Alistair MacLean PUPPET ON A CHAIN

First published in Great Britain by Collins 1969

Copyright © HarperCollinsPublishers 1969

FLOODGATE

First published in Great Britain by William Collins Sons & Co. Ltd 1983

Copyright © Alistair MacLean 1983

WHEN EIGHT BELLS TOLL

First published in Great Britain by Collins 1966

Copyright © Devoran Trustees Ltd 1966

SANTORINI

First published in Great Britain by Collins 1986

Copyright © HarperCollinsPublishers 1986

Alistair MacLean asserts the moral right to be identifi ed as the author of these works All rights reserved

© Г. Л. Корчагин, перевод, 2025

© Е. В. Гуляева, перевод, 2003

© С. З. Сихова, перевод, 2025

© О. М. Степашкина, перевод, 2025

© Издание на русском языке, оформление

ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2025

Издательство Азбука®

* * *

Кукла на цепочке

Посвящается Фреду и Айне

Глава 1

– Через несколько минут наш самолет совершит посадку в Амстердаме, в аэропорту Схипхол. – Голландская стюардесса объявила это медовым, начисто лишенным акцента голосом – точно такие же голоса звучат на десятке европейских авиалиний. – Будьте любезны, пристегните ремни и погасите сигареты. Мы надеемся, что полет доставил вам удовольствие, и уверены, что вам понравится пребывание в Амстердаме.

В пути я перекинулся со стюардессой парой слов. Как оказалось, эта обаятельная девушка смотрит на жизнь с неоправданным оптимизмом. По крайней мере дважды я с ней не согласился: полет не доставил мне никакого удовольствия, и я не жду, что мое пребывание в Амстердаме будет приятным. Что касается авиарейсов, то вот уже два года они для меня сущая пытка – с того дня, когда у «Дугласа DC-8» через считаные секунды после взлета заклинило моторы и мне открылись две истины: лишенный тяги реактивный лайнер имеет те же свойства планирования, что и бетонный блок, а пластические операции бывают очень долгими, очень болезненными, очень дорогими и не очень успешными. Что касается Амстердама, то это, пожалуй, самый красивый город в мире с самыми дружелюбными жителями. Проблема всего лишь в том, что характер моих командировок за границу автоматически исключает возможность получать удовольствие от общения с кем бы то ни было.

Когда громадный «DC-8» благополучно опустился на землю (я не суеверный, но любой самолет может рухнуть с неба), я оглядел его переполненный салон. Похоже, большинство пассажиров разделяли мое мнение насчет дикой абсурдности полетов. Кто не пытался продырявить ногтями обивку, тот либо демонстрировал чрезмерную беспечность, откинувшись в кресле, либо возбужденно болтал, подражая храбрецам, что с язвительной улыбкой на устах весело махали ликующей толпе, катясь в тамбриле к гильотине.

Короче говоря, довольно показательный срез человечества. Определенно законопослушные граждане. Никоим образом не злодеи. Ничем не примечательные обыватели.

Или я несправедлив к ним? В части непримечательности? Чтобы позволять себе подобные уничижительные эпитеты, надо располагать критериями сравнения, оправдывающими применение таковых.

В этом отношении большинству пассажиров не повезло: на борту находились двое, в присутствии которых любой бы выглядел непримечательным.

Они сидели по другую сторону прохода и в третьем ряду позади моего. Я стоял и смотрел на них. И вовсе не потому, что желал привлечь к себе внимание окружающих. Ведь большинство мужчин, в чьих пределах видимости находилась эта парочка, с момента вылета из аэропорта Хитроу только и делали, что глазели на нее. Не глазеть на нее – вот почти безотказный способ привлечь к себе внимание окружающих.

Просто две девушки сидят рядом. Двух девушек, сидящих рядом, можно найти практически где угодно, но чтобы найти вот такую пару, вам придется потратить лучшие годы жизни. Одна с шевелюрой цвета воронова крыла, у другой локоны платиновые с отливом. Одеты легко, в платья мини: брюнетка – в белое шелковое, блондинка – в черное. И у каждой потрясающая фигура, со всей убедительностью демонстрирующая, сколь далеко ушли вперед немногие избранные представительницы женского пола со времен Венеры Милосской.

Да, они умопомрачительно красивы, но не той пустой, банальной красотой, что побеждает на конкурсах «Мисс мира». Они удивительно похожи друг на друга, у каждой утонченная костная структура тела и безупречные черты лица, и несомненный отпечаток интеллекта на этом лице, которое сохранит красоту и через двадцать лет после того, как увядшие мисс мира оставят попытки выиграть неравное состязание.

