4

Когда-то давно, еще в той жизни, мне снилась такая бездна – и тогда тетя Роза будила меня, обнимала и пела песенку о Лемеле, который торговал игрушками и купил луну за ведро черешен, чтобы порадовать маму. Тетя Роза не знала других песен, да мне и не нужны были другие. Но мне с детства снилась эта бездна. Страшно так, что я даже кричать не могу. Вода поглотила меня, вобрала в себя, потащила в глубину. Что ж, кому суждено утонуть, того не повесят. Только стоило ли тогда бежать из самолета? А я действительно банально тону, и тьма болит у меня в груди…

– Не понимаю, зачем я это сделал.

Кому принадлежит голос? А еще кто-то стонет рядом. Но я не хочу открывать глаза – мне тепло, сухо, солнце где-то далеко, за зеленоватой пеленой джунглей, орущих на разные лады.

– Эй, красавица, просыпайся! Я хотел тебя убить, но оказался таким же слюнтяем, как и твой приятель. Давай, приходи в себя, ему совсем худо. Ну же, Тори!

Меня душит кашель, и я переворачиваюсь на живот, чтобы легче было откашляться. Сколько я так лежу, если успела обсохнуть? Обсохнуть, как же… Интересно, где моя одежда?

– Я уже все видел, не стоит беспокоиться о мелочах.

Видали нахала? Мелочи, ишь ты!

Я фокусирую свой взгляд на том месте, откуда идет голос. Бывший пленник смотрит на меня задумчиво и немного иронично. Надо было убить его. Почему я его не убила? Ладно, еще успею.

– Меня зовут Луис Рауль Алехандро Мигель Исидор Эстебан Домингес.

– Твои родители специально это сделали? Ну, чтобы ты навсегда остался холостяком, придумали тебе столько имен. Ни одна женщина не запомнит их, ни один священник не произнесет без шпаргалки, да и тебе надоест повторять.

– Какой у тебя злой язык.

– Где моя одежда?

– Вот, успела высохнуть. Оденься, сделай божескую милость, а то я здесь уже почти два месяца, не надо испытывать мое терпение.

– Горячие латиносы, черти бы вас всех побрали! Где мой рюкзак?

– Вот, держи. Я взял только свое. – Парень демонстрирует пистолет. – Ты оставила мне намного меньше.

Но мне как-то не до него. Я достаю контейнер с лекарствами и инструментами. Все, слава богу, уцелело, вода внутрь не проникла. Я одеваюсь и оглядываюсь на Эда – тот бледен и без сознания, но дышит нормально. Хотя даже сквозь загар видно, что плохи его дела.

– Я вытащил сначала тебя, а потом его.

– Лучше бы наоборот, он же ранен.

– Из вас двоих ты более ценна. У тебя нет опасных предубеждений и есть несколько нужных навыков. К тому же я склонен к разнополому сексу.

– Даже не думай об этом!

– Почему? Помечтать всегда можно.

– Тебя в детстве, похоже, не предупредили, что от онанизма сохнет мозг, потому в твоей башке его так мало.

Парень дернулся от неожиданности, глаза его загорелись опасным огнем.

Эй, я тебя не боюсь! И мне чихать на твою ранимую душу. А вот если Эд потерял свой рюкзак, будет очень плохо. Собственно, и так куда уж хуже: у журналиста шок, он сильно ударился обо что-то ребрами. К счастью, на перелом не похоже. Я привожу его в чувство, он долго болезненно кашляет. Обрабатываю рану, меняю намокшую повязку и ввожу очередную дозу антибиотика. Может быть, не все так плохо. Только нужно найти спокойное место – ему бы отлежаться два-три дня.

– Ты всегда говоришь первое, что приходит в голову? – интересуется здоровяк мачо.

Я усмехаюсь про себя. Вообще-то никогда, но ему об этом знать не надо.

– Конечно. А что?

– Когда-нибудь ты из-за своей способности попадешь в большие неприятности.

– Да ладно… Все зло на свете от того, что люди думают одно, говорят другое, а делают нечто третье.

– Это называется – такт и воспитание.

– Это называется – ложь и двойная мораль. И не для того я шляюсь по джунглям, чтоб меня учил жизни бродяга в рваных штанах.

– А для чего ты шляешься по джунглям?

– Ни для чего. Не твое дело. Где хочу, там и шляюсь, ты мне не указ. Вот, подержи здесь, я его перевяжу, а потом займусь твоей рукой. Чего морду кривишь? Ты распорол чем-то руку от локтя до плеча и перемотал грязной тряпкой. Думал, не замечу? Не бойся, чико, будет не очень больно.

– Не называй меня «чико».

– Как захочу, так и буду называть.

– Я тебя убью.

– Слышала уже, ты обещал. Обещанного три года ждут, знаешь?

