы… Спасибо, что не идет на поводу у своих шумоголовых силиконовых подружаек, которых, будь моя воля, на пушечный выстрел не подпустил бы к ней с их бля*скими взглядами и такими же мыслями в пустых башках. Мне даже не верится, что она до сих пор не поняла, что они только и ждут, когда она последует их советам, чтобы тут же с печалью в телячьих взорах дрожащим писклявым голоском спалить ее. Мне. И занять тепленькое местечко. В моем доме, в моей кровати и в моем кошельке.

Ага. Я же такой тупой по их мнению.

А, с другой стороны, может…

Может, действительно сорваться с резьбы?

И пойти по проверенному сотней мужиков до меня пути?

Вдуть ее задушевной приятельнице, да не одной, а всем по очереди, только и ждущим подходящего для этого момента, купить каждой по брюлику, и наезжать периодически то к одной, то к другой, чисто чтобы спустить пар?

И перестать уже накручивать себя на тему жены и моего заклятого друга? Или уже поздно накручивать?..

Дорожная бабочка

– Как добрались? Все в порядке?

Вообще-то жена неплохо водит, уверенно, не гоняет, не тупит за рулем. Конечно, я бы предпочел, чтобы они с детьми поехали с проверенным водителем. Но она внезапно заупрямилась. Мол хочу сама проехаться, вспомнить молодость. И я решил, ну да бог с ним. Хочет, пускай тащится эти несколько сотен километров до деревни, где не так давно мы купили летний дом на огромном участке. Лес, речка, свежий воздух, родители заодно отдохнут вместе с внуками.

– Да, все замечательно, любимый. Дорога прошла почти незаметно. Мы уже к обеду были на месте.

У нее довольный голос, из которого пропали нотки недовольства и обиды.

Ну и прекрасно. Даже если она порой считает меня бесчувственным чурбаном, я искренне волнуюсь о ней. И беспокоюсь о детях. И хочу, чтобы моя семья была в безопасности и ограждена прочной стеной от бурь и штормов внешнего враждебного мира. Им не обязательно знать, какие усилия я, глава этой маленькой стаи, прилагаю для того, чтобы так и оставалось до конца дней. Точно так же как не обязательно знать, что в моей жизни наступил тот самый неизбежный кризис, что настигает каждого второго мужика.

Нет, я не перестал их любить. Я по-прежнему дорожу ими, я как и раньше порву глотку любому, кто посмеет покуситься на их душевный покой или благополучие. Никто лучше меня не знает, что им нужно и чего это стоит мне. Поэтому я всего лишь хочу хоть чуть-чуть оторваться. Выпустить на прогулку давно рвущихся с поводка внутренних демонов. Накормить их свежей кровью, дать возможность поваляться в дурно пахнущей грязюке, а потом снова надеть строгий ошейник и глухой намордник, выкупать, почистить и вернуть на цепь.

– Я рад, милая.

– Ты уже встречался со своим инвестором?

– Нет. Только еду.

– Как там погода?

– Офигенская. Тут царит просто вечная весна. И пейзажи просто ох…

Твою мать!

Я давлю на тормоз так резко, что за малым не расквашиваю нос о руль.

Вот. Это. Да!

– Милая, прости, тут звонок на вторую линию. Возможно, это господин Гонсалес как раз звонит. Я наберу тебя чуть позже. Люблю, целую.

– Я тоже тебя люблю. Чмоки-поцелуйки.

Я сбрасываю звонок и приспускаю на нос темные очки, обозревая тот самый пейзаж, который оху… запоминающийся, я бы сказал.

Мимо этих ног не смог быть проехать равнодушным и папа римский, ей богу. Они начинаются с умопомрачительных шлюшьих шпилек и заканчиваются где-то так высоко, что шею заломит смотреть на них снизу вверх.

А я даже не верующий ни разу. Сейчас я реально ощущаю себя озабоченным волчарой из какого-то старого мультика, у которого при виде такого бесстыдно манящего лакомства вылетают глаза на пружинках и язык с водопадом слюны до земли. Хотя по факту вылететь желает не только язык, и протечь готово отнюдь не во рту. Поэтому…

– Привет, подкинуть до ближайшего города? – окликаю сладкую приманку, и не думая скрывать похотливую хрипотцу в голосе.

Она приспускает солнцезащитные очки почему-то неожиданно розового цвета. Хотя почему неожиданно? При наличии розовых локонов в спутанных волосах цвета спелой пшеницы все удивительно гармонично. И вообще, несмотря на ну очень нескромный вид, эта дорожная бабочка не вызывает ни ощущения брезгливости, ни даже намека на отвращение. Наоборот – так и просится в руки. И на член. Немедленно.

– До го-о-орода? – хрипловато под стать мне тянет она и внимательно осматривает меня. – До города мне не надо, красавчик.

– А куда надо? – Детка, прокатить я тебя страстно желаю не из пункта "а" в пункт " б", а до конечной станции "оргазм". В идеале обоюдный, но мой в приоритете.