Блондинка улыбнулась мне, и это была улыбка дерзкая и вызывающая, но вместе с тем дружелюбная. Я ответил бесстрастным взглядом, и поскольку малоопытный пластический хирург не совсем удачно совместил стороны моего лица, выражение этого лица тоже наверняка не располагало к общению; но ее улыбка не исчезла. Брюнетка пихнула блондинку локотком; та отвернулась от меня, увидела осуждающую хмурость компаньонки и прекратила улыбаться. Я отвел глаза.

До начала взлетно-посадочной полосы оставалось меньше двухсот ярдов; и чтобы не воображать, как у самолета отваливается шасси, едва коснувшись асфальта, я откинулся в кресле, закрыл глаза и стал думать о девушках. Уж в чем меня точно нельзя упрекнуть, так это в том, что я подбираю себе кадры без учета некоторых эстетических аспектов бытия. Брюнетке Мэгги двадцать семь, и она работает со мной уже более пяти лет. Умна почти до гениальности, методична, кропотлива, осмотрительна, надежна и почти никогда не ошибается. В нашей профессии не бывает людей, которые вообще не совершают ошибок.

Что еще важнее, мы с Мэгги нравимся друг другу, причем уже не первый год. Эта обоюдная симпатия – без преувеличения гарантия того, что кратковременная утрата обоюдной веры и взаимозависимости не повлечет за собой крайне неприятные и долговременные последствия. Впрочем, она и не настолько слепа, чтобы однажды привести к катастрофе.

Белинда, двадцатидвухлетняя светловолосая парижанка, полуфранцуженка-полуангличанка, получившая свое первое оперативное задание, была для меня практически неизвестной величиной. Не загадкой, а просто незнакомкой. Когда Сюрте отдает в ваше распоряжение своего сотрудника, вы заодно получаете безупречной полноты досье на этого человека – ни один значимый факт из биографии не бывает упущен. В личном плане мне пока удалось выяснить только одно: ей явно не хватает уважения, если не сказать – безмерного восхищения, которое молодые полицейские должны питать к начальникам, особенно к старым профессионалам, каковым в данном случае являюсь я. Но ее сообразительность вкупе с уверенностью в себе с лихвой перевешивают любые сомнения, которые она может иметь в отношении своего шефа.

Обе девушки никогда раньше не посещали Голландию, и это одна из главных причин, по которым они сопровождают меня. Кроме того, милые молодые особы в нашей непривлекательной профессии встречаются реже, чем шубы в Конго, а значит, они не должны вызвать подозрений у наших нечестивых врагов.

«DC-8» уже катил по земле, шасси остались целыми и невредимыми, поэтому я открыл глаза и переключился на мысли о делах более насущных. Дюкло. Джимми Дюкло ждет в аэропорту Схипхол. Джимми Дюкло должен сообщить мне что-то важное и срочное. Слишком важное, чтобы отправить, пусть даже шифром, по обычным каналам связи. Слишком срочное, чтобы дожидаться дипкурьера из нашего посольства в Гааге. Я не пытался угадать, что это за сведения – всяко узнаю через пять минут. И не было ни малейших сомнений в их достоверности. У Дюкло безупречные источники информации, а сама информация всегда стопроцентно точна. Джимми Дюкло никогда не совершал ошибок – по крайней мере, ошибок в такого рода делах.

Самолет тормозил, и в иллюминаторе уже виднелся телетрап, тянувшийся от главного здания к нашему люку. Я отстегнул ремень безопасности, встал, скользнул пустым, непризнающим взглядом по Мэгги и Белинде и направился к выходу, не дожидаясь полной остановки борта. Этот маневр не одобряют хозяева авиакомпаний, а в данном случае не одобрили и пассажиры, которые, судя по их лицам, сочли меня заносчивым хамом, не желающим дожидаться своей очереди вместе со скромным и долготерпеливым обществом.

Да пусть думают что хотят. Я давно смирился с мыслью, что популярность – не мой удел.

