Юный кофейщик с бритыми висками и модным хвостиком на макушке о чем-то говорит с пожилой женщиной-уборщицей.

– В каждое время года должна быть своя погода, – уборщица со всего размаха бьет веником по розовой плитке, с тоской оглядывая пирамидальные тополя, кипарисы и дубы, зеленые еще 21 октября.

Юный кофейщик Южного города непонимающе кивает.

– Вот я, Адам (уборщица ударяет на первый слог, получается польское Адам), и в Сибири была, и в Иркутске была, морозы пережила в 40 градусов, а ты, Адам, снег-то видел?

Адам кивает, типа видел, видел.

– Ничего ты, Адам, не видел, – подытоживает уборщица.

– Доброе утро, – повторяю я. Мне кажется, что увлекшись разговором о снеге, южные жители Южного города просто забыли обо мне.

Адам вздрагивает, заметив меня.

– Добрый вечер, ой, добрый день, ой, доброе утро, – вспыхивает Адам. Потом поднимает голову и осматривает меня. Почему-то все с первого взгляда видят, что я приезжий.

– Мне американо с холодным молоком, – улыбаюсь.

Адам начинает колдовать около кофемашины.

Татарский музыкант

Отсюда, из далекого Южного города, все происходящее в столицах видится суетным, ненужным, странным, но милым. Вчера вечером наблюдал татарского музыканта, играющего на домбре (или что-то в этом роде). У него не хватало пальцев на руке. Вокруг, нежась осенним теплом вечернего Южного Города, стояли последние туристы и местные жители. Музыкант играл что-то народно-фольклорное, и от этого мне казалось, что он играл здесь всегда. И десять лет назад, и сто лет назад, и даже при греках. Сидел в центре агоры пиликал, приплясывал, а голые греки в белых накидках слезливо вздыхали и спрашивали, почему он не посылает свои стихи в столицу Эсхилу.

Музыкант прекращал играть, закуривал (наверняка в древности тоже что-нибудь курили, нельзя писать музыку и стихи и не курить), обводил древних греков печальным взглядом и отвечал, что этому графоману Эсхилу он не отправит даже туалетную бумагу. Древние греки понимающе кивали седыми головами, бросали древнегреческие монеты с изображением Одиссея и Гефеста и медленно шли к своим женам, которые уже приготовили им черноморскую ставриду и барабульку.

Я вспомнил столицу и понял, что по приезде в Южный город что-то неуловимо изменилось во мне. Мне почему-то стало мучительно жаль всех москвичей, мне стало казаться, что в Москву попадают случайно, возможно, даже насильно, что большинство попавших с удовольствием уедут к морю или в деревни, или в Сибирь, но просто не имеют для этого возможности или сил, или смелости. Я вдруг представил, что каждое утро мэр Москвы усталый и измученный приходит в свой кабинет и не может понять, что он здесь делает. Мэра уже с утра раздражают москвичи, раздражает погода, ему не хочется руководить, его тянет на дачу в осенний подмосковный лес, на тёплую печку, к коту, расстегаям и парному молоку. «Бедный, бедный, мэр», – думал я и никак не мог понять, что же изменилось у меня в душе.

Вадим

Рассвет в Южном городе прекрасен и скоротечен. Я вышел на крыльцо, покурил, покормил кота Басю, который стремительно метнулся к моим ногам, стоило открыть входную дверь. Надо ему купить кошачьего корма, а то он за неделю съел весь запас моих сосисок.

Оделся, пошел по улице Пушкина в кафе купить круасан и выпить кофе. В 7-20 она обычно пустынна, но тут я услышал, что кто-то меня зовет. Дорогу перегородил огромный бритый мужичара.

– А ну иди сюда, – грозно сказал он.

Я оглядел себя с головы до ног. Нащупал в кармане 1000 рублей. К мужичаре идти не хотелось. Как даст по голове кулаком величиной с арбуз, и моя работа будет заказывать мне венок.

Но я подошел. Мужичара засопел и вынул из-за пазухи котенка:

– Котенка хочешь?

Я осмотрел улицу Пушкина, по которой в разные стороны шныряли десятки, если не сотни, кошек и котов. Взглянул на мужичару и покачал головой.

– Не хочешь? Жаль.

Мужичара задумался и произнес:

– Тогда давай сигарету.

