– Русский мой родной язык, – он перешел на шведский, – невежливо говорить на языке, которого не понимает дама. Название этой кондитерской, – объяснил он Айне, – происходит от инициалов владельца, но для русского уха оно звучит забавно. Я помню, когда его открыли.

– Вы давно тут живете? – спросила Айна.

– С 1918 года, – он вдруг поднялся. – Хозяин не любит, когда кто-то долго сидит с одной чашкой кофе, – старик посмотрел на Давида. – Он вообще не любит иностранцев. Хорошего вечера, молодые люди!

Четверг, 8 декабря

Уже несколько дней Айна ощущала какое-то напряженное внимание со стороны мадам. Обычно никого, кроме бабушки, не интересовало, как Айна проводит свободное время. Но бабушку она, слава богу, и раньше видела редко, а теперь не хотела видеть совсем. Хозяева знали, что она учится, что ходит с Ингой в кино и на танцы, и не задавали вопросов. Но в среду утром мадам вдруг спросила, что она делала во вторник. Айна сначала растерялась, потом ответила, что встречалась с одноклассниками. Это была почти правда, но ей все равно стоило труда произнести слово «одноклассники». Оказалось, что во время ее отсутствия заходила Инга. Айна забежала к ней в среду после школы.

– Ты с тем парнишкой? – спросила Инга. – С которым на танцы ходила? Вы что, каждый день встречаетесь?

– Нет, – Айна смутилась.

– Твоя хозяйка сказала, что ты стала пропадать вечерами. Спросила, не знаю ли я, не завела ли ты молодого человека. Боится, наверное, что в подоле принесешь.

Айна аж задохнулась от такой формулировки. Неужели бабушка рассказала мадам?

– Да у нас ничего такого…

– Я ей сказала, – продолжала Инга, – что ты с одноклассниками, тебе помогают в учебе.

– Спасибо! – у Айны отлегло от сердца. – Мне б только доучиться этот последний год.

– У вас это серьезно? – Инга смотрела на Айну с сочувствием. – Евр…, – она запнулась, – такие парни обычно серьезные. Если надо, скажи, я прикрою. Могу тебя в воскресенье в немецкую церковь позвать, там служба в три, потом чай в общинном доме. Часов до шести можешь погулять.

– Инга, ты… – Айна даже не могла найти слов. – Спасибо тебе!

В четверг Айна, уходя из дома, демонстративно взяла тяжелый учебник математики. Таскаться с ним было не очень удобно, но лучше избежать ненужных вопросов. Спасибо Инге, что придумала такую причину. «Одноклассник» ждал ее под грибом, как обычно. Сегодня было теплее, чем во вторник, Айна сама выбрала маршрут, ей хотелось показать Давиду то, что она знала и что ей нравилось.

– А это что? – спросил Давид, забирая у Айны тяжелую книгу.

– Это математика. Инга сказала моей хозяйке, что мне нужна помощь, и я занимаюсь с одноклассниками, потому пропадаю по вечерам. Мадам, оказывается, обеспокоена, что я теперь в свободные вечера не сижу дома.

– Инга молодец! А тебе нужна помощь?

– Уже нет. Я уже написала все контрольные за это полугодие. Осталась одна неделя. А Инга, правда, очень хорошая. Она попросит мадам отпустить меня с ней в воскресенье в немецкую церковь. Мы сможем погулять, если все получится.

Они пошли по Кунгсгатан, сиявшей неоновыми вывесками и витринами магазинов. Прошли под мостом, по которому шла наверху другая улица, и дальше, мимо кинотеатра «Сага», где недавно смотрели кино. Впереди справа и слева высоко светились две башни – северная и южная Кунгсторнет. За ними опять был мост, по нему шла еще одна верхняя улица. На мост вела большая каменная лестница, а сразу за ней начинался длинный дом, который тянулся до самой Свеавеген. Он назывался «Сентерхус». Здесь помещались разные организации и магазины.

Айна остановилась у одного из подъездов. Она плохо знала город, но то, что знала и что ей нравилось, старалась получше рассмотреть и понять. Она любила детали, в деталях открывалась ей красота зданий и вещей.

– Смотри, – Айна показала на глиняные полуколонны сбоку от входа.