– Как это?

– Пословица такая есть.

– Никогда не слышал.

– Еще бы!

– Эх вы, хватит вам уже…

Глаза у Эда голубые и несчастные. Куда я смотрела? Да никакой он не просоленный журналюга, а просто мальчик из хорошей семьи, который решил кому-то доказать, что и он мужчина. Щенок ты шелудивый, а не мужчина! И загар твой совсем не тот, что человек получает, шастая по миру. Ты просто долго лежал голым в солярии – слишком равномерно и не слишком глубоко загорел. Парень, кого ты хотел провести?

– Закрой хлебало, Эд! Из-за тебя я оказалась в таком дерьме! В твоей башке куча всякого хлама, который может стоить нам жизни, если ты не прекратишь цитировать учебники воскресной школы. Давай, Луис, свой бицепс, посмотрю, что там у тебя. И не кривись, а то сейчас как заеду в ухо, так голова отлетит. Прямо передвижной лазарет, лечи вас всех…

Я так зла на них, что в шаге от убийства. Не терплю глупых накладок, а они сыплются, как град. Дернул же меня черт лететь в том самолете… Хотя выбора не было, ни одного билета на ближайшие дни не оказалось – идиоты болельщики ломанулись на футбол. Я спешила, у меня было предписание, а теперь спешу еще больше. Только что с того? У меня на руках двое раненых, а единственное, к чему я отношусь совершенно однозначно, так это к своему врачебному долгу. Люди, конечно, склонны к смерти, и тут ничего не поделаешь, но никто из них не умер от того, что я отказалась выполнить свой долг.

– Чего ты злишься?

Ишь ты, каким коммуникабельным мачо оказался! Нет бы раньше!

– А с чего бы мне радоваться?

– Мы все еще живы.

– В любом случае явление временное. Кстати, где мы находимся?

– Я и сам думаю над этим.

А подумать есть о чем. Вокруг нас кипит жизнь, но – как-то своеобразно. Мы находимся в глубокой расщелине: по бокам высокие вертикальные стены, а посредине озеро. В него-то мы и плюхнулись – ого, с какой высоты! Ландшафт явно вулканического происхождения. Мы расположились на ровном, как стол, камне, немного поодаль видна полоска песка, а за ней стена леса. Пушистые ветки зазывно машут нам, но как-то мне здесь тревожно.

– Хочешь сказать, что не знаешь этого места? Кто ты вообще такой и что здесь делаешь?

– Я уже слышал эти вопросы вместе с ужасными угрозами. – Луис тоже рассматривает окрестности. – Собственно, те же вопросы я хотел задать вам обоим, но природный такт и хорошее воспитание помешали мне. А я просто путешествую, ищу приключений и острых ощущений.

– И как, нашел?

– Ты же видишь.

Врет как сивый мерин. Как же, путешественник – с таким-то пистолетом! Хотя без пистолета путешествовать здесь и вовсе никак. Но из него такой путешественник, как из меня папа римский.

Я быстро произвожу инвентаризацию. Главное, что оружие при мне, магазин полный, патроны на месте, инструменты в порядке, вечернее платье и туфли целы, даже не успели намокнуть. Все остальное приложится, надо только поскорей выбираться отсюда.

– Эд, ты можешь идти?

– Да, только отдохну немного.

– Тогда перекусим. Кстати, Луис, а что за деятели гнались за нами, ты не в курсе?

– Вам лучше знать, они же за вами гнались. – Парень улыбается. Зубы у него все целы и белые, как в рекламе зубной пасты. – Я здесь уже несколько месяцев, и за мной пока никто не гонялся.

– Ты искал приключений? Вот и они. Что не так?

– Только не приключений, связанных с Бешеным Педро.

– Значит, ты все-таки знаешь, кто за нами гнался?

– У меня же есть глаза! Конечно, знаю – люди Педро Монтои, местного кокаинового короля. Тут кока хорошо растет, многие этим живут.

Старая история. Одни травят себя гадостью, другие на ней зарабатывают. Где-то убыло, где-то прибыло, таков закон выживания, никто его не отменял. Если кишка у тебя тонка и ты не можешь жить в реальном мире, что ж, естественный отбор сделает свое дело. Раньше в понятие «естественный отбор» входили болезни, теперь – наркота. И между прочим, нынешний расклад кажется мне более справедливым, ведь чума косила всех подряд, а сегодня каждый сам выбирает себе чуму. Вот только прежде было гораздо меньше желающих заработать на эпидемии. Хотя я могу и ошибаться. Люди не меняются.

– И зачем мы понадобились кокаиновому королю?

– Вам виднее. Я видел, как упал самолет. Думаю, Бешеному Педро был нужен кто-то из вас. Кто?

– Уж точно не я.