Дал ему сигарету. Он расплылся.

– Жаль, – говорит, – хороший котенок, смелый, у нас еще пять штук. Бери.

– Нет, – отвечаю, – спасибо, мне на работу.

– Меня Вадик зовут, я тут живу, если котята нужны, заходи. Попрощался с Вадиком и пошел на работу.

Бармен

В подвале, куда я захожу после работы выпить стаканчик стены расписаны греческими мозаиками. Греки собирают виноград, греки поют песни, танцуют. Говорят, раньше были и фривольные эротические работы, но власть предержащие после ряда эксцессов их убрали.

Я в вине не разбираюсь, поэтому полностью доверяю барменам.

Подошел к барной стойке и говорю:

– Мне вина хорошего, полусладкого.

– Полусладкое хорошим не бывает, – уже удивительно, задумался.

– Тогда коньяка.

– Неправильный ответ, – бармен как-то весело подпрыгивает.

– Не понял, – ну я честно не понял. С какой стати я должен угадывать, что мне пить.

– Если вы хотели полусладкого, то вам нужен портвейн. Сегодня привезли хороший портвейн.

Бармен подмигивает.

– Хорошо, 150 грамм.

– Не 150 а 200.

– У меня нет денег на 200.

– Я налью в долг.

Бармен открывает амбарную книгу и записывает на меня долг.

– Закусывать будете?

– Шоколадку.

– Опять неправильный ответ, – мне опять плохо. Чем ему не угодила шоколадка.

– Сыр? Дорблю? – гадаю как могу.

– Нет, оливки и только с косточкой, только с косточкой.

Книжный моего детства

В Южном городе я нашел книжный магазин моего детства. Не эти помпезные торговые сети Москвы и Питера, с эстрадой, кофейнями и вечерними выступлениями, а просто книжный. Я вошел в просторное светлое помещение и уловил запах книг. Так пахли страницы Майн Рида, Жюля Верна и Луи Бусенара. Теперешние книги так не пахнут. Они все какие-то белые, штампованные, в целлофане и +18.

В книжном было пустынно. За столом в центре полок с книгами, стоящими до потолка, сидел седоватый старичок, который представился Игнатием. Под его столом сидели полосатый серый кот с зеленым ошейником и белая грязная собачонка без ошейника. Игнатий расположился у плазменного телевизора и переключал каналы.

Я осмотрел полки и охнул.

– Можно потрогать?

– Трогайте, трогайте, – Игнатий радостно вскочил и подбежал ко мне.

– Что читаете?

– Да все понемногу, поэзия, философия, история, проза.

– Ооооо, – протянул Игнатий.

– Чего, оооооо?

– Читатель, как же вас мало осталось!

– С чего бы.

– Да сейчас все планшеты и планшеты, игрушки, а у нас книги-с.

Игнатий достал с полки «Переулок…» Пятигорского и протянул мне.

– Понимаете, – улыбнувшись спросил он.

– Да редкая книга.

– А то!

– С зарплаты, с зарплаты, – мне было неудобно, но честно зарплата только завтра.

Я вышел из книжного. Игнатий разочарованно смотрел мне во след.

Адам и Лида

– Слушай, Адам, тебе что 15 лет!

Молодая красивая девушка в белом полупрозрачном плаще за что-то выговаривала Адаму. Она красива той странной южной красотой, когда девушке идут самые неожиданные для северных городов наряды: кожаные штаны в обтяжку, огромные накладные ресницы и неимоверные розовые ногти. Все эти аксессуары так контрастируют с ее бледной кожей.

Мне очень интересно, что такое совершил Адам, что может сделать только пятнадцатилетний.

Я сижу в кафе Адама и подслушиваю их разговор. Я даже оторвался от Льва Шестова «Достоевский и Ницше», хотя с усилием делаю вид, что мне их разговор неинтересен.

Когда мне было 15 лет, я на все знал ответ, ни в чем не сомневался и понимал, что такое хорошо и что такое плохо. Я мог часами раздавать оплеухи литературным классикам и удивлялся их бездарности. Я мог подтянуться 21 раз и выбегал сотку из 12 секунд.

Прислушался. Оказывается, Адам снял с моста свадебный замок и зачем-то подарил его Лиде (вот этой самой девушке). Девушка возмущается и не может понять, зачем он это сделал. Ведь он разбил чью-то семью. Адам горестно сопит. Потом берет ладошку Лиды и аккуратно ее целует. Лида на мгновение замирает и добреет. Адам обещает вернуть замок на место.