Давид остановился, пораженный. Он проходил и проезжал мимо на велосипеде сотни раз. Он видел, что по бокам всех дверей и окон этого дома были полуколонны из керамической плитки, но никогда не замечал, что эта плитка украшена рельефами. На коричневых колоннах выступали глиняные человечки. Они располагались не симметрично, а произвольно, с одной стороны окна две рельефных плитки, с другой одна, на следующей полуколонне три. Маленькие бытовые сценки, симпатичные и узнаваемые. Полицейский с саблей на боку и массой пуговиц на мундире, очевидно, руководит движением транспорта. Мама с коляской держит над головой зонтик. Девочка, вставшая на носочки, у питьевого фонтанчика. Господин в шляпе, надевающий венок на голову девушки, выходящей из воды.

Они пошли вдоль дома до перекрестка. Айна показывала все новые и новые рельефы. Их было много, десятки. Грузчик, идущий по лестнице с грузом на спине. Теннисист с ракеткой и мячиками. Архитектор с моделью дома и каким-то инструментом в руке. Женщина, продающая воздушные шары. Мальчишка-газетчик. Охотник с ружьем и зайцем. Трубочист. Их можно было разглядывать часами.

– Какой же я невнимательный, – воскликнул Давид. – Я же здесь сто раз проезжал и проходил, и никогда не обращал внимания!

– Правда, здорово? – Айна так сияла, как будто сама вылепила все эти фигурки.

– Здорово! Надо сюда днем прийти, когда светло.

Перекресток был весь разрыт, здесь строили метро. Над траншеями поднимались деревянные конструкции с лампочками: очевидно, чтобы водители видели, куда ехать не надо. Они дошли до Хёторгет – сенной площади, посмотрели на светящийся куб концертного зала с его парадной стороны, на скульптуры фонтана Орфея. Торговые ряды на площади были уже закрыты. Только мусор шелестел на ветру.

Когда Айна и Давид дошли до знаменитого кафе «Вете-каттен», было уже почти семь, кафе закрывалось. Они оба слегка замерзли. Давид смотрел по сторонам, думая, куда можно зайти погреться, – эта часть улицы была не так сильно освещена.

– Пойдем, я знаю, где открыто всегда, – Айна потянула его вперед.

– Всегда?

– Да. Пойдем.

Айна привела Давида на Центральный вокзал. Питьевые фонтаны с глобусом, львами и рыбами Давид помнил. А вот странную эмблему на часах он раньше не замечал: на кусочке рельса стояло вагонное колесо с крылышками и короной наверху.

– Это же эмблема Королевской железой дороги, – Айна гордилась своим знанием и радовалась удивлению Давида. – Пойдем, – она потянула его на лестницу.

Кафе находилось на балконе. Давид взял кофе и бутерброды. Они сидели возле решетки, разговаривали и смотрели вниз на пассажиров.

– Ты часто ездишь на поезде? – удивился Давид.

– Сейчас нет. Но ездила много с сестрой Чештин. А ты?

– Когда я был маленький, мы часто ездили на поезде. Отдыхать, в гости, на экскурсии. Иногда папа ездил на гастроли с оркестром, а мы с мамой следом.

– А я первый раз на поезде ехала, когда от русских бежали, а потом, когда нас увозили в Швецию. До Турку, а потом из Стокгольма в Гетеборг. Нас, несколько девочек, везли в семьи, которые заказали детей.

– Как заказали?

– Ну, когда финских детей повезли в Швецию в 39-м году, то люди писали, кого они хотят в семью: девочку-дошкольницу, или мальчика, или девочку постарше, чтоб помогала.

– И кто тебя заказал?

– Никто. Я попала случайно в очень богатую семью в Гетеборге. Они хотели совсем маленькую девочку, но таких не было. Им пришлось взять меня. Они были недовольны, и я тоже.

– Почему?

– Потому. Нас везла девушка, из гражданской обороны, лотты они назывались. Она говорила по-фински. Нас было человек пять детей, она всю дорогу с нами играла, читала сказки. А потом большой вокзал, кругом народ, все куда-то спешат, всех детей разобрали. Я одна с лоттой осталась, думала, как хорошо, она меня и возьмет. Тут вдруг приходит какая-то чужая тетя, явно недовольная, берет меня за руку и тянет. Я иду за ней плача и слышу ее недовольный голос. Потом большой дом, где все чужое, незнакомое, непонятно что говорят. И ждали здесь не меня, а девочку помладше из такой же семьи с хорошими манерами. Они со мной намучились, а я с ними.