Правда, мне улыбнулась стюардесса, но это не было данью уважения внешности или манерам. Человек может улыбнуться другому человеку, будучи удивленным, или встревоженным, или по обеим причинам. Всякий раз, когда я сажусь в самолет (за исключением отпусков, что бывает этак раз в пять лет), я вручаю стюардессе небольшой запечатанный конверт для передачи командиру воздушного судна, а командир, как и любой мужчина, старается расположить к себе симпатичную девушку, вот и раскрывает ей содержание документа, то бишь список моих привилегий в любых обстоятельствах – совершенно бесполезных привилегий, за исключением обязанности предоставлять мне по первому требованию обед, ужин и обслуживание в баре. Хотя нет, есть еще одна привилегия, совершенно необходимая, которой, кроме меня, пользуются несколько моих коллег, – дипломатический иммунитет от таможенного досмотра. Очень полезная штучка, поскольку в моем багаже обычно лежит пара надежных пистолетов, маленький, но весьма толково подобранный комплект инструментов взломщика и еще кое-какие сомнительной моральности вещицы, не из тех, на которые сквозь пальцы смотрят иммиграционные власти развитых стран. Я никогда не проношу оружие на борт, поскольку уснувший человек может случайно продемонстрировать плечевую кобуру попутчику и тем самым спровоцировать ненужный переполох. А уж палить в герметичном салоне современного самолета станет только безумец. Этим и объясняются поразительные успехи угонщиков воздушных судов: как правило, результаты эксплозии крайне неприятны.

Открылся люк, и я вышел в гофрированную трубу, где вдоль стенки в вежливых позах застыли два или три человека из обслуги аэропорта. Прошагав по трапу, я оказался в терминале; здесь два параллельных траволатора доставляли пассажиров в иммиграционную зону и обратно.

У конца движущейся вглубь терминала ленты лицом ко мне стоял человек. Среднего роста, худой и совсем не красавец. У него были темные волосы, изборожденное морщинами смуглое лицо, черные холодные глаза и тонкая щель рта: не обрадовался бы я, вздумай подобный типчик приударить за моей дочерью. Зато одет он был вполне респектабельно, в черный костюм и черное же пальто, а еще имел при себе большую и явно новую дорожную сумку – хотя, конечно, ее нельзя причислить к признакам респектабельности.

На самом деле меня нисколько не волновали несуществующие ухажеры несуществующих дочерей. Я уже прошел достаточно, чтобы видеть всю ленту, ползущую в моем направлении. На ней стояли четверо, и первого из них – высокого, худого, в сером костюме, с усами и всеми внешними признаками преуспевающего бухгалтера – я узнал сразу. Джимми Дюкло. Первая мысль: он считает свою информацию исключительно важной и срочной, раз отправился в неблизкий путь ради встречи со мной. Вторая мысль: должно быть, он подделал полицейский пропуск, чтобы пересечь весь терминал. Вполне логичное предположение, поскольку он отменный фальсификатор. Третья мысль побуждала вежливо помахать ему и дружелюбно улыбнуться, что я и сделал. Он помахал и улыбнулся в ответ.

Улыбка длилась лишь секунду – и сменилась гримасой ужаса. А я уловил – почти подсознательно, – как чуть-чуть сместилось направление его взгляда.

Я стремительно обернулся. Смуглый мужчина в черном костюме и черном пальто уже не стоял спиной к пассажирскому конвейеру. Он развернулся кругом, а сумка, прежде свисавшая с руки, теперь была зажата под мышкой.

Даже не успев понять, что происходит, я подчинился инстинкту и бросился на человека в черном. По крайней мере, начал бросок. Но мне потребовалась долгая секунда, чтобы отреагировать, а смуглый молниеносно – и это не метафора – доказал, что секунда – достаточный срок для совершения задуманного им насильственного действия. Он был готов, а я – нет; и он оказался докой по части насильственных действий. Едва я рванулся к нему, как он проделал свирепый замах на четверть круга и врезал мне краем сумки под ложечку.

Дорожные сумки обычно мягкие, но обычно – не значит всегда. Я никогда не попадал под удар сваебойной машины и надеюсь никогда не попасть, но в тот момент познал, каково это в ощущениях. Я рухнул на пол, словно чья-то огромная лапища подсекла мне ноги. Причем не лишился чувств – видел, слышал и даже в какой-то мере осознавал происходящее, но не мог пошевелиться, а ведь это единственное, чего я хотел. Мне доводилось слышать о параличе сознания в результате психологического шока, но впервые в жизни я был полностью парализован шоком физическим.