Я никому не нужна. Тетя Роза далеко, а кроме нее, моя судьба никому не интересна. И это хорошо. Я чувствую себя свободной, могу делать все, что захочу. Я привыкла к одиночеству и не ищу ничьего общества. Просто люблю колесить по миру, не разбирая дорог, и все. Нет ничего страшнее окончательности. Вот ее я не вынесу. А когда умру, то стану облаком – буду летать по миру и плевать на человечество более ощутимо. В смысле дождем.

– Эд?

А Краузе просто жалок. Я видела таких, за подобным экземпляром даже пыталась быть замужем. Хорошо представляю всю его образцово-показательную скучную жизнь, потому что встречала таких типов не раз. Вот, извольте. Родился в состоятельной добропорядочной семье, где над ним тряслась мамаша. Его всячески баловали и убеждали в том, что он исключительный, не такой, как все. И парень уверен в этом до сих пор. В школе был бешено популярен, являлся капитаном футбольной, бейсбольной или какой другой команды, девки гроздьями повисали на нем, и Эд гордился собой. Потом – университет, тепленькое местечко, найденное для отпрыска папашей с хорошими связями и толстым кошельком. Но с какого-то момента мальчик пресытился, вот и решил показать себя миру. Словно мир не обошелся бы без него. Но последнее ему, конечно, и в голову не пришло. В общем, натянув на себя фальшивый загар да старые джинсы, мамин сыночек, примерный мальчик Эдди Краузе, ничтожество и сопляк, двинулся навстречу подвигам…

– А как насчет тебя, Эд? Может, именно по тебе сохнет Бешеный Педро? Отбросим мысли о его нетрадиционной сексуальной ориентации и подумаем, чем еще ты мог бы его заинтересовать. Что в тебе такого? Или у твоего папаши многовато денег?

– Не помню, чтобы говорил тебе о своем отце, Тори.

– И что с того? Просто зря ты сплел мне сказочку о своем славном журналистском прошлом. Может, ты и бывал в здешних краях раньше, но – как турист, не более того.

– Почему ты так решила?

– Не твое дело. Но имей в виду, я в этом уверена, а процесс мышления – моя интеллектуальная собственность. Давай, Эд, расскажи, как я сейчас ошиблась в тебе.

Он молчит. Луис сидит в стороне и наблюдает за мной с непонятной миной на лице. Во мне снова начинает закипать злость – время бежит, скоро опять встанет вопрос о ночлеге, а из-за двух болванов я не только не продвигаюсь вперед, но даже наоборот – провалилась невесть куда, едва не утопла. А ведь я совсем не собираюсь умирать! У меня нет на подобные глупости времени!

– Послушайте, разговор в таком тоне ни к чему не приведет. Вы не могли бы быть посерьезнее? – Луис поднимается и потягивается всем телом. – Кто еще находился в самолете? Вы же не единственные его пассажиры?

– Нет, конечно. Мы летели в обществе богатых янки. – Мне неприятно вспоминать о них. – И они были достаточно мерзкими, чтобы обзавестись кучей «поклонников» и «доброжелателей».

– Ну, ты себя-то не сбрасывай со счетов. Ты своим ядовитым языком доведешь до бешенства даже буддийского святого. – Луис роется в своем рюкзаке и достает банку с консервированными бобами. – Давайте поедим и пойдем дальше. Нужно выбираться отсюда, эти места – ничья земля, рубеж. Нужно уходить, иначе Педро, который здесь засел, нас достанет.

– Странно, что его люди все-таки отвязались от нас.

– Никто не захотел прыгать в пропасть. Непонятно, откуда она здесь взялась так некстати. Или, наоборот, к лучшему.

– Ты-то чего переживаешь? Ему нужны мы, а не ты. Вполне можешь уйти, и тебя никто не потревожит. Сам же говорил: за то время, что ты здесь, никто за тобой не гонялся, стало быть, и впредь не станут.

– Так и есть. Но одни вы отсюда не выберетесь.

– Выберемся или нет, не все ли тебе равно?

– Мне с вами интересно.

Что-то здесь не так. Интересно – это не мотив. Случайно ли мачо оказался в той пещере? Почему Луис не уходит? Зачем спасал нас из воды и какая ему с этого может быть польза? Кто он на самом деле? Спросить напрямую – соврет, недорого возьмет, а мне нужна правда.

– Тори, твои душевные терзания ранят меня в самое сердце. Ты не слишком любишь человечество? Тогда странно, что выбрала для себя столь гуманную профессию.

– Не понимаешь? Ладно, объясню. Если бы не была обязана спасать человечество, я бы его уничтожила. Процентов на девяносто.

– Надеюсь, ты шутишь.