– Почему намучились?

– Я росла в деревне, мы жили просто, бегали весь день сами по себе, делали, что хотели, когда не надо было помогать по дому. Ели в основном руками картошку и хлеб. Суп и кашу деревянными ложками, которые мой дед вырезал. А тут меня приводят во дворец, сажают за стол с белой скатертью и кучей посуды. На колени салфетка, в руки нож и вилка. Я не знаю, что с ними делать, руки дрожат, живот свело, ничего в рот не лезет. Еда незнакомая, такую и на картинках не видела. Да и картинок я не видела, пока в город не попала, книжек у нас не было. Страшно было ужасно. Как только «мама» отвернулась, я залезла под стол и спряталась.

– Бедняжка, – Давид смотрел, улыбаясь.

– Тебе хорошо улыбаться, ты в таком доме рос, а я всего боялась. Там кукла на камине стояла очень красивая, с фарфоровым личиком. Я такой никогда не видела и не мечтала даже. Мне ее дали подержать, а руки от страха не держат. Хорошо, горничная успела подхватить, а то бы разбила. После этого еще больше стала бояться. А мне шесть лет и побегать хочется, поиграть с детьми. А кругом одни взрослые. В парк идти за руку, одежда такая, как в церковь ходить, в ней не побегаешь. И хочется понравиться, чтоб похвалили, по головке погладили. А как понравиться, если не понимаешь, чего от тебя хотят? «Мама» говорит, как будто ругает, а за что ругает, не знаю. «Папа», тот помягче был, по интонации понимала, что добрей, но тоже воспитывал. Хорошо, что весной мне семь лет исполнилось, и Финляндия велела всех детей, кому в школу идти, отправить обратно. Уж как я обрадовалась. Дома меня не баловали, кроме деда никто и не приласкал, но свобода была и друзья-подружки. И свое всё, привычное.

– И ты поехала домой?

– Только не доехала, меня в Хальсберге с поезда сняли и в больницу отправили. Я же рассказывала.

– Да, помню. Бедная ты моя, – Давид погладил Айну по голове.

Воскресенье, 11 декабря

Давид дошел до Гамла стана пешком и поднялся к Немецкой церкви святой Гертруды по Тюска-брикен. Церковь стояла на горе и видна была отовсюду, ее шпиль был самым высоким в старом городе. Улица оправдывала свое название – Тюска-брикен – немецкий склон. Над железными воротами церковной ограды была надпись по-немецки: «Бойтесь Бога! Чтите короля!» Выше сияла золотом женская фигура, очевидно, святая Гертруда. Давид поднялся на несколько ступенек, открыл ворота и вошел. Внутри был маленький садик, но надгробий, как обычно бывает вокруг церквей, не было. Давид огляделся и засмеялся, – то, что с лицевой стороны изображало лучистое сияние вокруг святой Гертруды, с изнанки выглядело как голова кота. Он прошел дальше, к главному входу. Люди собирались на службу, и Давид поторопился отойти. Дворик был маленький, деться некуда; он вышел через другие ворота, обошёл здание и снова вошел в ворота с фигурой Гертруды, пропустив вперед нескольких пожилых дам и мальчика, лет восьми, читающего на ходу. Этот мальчик, читающий немецкую книжку по дороге в церковь, с бабушкой или бонной, напомнил ему о прошлом.

– Давид!

– Привет! Здравствуйте, Инга. – Давид склонил голову, он не знал, надо протянуть руку или нет.

– Здравствуй, Давид, – Инга, казалось, не заметила его неловкости.

– Большое спасибо за фрёкен Айну!

– Пожалуйста! – Инга повернулась ко входу.

– Зайдем? – Айна взяла Давида под руку.

– Неудобно. Тогда нам придется уходить в середине службы.

– У вас три часа, – сказала Инга, – Айна, встретимся здесь же в шесть.

Они пошли вверх по улице, которая начиналась напротив ворот.