Казалось, все происходит в нелепой киносцене, воспроизводимой замедленно. Дюкло панически заозирался, но выбраться с траволатора не было никакой возможности. Позади сгрудились трое мужчин, и они, похоже, совершенно не замечали неладного; только позже, гораздо позже я сообразил, что эти люди были сообщниками человека в черном и стояли там для того, чтобы у Дюкло не было другого выбора, кроме как двигаться вместе с лентой вперед, навстречу смерти. Оглядываясь на прошлое, я понимаю, что это была казнь, своей дьявольской расчетливостью затмевающая все казни, о которых я наслушался на своем веку, а уж я знаю немало историй о людях, чья жизнь завершилась не так, как было задумано Создателем.

Я мог двигать глазами, что и делал. Мой взгляд добрался до сумки – из-под клапана на ее торце высунулся дырчатый цилиндр глушителя. Это и была «сваебойная машина», вызвавшая кратковременный паралич (я надеялся, что он и есть кратковременный), и удар был настолько силен, что оставалось лишь удивляться, почему ствол не согнулся буквой U.

Я посмотрел на мужчину, державшего пистолет. Его правая рука пряталась в сумке. На смуглом лице не отражалось ни удовольствия, ни предвкушения, лишь спокойная уверенность профессионала, знающего себе цену.

Бестелесный голос объявил о прибытии рейса KL-132 из Лондона, которым прилетели мы. Мелькнула смутная и неуместная мысль, что этот номер я уже никогда не забуду. А впрочем, будь номер рейса любым другим, это бы не имело никакого значения, поскольку Дюкло обречен умереть, так и не встретившись со мной.

Я посмотрел на Джимми. У него был вид человека, приговоренного к смерти. Отчаяние на лице – но отчаяние спокойное, контролируемое. Он сунул руку под полу пиджака… Медленно, слишком медленно – мешала ткань. Трое мужчин за его спиной упали на движущуюся ленту, и только много позже до меня дошло, что это означало. Вот из-под полы вынырнул пистолет. Хлопок – и в левом лацкане возникло отверстие. Дюкло конвульсивно дернулся, а затем повалился ничком. Траволатор вынес на платформу мертвое тело, и оно покатилось к моему, парализованному.

Я никогда не смогу дать себе точный ответ, действительно ли мое полное бездействие в последние мгновения жизни Дюкло вызвано физическим параличом, или же меня лишила воли неминуемость его гибели. Нет, мучиться совестью не придется, ведь я был безоружен и ничем не мог помочь. Просто хотелось бы понять странный феномен: прикосновение к трупу вмиг подействовало на меня оживляюще.

Чудесного выздоровления не случилось. Волнами накатывала дурнота, и, после того как прошел шок от удара, желудок заболел по-настоящему. Во лбу тоже сидела боль, причем вовсе не тупая, – наверное, я стукнулся головой при падении. Но мышцы уже подчинялись мозгу, и я осторожно поднялся на ноги – осторожно по причине тошноты и головокружения; я мог в любой момент снова против воли распластаться на полу. Весь терминал раскачивался самым пугающим образом, и я обнаружил, что плохо вижу, – должно быть, ушиб головы сказался на зрении, что опять же странно, поскольку оно работало вполне исправно, пока я лежал. Тут я понял, что слипаются веки, и ощупью определил почему: из раны в волосистой части головы лилась – как мне ошибочно показалось в тот момент, потоком – кровь.

«Добро пожаловать в Амстердам», – подумал я, доставая носовой платок.

Два прикосновения к глазам – и снова зрение по единице.

Все это от начала и до конца продолжалось не более десяти секунд, но вокруг уже столпились встревоженные люди, как всегда бывает в подобных случаях: внезапная смерть, особенно смерть насильственная, для зевак все равно что для пчел открытый горшок с медом. Мгновенное осознание существования того или другого выманивает зрителей во впечатляющем количестве из мест, только что выглядевших лишенными всякой жизни.

Я не уделил зевакам внимания и так же поступил с Дюкло. Поскольку уже ничем не мог быть ему полезен, как и он – мне. Обыск его одежды ничего бы не дал: как и все хорошие агенты, Дюкло не записывал ничего важного на бумагу или магнитофонную пленку, а просто укладывал в тренированную память.

Смуглый мужчина в черной одежде и с пистолетом за это время вполне успел бы улизнуть, и только глубоко укоренившийся инстинкт, рутинный навык проверять даже непроверяемое заставил меня посмотреть в сторону иммиграционной зоны.

Убийца еще не скрылся. Он преодолел около двух третей пути к иммиграционной зоне, без спешки шагая по движущейся дорожке, небрежно помахивая сумкой и как будто не слыша суматохи позади себя. Мгновение я взирал на него оторопело… но лишь мгновение.

Вот так и должен уходить с места преступления профессионал.