Приезжая

– Грязно тут у вас и мелко и жарко, – сказала мне женщина в солнцезащитных очках и присела на лавочку.

Вид у нее был московский. Московский вид легко отличить. Человек легко одет и у него нет рюкзака, куда можно положить одежду, если вдруг неожиданно потеплеет или похолодает.

– Нет, нет, – ответил я, защищая Южный город, – у нас чисто и, в отличие от Москвы, люди убирают сами.

– Что, ни одного таджика?

Я люблю таджиков, но дворниками они в Южном городе не работают.

– Ни одного, – ответил я.

– Дикари, – ответила женщина, – а театры у вас есть?

Я вспомнил наш драматический театр, похожий на корабль с памятной доской какому-то режиссеру, и обиделся.

– И театры есть, и кинотеатры, и ботанический сад, и цирк!

– Ага, в цирке, небось, одни макаки!

«Сама ты макака», – подумал я и вежливо ответил:

– Недавно к нам завезли индийских слонов, нильских крокодилов, дрессированных утконосов и австралийских кенгуру!

– И море у вас далеко, вы неправильный Южный город!

– Да близко море, мы правильный Южный город!

– И метро у вас нет, и МЦК! – женщина победоносно удалилась.

Я тяжело вздохнул. Метро и МЦК у нас действительно не было. В Москве каждое утро меня сорок пять минут мяли в метро, здесь я хожу до работы 10 минут. Мне захотелось догнать женщину-москвичку и объяснить, что она не права. Даже дернулся, но остановился. Я в Южном городе после Москвы всего месяц. Может, чего-то еще не понимаю.

Надежда

В Южном городе познакомился с соседкой Надеждой. Мы говорили о погоде и кормили котов. Надежда сказала, что погода у них в Южном городе обманчива и нельзя доверять теплу, также как и южным женщинам, и загадочно посмотрела на меня.

Потом мы с соседкой стали кормить котов. Зовут котов Бася и Помпей. Нрав их открытый и радостный. Бася и Помпей любят бродить по двору от двери к двери и попрошайничать. Я думал-то, что Бася и Помпей приходят только ко мне, но на самом деле день их расписан по минутам. Котам надо обойти с десяток квартир и домохозяйств, чтобы не пропустить ничего интересного.

Потом Надежда взглянула в темнеющее небо, перевела на меня взгляд и спросила:

– А вы не хотите снять и мою квартиру?

Я задумался. С одной стороны, у меня уже есть арендованная квартира, но соседство с Басей и Помпеем было заманчиво.

– Знаете, – ответил я, – у меня уже есть арендованная квартира.

Надежда притихла. Потом снова внимательно посмотрела на меня и произнесла:

– А может, вы расхочете, у меня прекрасная квартира, виноград растет, и кабачки, и евроремонт.

– Нет, все-таки переезд – тягостное дело.

Надежда вздохнула.

– А может, у вас есть жилец?

«Жилец – какое славное слово, – подумал я, – ведь все мы жильцы или нежильцы кто его знает, все в этом мире загадочно и скоротечно, сегодня жилец, завтра нежилец».

Я улыбнулся и грустно покачал головой.

– Хорошо, все равно заходите, – прошептала Надежда и пошла в свой двор. За ней потрусили коты Помпей и Бася.

Корюшка

Сегодня впервые в Южном городе мне удалось на Центральном рынке показать свою необычайную осведомленность. Мне надоела хамса (такое возможно) и я решил купить питерской вяленой корюшки. Когда я сказал: «Мне пять корюшек», – то очередь насторожилась. Стало заметно, что мой поступок вызвал неподдельный интерес у жителей Южного города. Одна женщина, уже в годах, с той увядающей красотой, сохраняющей определенную прелесть, убрав прядь со своего лица и взглянув мне в глаза, спросила:

– Ой, а что это за рыба?

Я оглядел ряды хамсы, тюльки, ставриды, пеленгаса, кефали и барабульки и почувствовал себя Миклухо-Маклаем.

Я осмотрел женщину и произнес:

– Корюшка бывает дальневосточная и питерская, – свои слова я сопровождал движением руки, то, тыкая в толстую дальневосточную корюшку, то, указывая в мелкую питерскую. Женщина насторожилась.

