Глава 7

Вице-президент Ричардс выключил телевизор. Было видно, что он потрясен и озабочен. Когда он заговорил, эти эмоции отразились в его голосе.

– Удивительно эффектный спектакль. Приходится признать, что наш зловещий друг отлично знает свое дело и имеет все возможности для осуществления своих многочисленных угроз. Во всяком случае, мне так показалось, но ведь я только что появился на этой сцене. Может быть, у кого-то из вас, господа, сложилось другое мнение?

Вице-президент, высокий, дружелюбный и словоохотливый южанин, большой любитель похлопать (если можно назвать это похлопыванием) ни о чем не подозревающего собеседника по спине, причем довольно больно, был известным гурманом, подтверждением чему являлась его полнота. Ричардс вовсе не был таким уж бесполезным человеком, каким считал его Хагенбах. Нелестное мнение директора ФБР о вице-президенте объяснялось тем, что у них были прямо противоположные характеры. Мистер Ричардс слыл человеком сильным, умным, проницательным и на редкость эрудированным, правда с одним существенным недостатком: в отличие от Хагенбаха, он был одержим жаждой власти. Брэнсон не преувеличивал, когда говорил о желании Ричардса занять кресло в Овальном кабинете Белого дома.

Ричардс без особой надежды оглядел собравшихся в кабинете администратора больницы. Хагенбах, Хендрикс, госсекретарь и министр финансов сидели за небольшим столом. Ньюсон и Картер, словно для того, чтобы подчеркнуть свое особое положение в высших эшелонах военного ведомства, устроились за вторым, еще меньшим столом. О’Хара, сложив руки на груди, стоял возле радиатора отопления, приняв тот кислый, слегка насмешливый и снисходительный вид, какой большинство врачей принимают в присутствии людей, далеких от медицины. Эйприл Уэнсди одиноко сидела на стуле в углу комнаты.

Воцарившееся молчание ясно показало, что ни у кого из присутствующих господ другого мнения не сложилось.

Добродушие Ричардса уступило место некоторой раздражительности.

– Ну а вы, Хагенбах? Что вы предлагаете делать?

Хагенбах постарался сдержаться. Хотя он и являлся главой ФБР, но все-таки был обязан, по крайней мере внешне, оказывать вице-президенту уважение.

– Я предлагаю подождать, пока расшифруют отчет Ревсона, сэр.

– Расшифруют! Расшифруют! Вашему сотруднику обязательно нужно было все так усложнять, прибегая к шифру?

– На первый взгляд нет. Надо признать, Ревсон страдает некоторой манией секретности и чрезвычайно печется о безопасности. То же самое, кстати, можно сказать и обо мне. Согласен, это сообщение было доставлено благополучно и без проблем. С другой стороны, как и подтверждает мисс Уэнсди, Брэнсон действительно собирался обыскивать «скорую помощь». Если бы он проделал это тщательно, то мог бы что-то обнаружить, но только не из этого микрофильма.

В дверях появился молодой человек, одетый в безукоризненный серый костюм, придававший ему вид брокера с Уолл-стрит. Он протянул Хагенбаху два листа бумаги:

– Прошу прощения за задержку, сэр. Это было не так-то просто.

– С Ревсоном всегда не просто.

Хагенбах быстро просмотрел обе страницы, явно забыв о присутствующих. Закончив, он взглянул на молодого человека:

– Вы ведь дорожите своим положением в нашей организации, Джейкобс?

– Вам не нужно это говорить, сэр.

Хагенбах попытался улыбнуться, но, как всегда, не сумел преодолеть внутренний барьер.

– Прошу прощения, – сказал он.

Эти слова отражали меру озабоченности Хагенбаха: до сих пор никто и никогда не слышал, чтобы он извинялся.

– Это тоже лишнее, сэр, – и Джейкобс вышел из комнаты.

Хагенбах сказал:

– Вот что пишет Ревсон: «Чтобы дать вам время достать все, в чем я остро нуждаюсь, я прежде всего перечислю требуемое».

Адмирал Ньюсон кашлянул:

– Ваши подчиненные всегда обращаются к вам в таком повелительном тоне?

– Не всегда. Итак, продолжу: «Мне нужны четыреста метров тонкого голубого или зеленого шнура, цилиндрические водонепроницаемые контейнеры для письменных сообщений и водозащищенный фонарик для передачи сигналов азбуки Морзе. Кроме этого, мне нужны аэрозоль, две ручки, белая и красная, и пневматический пистолет CAP. Пожалуйста, прикажите немедленно доставить все это. Без этих предметов я не могу действовать».

– Какая-то абракадабра! Что все это значит? – спросил Картер.

– Не уверен, должен ли я отвечать. Это не относится лично к вам, генерал. Старшие офицеры вооруженных сил, министры и старшие офицеры полиции имеют право на подобную информацию, но здесь присутствуют, э-э, гражданские лица.

