Эдуард Дипнер

Родился в Москве. Окончил Уральский политехнический институт (заочно). Инженер-механик.

Работал начиная с 16 лет рабочим-разметчиком, затем конструктором, главным механиком завода. С 1963 г. – главным инженером заводов металлоконструкций в Темиртау Карагандинской области, в Джамбуле (ныне Тараз), Молодечно Минской области, Первоуральске Свердловской области, Кирове, а также главным инженером концерна «Легконструкция» в Москве.

С 1992 по 2012 г. работал в коммерческих структурах техническим руководителем строительных проектов, в том числе таких, как «Башня 2000» и «Башня Федерация» в Москве, стадион в Казани и др.

Пишет в прозе о пережитом и прочувствованном им самим.

Датский сыр

Для советского инженера попасть в Копенгаген так же неосуществимо и невероятно, как в Гонолулу или, может быть, в какой-нибудь Тимбукту. Во-первых, Копенгаген неизвестно где, то ли в Африке, то ли в Австралии, а во-вторых, Копенгаген, это все знают, просто прикол: «Я в этом деле не Копенгаген!». Поэтому, когда Нинка Дротова спросила Люсю: «Где ваш муж, почему не на работе?», а та ответила: «Он в Копенгагене», Нинка нервно рассмеялась и сказала, что шутка эта неудачная и жена должна знать, где муж, а он второй день не выходит на работу. И когда Люся сказала, что это не шутка, он в самом деле в командировке от министерства, Нинка открыла рот и долго не могла сообразить, то ли над ней издеваются эти умники, то ли этот самый Копенгаген действительно существует. Нинка – крикливая и распутная баба из отдела кадров, кадровичка, присланная из органов, чтобы заместить уходящего на пенсию Сергея Михайловича Акопова. Главное, что поручает ей начальник, кроме того, чтобы за всеми присматривать, – это организация советов директоров предприятий, входящих в Объединение. Эти советы собираются два раза в год, попеременно на двенадцати заводах, входящих в состав Объединения. Я не в курсе, о чём они там совещаются, но их организация и проведение – это Нинкин конёк; злые языки говорят, что она и обслуживает директоров на этих советах.

Полтора месяца назад мне позвонила Вера, секретарша начальника:

– Звонили из министерства, вам нужно подойти в техническое управление, к Вараксину.

– Вера, а в чём вопрос? К чему готовиться?

– Не знаю, не сказали. Сказали, что вопрос на месте.

Ничего хорошего от вызова к высокому начальству не бывает. Тем более вопрос на месте. Идёшь, перебираешь в голове все возможные варианты и всё равно не угадаешь, обязательно какая-нибудь неожиданная подлянка застанет тебя врасплох. И не сообразишь сразу, что сказать, а от тебя требуют решения немедленно.

Позвонил начальнику:

– Валерий Иванович, вы в курсе, что меня Вараксин вызывает? В чём дело?

– Не знаю, мне не звонили. Идите. Там, на месте, сообразите.