Я продолжил:

– Толстая дальневосточная корюшка идет косяками в Охотском море у побережья Камчатки, ее ловят сейнерами рыбаки и везут в Авачинскую бухту Петропавловска-Камчатского или в бухту Золотого рога Владивостока, где ее сушат или коптят, а потом отправляют в Центральную Россию и Крым.

Очередь замерла. Я парил, как на сцене, я сверкал.

– А жарить ее можно, – перебила маня женщина.

– Жарят обычно питерскую корюшку, – продолжил я, – питерская корюшка меньше, но зато пахнет огурцами.

– Когда выловят, – осторожно вставила продавщица, понюхав свою корюшку.

– Да, когда выловят, – подтвердил я, – когда идет питерская корюшка, то все жители культурной столицы России выходят к Неве выстраиваются от Адмиралтейства до Университета и сачками ловят корюшку. Их не гоняют ни полиция, ни ОМОН, ни губернатор, не Матвиенко.

– Да, – вздохнула женщина и вся очередь.

Продавщица смотрела на меня влюбленно. Похоже, никто эту дорогую корюшку в Южном городе не покупал, а тут такая лекция.

Когда продавщица мне набирала корюшку, то ласково коснулась моей ладони своими рыбными пальцами. Типа, приходи еще и рассказывай про скумбрию, форель и палтус.

Расстояния

Никак не могу привыкнуть к отношению жителей Южного города к расстояниям.

– Извините, – спрашиваю я, – где магазин «Братец Братец».

В магазине «Братец Братец» мне очень нужны южные кроссовки, знаете, на такой толстой подошве, чтобы можно было носить и зимой, и летом. Если подошва тонкая, то летом жарко, а зимой холодно.

Женщина останавливается, раздумывает, потом машет неопределенно рукой и говорит:

– Видите вон ту красную палатку, чуть влево за ней и во дворы.

Я всматриваюсь вдаль. Слово «видите» по московским меркам говорит, что красная палатка где-то очень далеко, где-то за линией горизонта, надо поднять глаза к небу, потом чуть опустить к земле и на линии горизонта искать красную палатку. Ищу, всматриваюсь, найти не могу. Спрашиваю другого человека.

Другой человек спешит. Он быстро бежит по тротуару, ему некогда мне отвечать, он молча берет меня за руку и ведет по Южному городу. Оказывается, красная палатка в десяти шагах.

Или, например, вам нужен парк героев. Героев очень много, парков героев тоже много, но вам нужен именно этот парк героев. Вы спрашиваете:

– Где парк героев?

– Каких героев, – отвечающий опешил, он явно не ожидал, что в стране еще остались герои.

Я отвечаю:

– Этих героев.

– Аааааа, этих героев, – тянет прохожий.

После долгих раздумий (слышится присвистывание) вам советуют ехать на троллейбусе, очень далеко, два квартала. Страдаю, на всякий случай ищу на карте. Оказывается, парк героев в 15 минутах ходьбы.

Женщина говорит по мобильному телефону

Сижу на работе, смотрю в окно. Южная женщина говорит по мобильному телефону. Через час опять смотрю в окно. Та же южная женщина говорит по телефону. Через час смотрю. Говорит. Кто она? С кем говорит? Муж? Любовник? Сын? Какой тариф мобильной связи? Надо придумать новую службу «Позвони нам».

– Алло, – говорит звонящий.

– Алло, – отвечает телефонист (в эпоху искусственного интеллекта это, наверное, робот).

– Вчера в наш универмаг завезли фейхоа, а денег нет и сыро вокруг стало, ноябрь, а сыро, а должен быть мороз, и сын пишет, что у них там холодно и совсем нет рыжиков, забыл вкус рыжиков, знаете, какие у нас замечательные рыжики, и утки уже собираются в стаи, скоро им лететь на юг, и обещают первый снег, вы любите первый снег?

– Да, да, – медленно и вдумчиво отвечает робот, он важен, у него приятный мурлычущий баритон, если бы робот был оперным певцом, то имел бы несомненный успех у женщин.

– А потом они принесли два отреза отличного крепдешина, и мне стало так легко на сердце, что захотелось петь, и я запела «на дальней станции сойду», а он так посмотрел, что мороз по коже и крылья выросли, и я чувствую, как что-то теплеет у меня чуть ниже пояса, и такой жар по всей коже, словно мне 16 лет.