– Врачи не болтливы. И более того, не склонны передавать секретную информацию в прессу, – мягко заметил О’Хара.

Хагенбах благосклонно взглянул на доктора, а затем обратился к Эйприл:

– А вы, мисс Уэнсди?

– Я выболтаю все, что знаю, если мне покажут тиски для больших пальцев. Можно даже не зажимать мои пальцы, достаточно показать тиски. В противном случае я буду молчать.

Хагенбах спросил у Хендрикса:

– Как у Брэнсона обстоит дело с тисками и с молодыми женщинами?

– Никак. Хотя Брэнсон опытный преступник, он известен своим галантным отношением к прекрасному полу. Ни разу не участвовал в грабеже, где была бы замешана женщина, и ни одна дама из-за него не пострадала.

– Но мистер Ревсон сказал мне… – начала Эйприл.

– Я подозреваю, – ответил ей Хагенбах, – что Ревсон хотел, чтобы вы казались испуганной. Вот он вас и напугал.

– У него что, совсем нет совести? – возмутилась Эйприл.

– В личной жизни он образец честности. В делах… ну, если у него и были угрызения совести, он их очень хорошо скрывал. Что касается перечисленных им предметов, баллончики с аэрозолем содержат тот же газ, которым с таким эффектом воспользовался Брэнсон. Последствий от него никаких – присутствие мисс Уэнсди может это подтвердить. Ручки выглядят как обычные фломастеры, но стреляют иголками, способными вывести человека из игры.

– Почему они разного цвета? – спросил адмирал.

– Красные выводят человека из игры на более длительное время.

– «На более длительное», видимо, означает «навсегда»?

– Случается и такое. Пневматический пистолет… ну, его основное преимущество в том, что он стреляет практически бесшумно.

– А как насчет этого маленького словечка САР?

Нерешительность Хагенбаха выдавала его нежелание отвечать.

– Оно означает, что наконечники пуль покрыты особым веществом.

– Каким веществом?

Нежелание отвечать превратилось во что-то похожее на смущение.

– Цианидом.

После короткого, но выразительного молчания Ричардс мрачно спросил:

– Этот ваш Ревсон, он что, прямой потомок гунна Аттилы?

– Его деятельность всегда чрезвычайно эффективна, сэр.

– Ни минуты не сомневаюсь, если принять во внимание, что он использует подобное оружие. Ему приходилось убивать?

– Как и тысячам офицеров полиции.

– И каков же его счет на сегодняшний день?

– Правду сказать, не знаю, сэр. В своих отчетах Ревсон указывает только существенные детали.

– Только существенные, – эхом повторил Ричардс, покачал головой и ничего больше не сказал.

– Прошу прощения, я на минутку прервусь. – Хагенбах быстро исписал листок из блокнота и отдал его своему человеку, ожидавшему за дверью. – Все перечисленное мне нужно через час.

Вернувшись на место, он снова взял в руки отчет Ревсона:

– Итак, продолжим. «За то небольшое время, что у меня было, я попытался составить суждение о характере Брэнсона. Этот человек – чистый бриллиант в том, что касается оригинальности идей, планирования, организации и выполнения. Из него получился бы отличный генерал – Брэнсон великолепно владеет и стратегией, и тактикой. Но… никто не совершенен. У него есть свои недостатки. Надеюсь, мы сумеем ими воспользоваться, чтобы его обыграть. Во-первых, он слепо верит в собственную непогрешимость – в этом кроется зародыш его будущих неудач. Непогрешимых нет. Во-вторых, Брэнсон чрезвычайно тщеславен. Он вполне мог бы проводить эти телевизионные встречи (я видел всего одну из любимых забав Брэнсона с публикой, но их, конечно, будет больше), скажем, у южной башни, – но нет, он хочет наслаждаться этим на середине моста, в окружении своего личного журналистского корпуса. На его месте я бы уже через пять минут выставил журналистов с моста. Создается впечатление, что Брэнсон не догадывается о том, что среди них могут быть агенты ФБР. В-третьих, он должен был обыскать доктора, мисс Уэнсди и машину „скорой помощи“, а если понадобится, сбросить в залив все до единого предметы из медицинского оборудования, прежде чем выпустить их с моста. Другими словами, у этого человека недостаточно развито чувство опасности. Что мне со всем этим делать? Пока не знаю. Хотел бы получить ваши указания. Кое-какие мысли у меня есть, но считаю, что пока этого не стоит предпринимать. Одному человеку не справиться с семнадцатью вооруженными до зубов мужчинами. Но из этих семнадцати по-настоящему важны только двое. Кое-кто из остальных пятнадцати далеко не глуп, но только Брэнсон и Ван Эффен лидеры по натуре. Этих двоих я мог бы убить».

– Убить! – Зеленые глаза Эйприл Уэнсди казались огромными на побелевшем лице. – Это не человек, а чудовище!