Здание министерства – четырёхэтажная гранитная глыба сталинской постройки на Большой Садовой, неподалёку – заставляет чувствовать себя пигмеем. Поднимаешься по ступенькам на пьедестал подъезда и оказываешься перед огромными, в два роста, дубовыми двухстворчатыми воротами – назвать их дверьми не поворачивается язык. Если открыть обе створки, проедет колесница, запряжённая четвёркой. Но левая створка всегда заперта, и колесницы, чёрные «Волги» и чёрные ЗИЛы, останавливаются у подъезда, выпуская из чрева своих высокопоставленных ездоков. А ты пришёл пешком и, поборов робость, хватаешься за геркулесову ручку с начищенной бронзой, облицованную дубом, в два ладонных обхвата. Многопудовая створка открывается медленно, но беззвучно и солидно, и ты проникаешь внутрь. Дверь не хлопает тебя по заду, и её, обернувшись и натужившись, ухватившись за такую же ручку, нужно закрыть. Справившись с упражнением «дверь», посетитель оказывается в огромном фойе, перегороженном барьером. Здесь дежурит строгий пограничник с зелёными петлицами. Пропуск изучается долго, подробно и с прилежанием, посетитель начинает подозревать себя в чём-то незаконном, нервно, как Штирлиц на границе, теребит манжет рубашки… Наконец пограничный шлагбаум поднимается, и перед окончательно оробевшим вторженцем открывается ЛЕСТНИЦА. Четырёхметровой ширины (какой поток людей она может пропустить!), с коваными решётками и дубовыми перилами, устланная алым ковром, она вздымается маршами на шестиметровую высоту второго этажа. По коридорам министерства можно пускать поезда метро, позволяют длина и сечение, но вместо поездов здесь снуют люди, беззвучно и солидно открываются и закрываются высоченные дубовые двери, а посетитель бредёт по этому тоннелю с идиотским запрокинутым лицом и полуоткрытым ртом, отыскивая табличку с номером триста семьдесят шесть на баскетбольной высоте.

В кабинете Вараксина, как и положено, с двухметровой высоты окнами, забранными белоснежными фестонами штор, и Т-образным громадным распятием стола посередине, сидели двое. Полуянова я знал давно, ещё по Казахстану, а второй, лысенький и неприметный, оказался Иваном Семёнычем Зубковым из отдела внешних связей.

– Эдуард Иосифович, мы решили направить вас на международную научно-техническую конференцию по металлоконструкциям, наше министерство – постоянный член Ассоциации, и нам предоставлена возможность выступить с докладом на конференции, она пройдёт в Дании в сентябре. Мы посоветовались и решили предложить вам подготовить доклад и прочитать его, на английском языке, конечно. Вы не будете возражать? Мы знаем, что вы владеете английским.

Я не возражал, и Женя Полуянов протянул мне брошюру с надписью IASS 11–14 September, Copenhagen. На третьей странице повестки дня, 13 сентября в 14:00, стоял доклад Минмонтажспецстроя, Россия.

– Значит, так! Поедут трое присутствующих. Переводчика вам, я думаю, не нужно, Иван Семёнович? Вы, Эдуард

Иосифович, подготовите доклад о развитии отрасли в нашей стране, мы вместе его прочитаем и отдадим в бюро переводов. Все организационные вопросы – за Иваном Семёновичем. Как там наши партнёры? Созванивались?

– Да, я звонил Курту. Они готовы с нами работать и будут встречать нас в аэропорту.

– Так введите Эдуарда Иосифовича в курс дела и приступайте к работе.

На научно-технических конференциях, как международных, так и национальных, не происходит никаких научно-технических открытий. За столом в президиуме сидят моложавые, бородатые и очкастые профессора, на трибуну поднимаются очередные докладчики, делают никому, кроме них самих, не интересные доклады, демонстрируют графики и таблицы. Сидящие в зале с серьёзными лицами передают друг другу записки: они, чтобы скоротать время, играют в морской бой или в балду или читают что-то своё. Доклад окончен, вежливые хлопки, из президиума задают какой-нибудь незначительный вопрос – так положено, ведь всё-таки конференция! Иногда случается, что какой-то чудак из зала начинает вдруг дискутировать с докладчиком. Это вызывает оживление, все бросают играть в балду и с любопытством наблюдают за дискуссией. Если перебранка затягивается, из президиума раздаётся что-то вроде «мы считаем, что вопрос исчерпан, господа могут продолжить дискуссию в перерыве», и чинное действо продолжается. Вы спросите, для чего же проводятся эти конференции? Так вот.

Во-первых, исполнительный орган Ассоциации должен отрабатывать получаемые на содержание средства, он организует, публикует и т. д.

Во-вторых, докладчики получают возможность публикации своей никому не нужной исследовательской работы, а это необходимо для защиты научного звания.

В-третьих, и это самое главное, у конференций есть культурная программа!