– О чем ты так серьезно задумался? Даже нас не заметил.

– Тут мальчик в церковь шел, книжку на ходу читал. Как я в детстве.

– На ходу? – удивилась Айна.

– Да, я люблю читать, от некоторых книжек трудно оторваться.

– Здорово, ты, наверное, очень образованный. Образованные люди лучше.

– Почему?

– Они знают больше. Понимают других.

– Думаешь? Папа считал, что студенты самые демократичные в обществе, потому что в университете учатся. А мы в Упсале больше всего боялись студентов.

– Почему? – теперь Айна спросила.

– Потому что от них исходил самый агрессивный антисемитизм. Не от работяг и не от пьяниц, а именно от студентов Упсальского университета.

– Мой хозяин учился в Упсальском университете. – Айна задумалась, – Тебе было плохо там?

– Где?

– В Упсале, в детском доме.

– Наоборот. Я очень рад, что попал туда. Конечно, это не свой дом, но там было… тепло. Меня уже не пугала спальня на несколько мальчиков и разные ножи и вилки. Но когда мы на велосипедах ездили в школу через весь город или гуляли и встречали компанию студентов, было страшно. Особенно, если ты один.

– Знаешь, мне кажется, если человек читает хорошие книги с детства… В нашем доме не было книг… и любви не было.

Давид остановился и растеряно посмотрел на Айну:

– Твоя мама? Она не любила тебя?

– Не знаю. Она всегда была занята младшими, они всегда болели, один даже умер, а я бегала с другими детьми, пока не стемнеет.

– А отец?

– Он все время работал, я его почти не видела, только в последние дни и помню. Потому-то мне было хорошо в детском доме, много лучше, чем у приемных родителей. У тебя в детстве была семья, праздники, подарки, музыка. Тебе было трудно в Толларпе, а мне наоборот. Там были книги. Я там начала читать и думать.

– И ты не скучала совсем по своим?

– По деду, да, иногда. Думаю, дед меня любил. И я его любила. Его – и потом Чештин.

Они вышли на Стурторгет – Большую площадь; когда-то она, действительно, была самой большой в городе. Последние отсветы закатного солнца исчезали в темном декабрьском небе.

– Видишь пушечное ядро над вывеской? – показала Айна. – По легенде это ядро должно было убить короля Кристиана-тирана, когда он сидел у окна.

– Не считая, что дом построен на 200 лет позже, – засмеялся Давид.

– Откуда ты знаешь?

– Читал. А ты откуда взяла свою легенду?

– Мы были здесь весной на экскурсии со школой. Это самая старая площадь города, здесь была Стокгольмская кровавая баня, когда датский Кристиан II казнил шведских дворян. 84 человека. Поэтому на красном доме 84 белых камня. Тоже легенда, наверное.

– Конечно, легенда, он казнил их не на площади. Но все равно интересно. За это его и стали называть Кристианом-тираном. А в Дании его называют Кристиан Мудрый.

– Ты и это знаешь?

– Мне нравится история, а на немецком много книг по истории Скандинавии.

Они подошли к красному дому. Портал был украшен сверху щитом с надписью, по бокам от щита располагались фигуры римских вои нов.

– Вот видишь, тут тоже надпись на немецком, – Давид указал на надпись. – Здесь написано: «Доверься Господу и держись его пути, он возвысит тебя».

Над щитом находился рельеф головы, явно чей-то портрет.

– Наверное, хозяин дома, – сказала Айна. Она разглядывала орнамент внизу.

– Смотри, здесь тоже лица, только какие-то страшные.

– Это, наверное, тролли, охраняющие вход, – предположил Давид. – Здорово, что ты их разглядела. Я бы не увидел сам, орнамент и орнамент.

В центре площади стоял большой фонарь, рядом уже установили елку и теперь расставляли вокруг прилавки и торговые палатки для рождественского базара.

Давид и Айна прошли по короткой торговой улице и вышли на маленькую площадь-террасу, где темный силуэт статуи закрывал полнеба. Это святой Георгий на коне убивал дракона.

– Святой Георгий – это шведский король, а дракон – датский, – начала объяснять Айна. – А принцесса – это Стокгольм и Швеция.

– Принцесса – это ты, – сказал Давид.