Мы встаем. Я помогаю Эду идти – не могу его бросить в таком состоянии, к сожалению. Вообще-то я не шутила. Потому что не видела от людей ничего хорошего. Только тетя Роза была добра ко мне – не желая чего-то от меня взамен, а просто так. До остального человечества мне дела нет. Да, я лечу людей, и они уходят, растворяясь в пространстве. Не больше и не меньше.

Зеленые ветки подлеска цепляются за одежду и рюкзаки, и мне кажется, что какое-то насекомое может проникнуть мне за воротник. Как бы не цапнуло! Да и змеи тут точно есть. Хорошо, что не болото. И, главное, львов, львов здесь нет!

Если бы вы знали, какая жуткая тварь – лев, вы бы меня поняли. Я ужасно люблю котов, даже ягуаров, но лев не имеет с ними ничего общего, что бы там ни утверждали зоологи. Пусть засунут себе в зад свои дипломы! Львы уродливы, их глаза – глаза злого человека, а не яркие глаза кошки. У кошек естественная божественная грация, львам же она не присуща. Это животное просто машина для убийства, а коты – эстетика, созданная богами для того, чтобы люди могли познать совершенство. Лев – не кот, нечего ему примазываться к очаровательному пушистому племени. И я рада, что здесь львы не водятся.

Мы обходим склон горы и видим внизу долину. Колышутся кроны деревьев, а между ними видны развалины и белый купол храма, стоящего посреди мертвого города, такой огромный, что как будто подпирает небо. Я как-то видела собор Святого Петра в Риме, так вот это строение почти такое же громадное. И город вокруг храма был построен из такого же белого камня. Он неплохо сохранился и совсем не зарос – отсюда видны улицы, вымощенные камнем, разбитые колонны, странной формы дома. Вид потрясающий!

Я всегда любила развалины. Даже когда-то мечтала учиться на археолога, но тетя Роза убедила меня, что развалин и старых кладов осталось мало, на меня их может не хватить, да и искать их – сплошная морока. А больных везде полно, они сами будут искать меня. Тетя Роза была права, как всегда, но тяга к древностям у меня осталась.

– Ну, и что это такое? – Я просто подпрыгиваю от радости и предвкушения.

– Понятия не имею, – Луис растерян и удивлен. – Даже не представлял, что здесь может такое быть. Ничего подобного здесь в принципе не должно быть, чтоб вы знали. Просто не верю своим глазам.

– Идемте туда! Сейчас же, немедленно! – Моя душа рвется в развалины.

– Посещение руин может оказаться опасным. – Краузе устало облокотился на валун. – Кто знает, что там может быть. Дикари, например…

– Самые большие дикари – так называемые цивилизованные люди, можешь мне поверить. А потому лично я пойду туда, с вами или без вас.

– Мы все туда пойдем. – Луис поднимает рюкзак Эда. – Мы же себе никогда не простим, если не поглядим, что там такое.

Он прав. Если я сейчас отступлю, эти развалины будут сниться мне всю жизнь. Я буду ходить вокруг них в своих снах, разыскивая дорогу туда, – и не найду никогда, если не найду сейчас, наяву. Уж я-то себя хорошо знаю! Я редко отказываю себе, потому что сила моих нереализованных мечтаний и желаний меня же потом и уничтожает. Как тогда, с куклой. Бедная тетя Роза намаялась со мной…

Мы спускаемся по каменистому склону. Я вспоминаю все фильмы, которые смотрела на подобную тематику, особенно про Индиану Джонса, и думаю, что там, возможно, нас ждут какие-то тайны, сокровища и неизвестные науке рисунки. Может, это станция пришельцев? Или… Да что угодно там может быть! И я на все согласна. Ну – почти на все.

С того места, откуда мы увидели город, казалось, что он рядом. Но прошло добрых полчаса, пока мы дошли до разрушившихся стен и прошли в ворота, верхняя часть проема которых так высоко, что приходится задирать голову.

Улица, на которой мы оказались, вымощена плотно пригнанными друг к другу белыми плитами. И такие же белые дома – некоторые совсем разрушились, но большая часть уцелела. Их стены расписаны жуткого вида картинками и украшены отталкивающими барельефами и узорами, на которые совсем не хочется смотреть, но глаза сами смотрят, хочешь или нет, и в голове нарастает странный гул. Я смотрю на своих спутников – нет, похоже, те ничего такого не чувствуют, значит, мне одной так повезло.

– Думаю, город строили не инки, такая архитектура совершенно для них не характерна. – Луис внимательно рассматривает колонны. – Причем он превратился в руины задолго до прихода конкистадоров. Интересно, чрезвычайно интересно…

– Откуда ты все это знаешь?

– Так случилось, что я преподаю историю и этнографию в Национальном университете – в свободное от приключений время.

Эд молча сопит. Он совершенно не рад нашей эскападе. Все-таки нет в примерных мальчиках тяги к авантюрам, интерес к миру у них только в связи с рабочей необходимостью.