Тем не менее для меня это было: первой поездкой в настоящую заграницу (Польша и ГДР – не в счёт, тот же СССР, только не по-русски говорят), первым испытанием моего доморощенного английского.

Я еду защищать честь министерства и страны, чёрт возьми!

Наконец, Дания – это же страна Гамлета, принца датского, и великого сказочника Ханса Кристиана Андерсена! И страна сыров. Удивительных, многочисленных, неведомых – от одного упоминания рот наполняется слюной!

И потом, согласно семейной легенде, один из моих предков – отец бабушки по отцовской линии – был шведом (у вас не закружилась голова от этих генетических переплетений?). А от Дании до Швеции – рукой подать через пролив… то ли Каттегат, то ли Скагеррак, надо посмотреть на карте.

Дыхание в зобу у меня спёрло от волнения и радости. Доклад я накатал за день, потом его печатали, одобряли и переводили. Перевод был ужасным. Переводчица из бюро – растрёпанная курящая особа неопределённого возраста, несомненно, иняз по образованию, несомненно, глубокое знание языка Шекспира – была полным профаном в технике. Металлические конструкции она назвала «строительством», а их сварка, по её представлению, должна происходить в кастрюльке на плите. Пришлось мне всё делать заново. Переводчица, пробежав прищуренным глазом мой вариант, только хмыкнула, обдала меня дымом дешёвой сигареты и поставила подпись. Текст я вызубрил наизусть и выступил с ним перед Люсей. Она ни слова не понимает по-английски, но доклад одобрила.

Организация поездки была безупречной. Финансовое управление каким-то чудом достало для нас датские кроны. Между прочим, очень хорошие деньги. Во-первых, на них в Дании можно купить ВСЁ, а магазины у них там… Во-вторых, датские монеты – с дыркой в середине! Если вы собираетесь к папуасам или другим аборигенам Тихого океана, берите с собой побольше датских крон. Из них легко сделать ожерелья на шею, их легко вешать на уши и в нос.

Компания у нас получилась прекрасная: Иван Семёныч оказался добрым малым, а с Женей Полуяновым мы сразу стали друзьями. В аэропорту Каструп нас встречали двое молодых симпатичных датчан, представившихся Куртом Нильсеном и Хансом Нильсеном из компании Ramboll & Mannesman, но не родственники: у них там, оказывается, пол- Дании – Нильсены. R & М – солидная консалтинговая и инжиниринговая компания, работающая по всей Европе. План Вараксина заключался в следующем: объединить усилия министерства и датской фирмы и выступить на конкурсе, объявленном правительством Силаева, последним правительством Советского Союза. Дело в том, что это российское правительство неожиданно обнаружило, что зерно, выращенное и собранное в стране, негде хранить и добрая треть его пропадает, гниёт под открытым небом. Где-то предыдущие правительства, ведомые и направляемые КПСС, недоглядели, недопланировали, недомобилизовали трудящихся на борьбу за хранение, а мобилизовали только на борьбу за высокие урожаи, и вот результат: хороший урожай – бедствие для страны, гниющее зерно нужно как-то утилизировать и как-то списать. Сплошная головная боль. Была объявлена правительственная программа борьбы за хранение зерна, конкурс на лучший проект решения проблемы, и тот, кто войдёт в эту программу, будет обеспечен государственными заказами, и, конечно, будут хорошие деньги. Забегая вперёд, отмечу, что план Вараксина был блестящим. Министерство в лице нашего Объединения представляет мощь заводов, осуществляющих проектирование, изготовление и строительство зернохранилищ, наши датские партнёры облекают всё это в безупречную европейскую упаковку, выполняют экономические расчёты и ведут сопровождение и одобрение. Они умеют это делать с блеском. В любой цивилизованной стране это неминуемо сработало бы, а дальше – взаимные поездки, проекты, стройки! Мы вместе с обоими Нильсенами погрузились в работу, писали протоколы, составляли планы и распределяли обязанности.