– А ты Давид-победитель? – засмеялась Айна.

Пошел мокрый снег, он таял, едва коснувшись земли.

– Побежали, а то замерзнем.

Давид подхватил Айну, и они побежали вниз по спуску с террасы и бежали до самой площади. Смеясь и стряхивая с себя капли, они вбежали в кафе на углу. Две дамы за ближайшим столиком посмотрели на них неодобрительно, и Давид вспомнил тетку на Кунгсхольмене, которая оказалась знакомой бабушки. Они сели в глубине, рядом сидела семья с двумя детьми. Девочка капризничала, мальчик ее дразнил, но лучше дети, чем любопытные тетки.

– А мне обещали квартиру в Старом городе, – сказал Давид. – Пойдешь со мной смотреть?

– Целую квартиру? Свою?

– Там, как я понял, одна комната, но зато своя.

– Когда?

– Не знаю еще, тот, кто там живет, должен съехать до Рождества. Представляешь, у нас будет своя квартира!

– У нас?

– Ну, тогда я смогу тебя пригласить, – смутился Давид.

Они долго сидели в кафе, пили горячий шоколад, было тепло и уютно.

Вторник, 13 декабря

Сегодня они договорились пойти смотреть праздник святой Люсии. Встретились, как обычно, в шесть, было сыро и холодно, не лучшее время для прогулки. Давид предложил поехать через город на трамвае, чтобы не замерзнуть и провести время в ожидании Люсии.

– Ты знаешь, почему в Швеции празднуют день Люсии? – спросила Айна.

– Она была христианской мученицей в Италии и объявлена святой в католической церкви. А в Швеции даже не знаю, почему праздник прижился.

– Сестра Чештин рассказывала, что у них в деревне 13 декабря с давних времен ходили ряженые, пели песни и праздновали, и пекли булочки, а потом был предрождественский пост.

– Значит, это просто совпало с днем святой Люсии. Празднуют, потому что в темное время хочется света. А религии наложили на народные традиции свои собственные важные дни. Часто это просто совпадения.

– У меня тоже сегодня совпадение. Ровно десять лет назад я приехала в Швецию, в Стокгольм. Это не было праздником.

– Расскажи.

– А что рассказывать? Приплыли в Стокгольм. Всех повели в баню, мыли чем-то вонючим от вшей. У меня вшей не было, но никто не спрашивал. Может, и набралась на корабле. Вместо нашей одежды, которая, конечно, испачкалась в дороге, но многим была привычна и дорога, всем выдали новую. Одна девочка все время плакала о своем платьице. Ей мама купила на прощание новое платье, нарядное. Они вместе его выбирали, а потом мама положила ей что-то в кармашек и зашила. Сказала, распорешь, когда приедешь на место, это сюрприз. Не увидела она сюрприза. На следующий день поехали опять на поезде. В поезде дали апельсин. Я раньше никогда не видела апельсинов. Там на вокзале нас встречали уже. Разбирали, кого куда.

– А раньше?

– Что раньше?

– Ну, ты же не сразу из деревни в Стокгольм.

– Нет, не из деревни. Из Хельсинки. На поезде до Турку, оттуда на пароходе в Стокгольм. Ужасное путешествие.

– Почему?

– Все чужие, маленькие плачут, кричат, темно, холодно. Дед говорил: «Не бойся, будет интересно». Всю дорогу повторяла «эла пелкаа» – не бояться. Только эту фразу и помню до сих пор по-фински. Повесили на грудь табличку с именем – и в лодку, она качается, вокруг вода ледяная. А вдруг перевернется? Плакать нельзя, стыдно, губу закусила, так что кровь пошла, и молчу. Привезли на пароход, я забилась под скамейку, лоты вызывают по именам, а я не могу вылезти. Выползла, только когда живот подвело от голода. Мне дали поесть, меня вырвало: то ли много схватила, то ли морская болезнь, может, и то, и другое. Должны были плыть один день, а застряли почти на сутки из-за льда. После этого долго воды боялась.

Айна посмотрела в окно трамвая: на горе светились окна Южной больницы.

– Вот там я хочу работать, когда выучусь. Это самая современная больница Стокгольма…

– Хочешь быть врачом?