– На другой конец острова. Боюсь, нам не по пути, – она отталкивается руками от дверцы с открытым окошком, и я гулко сглатываю, видя, как всколыхнулись не прикрытые даже намеком на лифчик груди под тонкой блузочкой с приспущенными рукавами.

Сука.

Ни хрена себе вставляет.

– Эй, погоди! – пока не передумал, надо брать. – Сколько?

– Что сколько? – она отходит на пару шагов и наклоняется, чтобы поправить ремешок босоножки. Бл*дь, я ослеп, или под этой юбчонкой-разлетайкой тоже нет нижнего белья?

– Сколько стоит отвезти тебя на другой конец острова? – Хорош болтать впустую. Мой член требует конкретики. И я с ним солидарен.

– Первый час сто евро. А там посмотрим. Может, скину немного. За опт. Но только если мне понравится твой… – она усмехается на этот раз неприкрыто провокационно, – хм… опт.

Она смотрит на мою вздыбленную ширинку настолько откровенно, совершенно не стесняясь, чуть приоткрыв розовые, пухлые губы, что я прям чувствую, как мой нижний приятель уже изнутри пытается зубами расстегнуть молнию на штанах. Так что я решительно киваю.

– Поможешь закинуть чемоданчик в багажник? – указывает она на обочину.

Я съезжаю чуть дальше, вглубь придорожных зарослей, по какой-то незаметной с трассы тропинке. Интересно, у нее тут подельники, которые сейчас свернут мне шею и вытряхнут карманы, или реально просто чемодан тяжелый? Да и хер с ними, подельниками. Если немедленно не вставлю ей, мозг и без посторонней помощи взорвется. И хоть подраться я не любитель ни разу, но своего мастера спорта по боксу заработал по чесноку. Так что пар спустить по-любому смогу. А в случае победы просто закину добычу на плечо и утащу в глубокую и темную пещеру. Еще никто не придумал ничего лучше, чтобы смыть остатки адреналина, как натрахаться всласть.

Заглушаю двигатель и выхожу из арендованного джипа. Я слышу шум проезжающих мимо авто, но не вижу их за густо разросшимся цветущим кустарником. Что ж, значит, есть надежда, что и меня – нас – не видно с дороги. Вот и прекрасно. Еще не хватало схлопотать срок за непристойное поведение в публичном месте, причем в чужой стране.

– Эй, где там твой чемоданчик? – я иду на шорох и буквально с размаху впечатываюсь в упругие ягодицы, откляченные от усердия, с которым она, пятясь, тянет по неровной тропинке чертов чемоданчик. Розовый. Разумеется.

Попалась, бабочка.

– Куда тебе засунуть первую сотню, м-м-м? – спрашиваю я, моментально без церемоний пристроившись сзади и, крепко обхватив тяжелую грудь, начинаю ее жадно мять, даже не дождавшись ответа. Я не за ответами вытащился на эту адскую жару.

– А куда ты хочешь мне… засунуть… первую? – все так же хрипловато уточняет она, отзываясь охотно и моментально. Изогнулась течной кошкой и потерлась о гудящий в ширинке, как высоковольтный провод под напряжением, член ладной, упругой попкой. Приникла по мне, как вода, волной покатилась, доводя окончательно.

Вот же сучка похотливая. Это реально все проститутки тут такие, или мне повезло нарваться на особенную?

– Держи, – протягиваю я ей заготовленную купюру одной рукой, а второй откидываю яркую тряпицу с ягодиц.

Не ослеп. Трусиков на ней нет.

Бл*дь.

Я рву трясущейся рукой ремень, а второй, пока джинсы не упали, успеваю выхватить из кармана квадратик со столь необходимым в подобной ситуации латексом. Ну его нах. Приключение что надо, но к некоторым последствиям я не готов. Да и жена, сто процентов, не обрадуется случайному “сувениру”.

Раскатываю по стволу тонкую, прочную пленку, пока девица с розовыми локонами ерзает и потирается об меня.

– Давай, кабальеро, не тяни резину, – порочно усмехается она, оглядываясь через плечо и сама уже дыша часто и рвано. Если и притворяется, то очень достоверно. Да и наплевать сейчас, когда яйца уже как в огненном кулаке. Сдохну, если не засажу. – Вставь так, чтобы искры из глаз посыпа-а-а… Ах!

Да, детка. Твое желание уже исполнено. Не знаю, как из твоих, а из моих глаз точно сыпятся искры. Искры вперемежку с раскаленной окалиной, как при работе болгаркой по металлу.

Она такая тугая, узкая, охеренно горячая и скользкая внутри, что мой член ревет и рычит при попытке вытащить его оттуда. Он хочет только туда, внутрь, еще глубже. Где еще жарче, еще теснее, еще мокрее. Где жадные стенки хищного женского лона хватают его, не отпуская, доят, тискают, облизывают, как самого желанного гостя.