– Во всяком случае, реалистически мыслящее чудовище, – сухо заметил Хагенбах и продолжил читать: – «Это возможно, но неразумно. Остальные тогда почти наверняка впадут в ярость, и я не поручусь за жизнь президента и его гостей. Это только в качестве предпоследнего средства. Нет ли возможности на темное время ночи поставить под мостом подводную лодку, так чтобы была видна только верхняя часть рубки? Тогда я смог бы передавать сообщения и получать то, что мне понадобится. Не знаю, что еще можно сделать. Я не могу, к примеру, представить себе президента, спускающегося по веревочной лестнице с высоты в шестьдесят метров. Через три метра он непременно свалится в воду. Возможно ли подать на тросы напряжение в две тысячи вольт в тот момент, когда люди Брэнсона начнут закладывать взрывчатку? Я понимаю, что при этом весь мост окажется под током, однако все находящиеся на дорожном покрытии или в автобусах будут в безопасности».

– Почему именно две тысячи вольт? – спросил Ричардс.

Хагенбах ответил, почти извиняясь:

– Такое напряжение подается на электрический стул.

– Я вынужден попросить прощения у тени Аттилы.

– Хм. «Но тут может возникнуть проблема, если кто-нибудь, скажем президент, облокотится о перила или сядет на заградительный барьер. Это будет означать досрочные президентские выборы. Мне нужен совет специалиста. Может, лучше направить лазерный луч на взрывчатку, когда ее установят? Может ли лазер прорезать брезентовый мешок? Конечно, в этом случае взрывчатка упадет на мост и сдетонирует при ударе, но большая часть взрывной силы рассеется в воздухе и повреждение дорожной части будет не столь значительным. Оно не должно вызвать разрушения моста. Беда в том, что лазерный луч может вызвать мгновенную детонацию заряда. Посоветуйтесь со специалистом. Возможно ли под подходящим прикрытием высадить людей на башню? Естественный туман был бы в самый раз. Или ложный нефтяной пожар с учетом направления ветра? Не знаю. Но смысл в том, чтобы высадить людей на вершину и вывести из строя лифт. Если кто-то из команды Брэнсона и доберется до вершины башни, преодолев лестницу высотой в сто пятьдесят с лишним метров, то толку от него будет мало. Возможно ли подмешать в пищу какое-нибудь усыпляющее средство? Что-нибудь такое, что уложит их на полчаса или на час, и не слишком быстро действующее? Можете себе представить реакцию Брэнсона, если кто-нибудь вдруг упадет после первой же ложки. Индивидуальные подносы с едой нужно пометить, чтобы семнадцать из них попали тем, кому они предназначены».

Хагенбах взглянул на О’Хару:

– Существует ли такое средство?

– Наверняка. Подобные снадобья – не моя специальность, но зато доктор Айзекс знает о таких средствах больше, чем любой другой в этой стране. Екатерина Медичи ему и в подметки не годится.

– Это очень кстати. – Хагенбах перешел к чтению заключительной части расшифровки: – «Пожалуйста, сообщите мне ваши предложения. Сам я в данный момент могу лишь попытаться дезактивировать радиоустройство, инициирующее взрыв, причем не оставив никаких следов вмешательства. Само по себе это довольно просто, но добраться до устройства будет нелегко. Оно находится, конечно же, в одном из вертолетов, а они освещаются днем и ночью и усиленно охраняются. Я попытаюсь». Это все.

– Вы упоминали о предпоследнем средстве. Каково же последнее средство? – спросил адмирал Ньюсон.

– Как и вы, я могу только догадываться. Если у Ревсона и имеется какое-то последнее средство, то он держит это при себе. Итак, вместо того чтобы пускать эти листки по кругу, я отдам их отксерокопировать, и через несколько минут у каждого из вас будет свой экземпляр.

Выйдя из комнаты, Хагенбах подошел к Джейкобсу, который ранее принес ему расшифровку, и тихо сказал:

– Сделайте десять копий. Последний абзац пропустите. И ради бога, проследите, чтобы оригинал вернулся ко мне, и ни к кому другому.

Джейкобс возвратился через обещанные несколько минут. Раздав присутствующим шесть экземпляров отчета Ревсона, остальные четыре и оригинал он отдал Хагенбаху. Тот сложил оригинал и сунул его во внутренний карман. Потом все семеро принялись внимательно изучать отчет. Они читали его снова и снова.

– Ревсон совершенно ничего не оставил на долю моего воображения, – пожаловался генерал Картер. – Возможно, сегодня не мой день.

– Да и не мой тоже, – отозвался адмирал Ньюсон. – Судя по всему, ваш агент основательно все продумал, Хагенбах. Хорошо иметь на своей стороне столь полезного человека.

– Верно. Но даже Ревсону нужно пространство для маневра. А этого у него как раз и нет.

Квори осторожно сказал:

– Я понимаю, что вторгаюсь не в свою область, но мне кажется, все дело в вертолетах. Мы можем их уничтожить?