Дания – изумительная страна, а Копенгаген – восхитительный город! Мы ходили по восьмиугольной площади дворцового комплекса Амалиенборг, охраняемого гренадёрами в красных камзолах и мохнатых папахах, бродили по торговой улице Стрёгет, по набережной канала Нюхавн, плотно уставленного живописными яхтами, и смотрели на многочисленных бронзовых конных датских королей, покрытых благородной зелёной патиной. А вечером мы с Женей сидели на открытой веранде кафе Carlsberg на морской набережной, рядом с андерсеновской русалочкой. Она, омываемая мелкими волнами, грустно смотрела на наши мешковатые советские костюмы, а мы пили настоящее пиво Carlsberg из высоких бокалов с золотой надписью Carlsberg и чувствовали себя небожителями. В Москве, в отличие от Копенгагена, пиво привозят в бочках из-под кваса, выстраивается очередь с бидончиками и банками, и толстая тётка в грязном халате наполняет эти бидончики из розовой резиновой кишки мутноватой жидкостью с цветом и вкусом позавчерашней мочи. Так вот, пиво Carlsberg ничего общего с этим напитком не имеет, можете мне поверить!

Копенгаген – город велосипедов, все его улицы и набережные уставлены велосипедами, копенгагенцы и копенгагенки едут на работу и с работы на велосипедах, изо всей мочи нажимая на педали. Мы с Женей пили пиво Carlsberg и оценивали датских женщин. Белобрысые датчанки – все на одно невыразительное лицо, но какие у них ляжки! Простите, ножки… нет, всё-таки ляжки, тренированные ежедневными велосипедными прогулками.

По культурной программе конференции нас повезли на шикарном двухэтажном автобусе на север, через всю страну, чисто выметенную, вымытую и уставленную буколическими шале с высокими соломенными крышами. Вы знаете, сколько этим крышам лет? Двести пятьдесят, вот сколько! А солома – хоть бы хрен, ещё двести пятьдесят выдержит! Наш автобус ехал и ехал через бескрайние безлюдные поля туда, где на берегу пролива, то ли Скагеррак, то ли Каттегат, стоит старинный и суровый Кронберг – замок Гамлета, датского принца. А если внимательно всмотреться, то во-о-он там, на другом, дальнем берегу пролива, то ли Каттегат, то ли Скагеррак, можно увидеть Швецию – родину моего дальнего предка. Я напряжённо всматривался в свинцовый горизонт. Швеции не было видно, но она была там, на том берегу, и я помахал ей рукой.

А ещё в Дании, как я и ожидал, изумительные сыры. Они мягкие, сливочные, нежно-перламутрового цвета, тающие во рту. Бесконечное множество разных сортов и оттенков вкуса, но все – просто бесподобные. Нас угощали этими сырами Нильсены – Курт и Ханс, и я, по простоте душевного восторга, выразил своё крайнее восхищение этими сырами. У нас в Советском Союзе существует два сорта сыра. Первый – это просто сыр, если его достанешь и выставишь на стол вместе с салатом оливье. Этот сыр, будучи нарезанным тонкими прозрачными ломтиками и не съеденным вечером, загибается к утру в жёсткую скорлупу. А ещё есть сыр, который плавленый, со вкусом сырого теста. Так вот, датские сыры никакого отношения к нашим не имеют, тоже можете мне поверить!

Да, чуть не забыл! Доклад на конференции я сделал и получил порцию вежливых хлопков. Из президиума мне задали какой-то вопрос, кажется, насчёт покраски профилированного листа, и я что-то ответил. Мой никому не интересный доклад вы можете прочитать в выпуске IASS 11–14 September, Copenhagen. Там, правда, нет моей фотографии, но фамилию мою не переврали. После выступления в перерыве ко мне подошли двое болгар и сказали на хорошем русском, что мой английский превосходен, вот только… ударение нужно поправить. Потом я выяснил, что слово «развитие» я произносил не дивЭлопмент, а дивэлОпмент. Прямо как хлоп в лужу! Какой позор! Кстати, там я заметил, что по-английски очень хорошо говорят: китайцы, русские, немцы, датчане и прочие шведы.