– О да, о да, – медленно отвечает робот.

– А в небе розовый рассвет, а он пишет лучше взять Лендкрузер, а я отвечаю, что в море есть медузы и огоньки, и светится все, а он говорит, что на даче лучше вырыть колодец, потому что скважина дело ненадежное, а мне снятся две белочки и утром сын принес торт.

– О да, о да, о да, – медленно и эротично отвечает робот.

Через час посмотрел в окно на женщину. Разговаривает по телефону.

Река Салгир

В Южном городе течет река Салгир. Я иду по её мраморной набережной и цитирую стихи поэта Генриха Сапгира:

 
На постели
Лежит
Игорь Холин
Поэт
Худой, как индус.
Рядом Ева – без
Трусов.
 

Салгир-Сапгир рекой можно назвать с большой натяжкой. Ручеек. Говорят, по весне, когда тает горный снег, ручеек Салгир-Сапгир вздувается, выходит из берегов и поддавшись буйному стихийному нраву крушит всё, что попадается ему под руку: дома, строения, машины и зеленые насаждения. Обыватели в страхе разбегаются и ждут, когда буйная река Салгир-Сапгир опять превратится в ручеек. Река Салгир Южного города олицетворяет собой сложный нрав русского человека, существа, в общем, тихого, но способного на гневный и кровожадный поступок.

Надежда осматривает виноград

Соседка Надежда, осмотрев виноград, свисающий с пластиковых веревок над моим крыльцом, произнесла:

– Надо срезать, когда листья облетят.

– А что, листья облетят? – спросил я.

– Облетят, куда денутся, думаете, здесь не бывает зимы?

– А зачем срезать, больше листьев, больше тени, – я взглянул на почти сухие стебли и свисающие с них гроздья мелкого почти засохшего дикого винограда.

– Так попрет.

– Кто попрет?

– Виноград.

– Так это хорошо.

– Что хорошо? Веревки оборвет.

«Что же здесь творится весной, – подумал я, – всё лезет и стремится к солнцу, бушует и прогрессирует».

Я вспомнил папин подмосковный виноград. Чахлый и замученный. Никто его не обрезал, а даже наоборот: закутывал во все теплое. Папа очень гордился своими двумя тонкими подмосковными кустиками.

– А как его обрезать? – спросил я соседку Надежду.

– Я покажу, – ответила Надежда и внимательно посмотрела мне в глаза, – позовите как-нибудь в выходные, и мы будем вместе обрезать виноград.

Я представил, как соседка берет остро отточенный нож, забирается на стремянку, потом долго выбирает стебель винограда, который надо обрезать, потом делает одно резкое движение, и стебель падает на землю, а я стою рядом с ней, собираю с земли обрезанные стебли винограда, передо мной мелькают её белые еще крепкие и стройные ноги.

Надежда тяжело вздохнула и ушла в свою квартиру.

Я закурил. Сорвал виноградину, обтер и засунул в рот. Сладко, сладко.

Война с чем-то неведомым

Коты Помпей и Бася не пришли на завтрак. Если честно, до этого я считал, что это я им делаю одолжение, что кормлю их утром и вечером, но коты Помпей и Бася показали, что одолжение делают они, съедая мои сосиски. Спросил соседку Надежду, почему не пришли Помпей и Бася.

– Ну вы же их вчера вместе кормили.

– Ну и что?

– Их надо кормить по отдельности, чтобы они не ревновали друг к другу.

О блин, эти южные попрошайки еще и с характером. Я должен быть тонким психологом, чтобы кормить этих попрошаек Басю и Помпея.

Сегодня в Южном городе утром шел дождь. «Вот, – подумал я, – и в Южном городе бывает дождь», – и улыбнулся.

Если честно, я только сегодня понял радость таксиста, который в июне вез меня в санаторий. Я жаждал жары, огненных лучей, теплого моря, а он с каким-то восторгом и трепетом рассказывал мне о том, что май был дождливым и июнь, по всем прогнозам, обещает быть дождливым, и значит, будут персики, инжир и айва.

Я здесь уже почти месяц, и это первый дождь. Ну как дождь. Морось. Я даже зонта не взял, надел кепку. Пока дошел до работы, даже не промок.