Отвратительно говорят по-английски англичане! Один из них поднялся на трибуну и начал жевать какую-то кашу, я у него ничего не понял.

Время в Дании бежит гораздо быстрее, чем в Москве, наукой это не объяснено, но это факт. Только приехали, в голове – сумбур от впечатлений, и нужно уже уезжать. У нас с Женей оставались деньги, и он сказал:

– Давай не будем накупать разной дребедени, а сделаем нашим жёнам по настоящему ценному подарку. Купим им печки СВЧ!

– Это что такое? – недоуменно спросил я.

– Я читал в одном умном журнале, – поведал мне развитый, в отличие от меня, Полуянов, – что это такая чудо-печь: включаешь в розетку, и она сама и греет, и варит, и жарит. Я даже видел такую в одном доме в Москве.

Печей СВЧ в магазине оказалось великое множество, мы, конечно, выбрали самые дешёвые, так что у нас осталось ещё по сотне зелёных долларов. Когда я привёз эти доллары Люсе, она побледнела и сказала, что их нужно срочно спрятать подальше, лучше зашить в сиденье стула. Но всё обошлось. К нам не пришли с арестом за незаконное хранение вражеской валюты. А печка действительно оказалась чудесной. Она светилась изнутри и рычала. Но на сковородке всё-таки получалось вкуснее.

Материалы на конкурс по зернохранилищам нужно было сдать до Нового года, и мы с Куртом работали в поте лица. Я составлял анализы, делал расчёты, переводил, печатал и посылал в Копенгаген, Курт оформлял, делал бизнес-планы. Всё получалось убедительно и солидно, в любой цивилизованной стране мы точно стали бы победителями. Но в России, увы, конкурсы выигрывают другими путями и средствами, о которых в Европе, видимо, не знают…

Вечером 24 декабря в нашей квартире на шоссе Энтузиастов раздался звонок. Звонил Курт. Он пожелал Merry Christmas, счастья и успехов семье. И ещё сказал: «Вы, конечно, получили наш gift? Как он вам понравился?» Я ничего не понял, но на всякий случай сказал: «Yes, yes, of course, thank you!»

* * *

Hy вот и всё. Загадка рождественского звонка так и осталась бы загадкой, если бы в начале апреля нам не пришло извещение: явиться в *** почтовое отделение за посылкой. Срочно! Что за посылка? Откуда? Мы ничего ни от кого не ждали. На нашей жигулёвской шестёрке мы, заинтригованные, поехали туда. Женщина в посылочном отделении как-то странно и недобро посмотрела и повела нас. В коридоре отделения стоял странный запах. По мере продвижения по коридору запах усиливался, и когда она открыла ключом дверь в то помещение, где, собственно, хранились посылки, оттуда повалил запах. В большом бетонном бункере с трёхэтажными стеллажными полками, уставленными ящиками и свёртками, мы получили… Да-да, это была та самая рождественская посылка, килограммов на шесть, бережно упакованная в датскую плотную бумагу… Я думаю, что она могла храниться там неограниченное время, если бы не благородный датский сыр. Возмущённый таким неуважением к себе, для того чтобы привлечь внимание, он стал пахнуть. Вы знаете, как пахнет мягкий датский сыр, если его положить на четыре месяца в тёплое помещение? Нет, вы этого не знаете, потому что не работаете на российской почте и вам в голову не придёт положить датский сыр на полку. Расписавшись в получении и зажав носы, мы погрузили датский сыр в багажник шестёрки и доехали до ближайшей помойки. Потом завернули за угол и долго проветривали багажник.

Добрый мой читатель! Когда вы поедете в Данию, обязательно насладитесь вкусом тамошних сыров. Но не вздумайте посылать их оттуда посылками или в багаже. Они – датские сыры – этого не терпят. Поверьте мне ещё раз.