Глава пятая

К вечеру добрались до селения. Оно представляло собой множество сбившихся в кучу небольших избушек, похожих на земляные холмики, и ничем не было огорожено. Однако, загон для овец, охваченный каменными невысокими стенками, имелся. И старик, вместе с рабом, принялись загонять туда животных. Меня отпустили, не отвязав, однако, веревку. Я, потихоньку, двинулась туда, откуда мы пришли, но тут набежали дети, отчасти не такие, какими я представляла детей богундцев – шумные, но не грязные, и даже неплохо одетые, не в пример пастуху и его рабу. Но, милыми эти ребятки не были. Подбежав, они обступили меня, заставив попятиться, затем стали корчить рожи, ржать и показывать на меня пальцем, а потом и вовсе – кидаться землей и мелкими камнями, крича:

– Вонючка! Вонючка!

Это мне? Я вонючка?

Пастух и помощник занимались своим делом, оставив меня на растерзание.

– Отвалите! – крикнула я, закрываясь руками, и продолжая двигаться в степь.

Подошла женщина, лет сорока, невысокая, пухленькая, как колобок, одетая в такой же халат, как и Герц, но более новый, яркий и нарядный. Волосы ее были заплетены в толстую косу, а на макушке кокетливо красовался яркий платок, удерживаемый обручем из светлого металла. Толстушка посмотрела на меня, тоже не остановив детей, затем уставилась на пастуха. Один из камней угодил в нее, женщина заругалась, и дети убежали, потеряв ко мне интерес.

Пастух закрыл деревянные, не знаю как приделанные к камням ворота, и, с важным видом подойдя к женщине, протянул ей руку. Она поклонилась, и руку поцеловала. А раб, маячивший за хозяином,поклонился толстушке.

– Приветствую, муж мой! – сказала она, пастух ответил:

– Здравствуй, Кама! – и на этом с любезностями было покончено. Женщина уперла руки в бока, и кивнув в мою сторону, спросила:

– Что за чучело?

Пипец! Еще и чучело!

– Наш раб! – произнес пастух, заглядывая жене в лицо, и, по виду, рассчитывая на ее одобрение.

– И зачем он? Тощий, мелкий, грязный… На что он пригоден? – скривилась жена, не одобрив приобретение мужа.

– Продадим! – заискивающе оправдывался старик.

Похоже, целование руки – просто ритуал. Хозяйкой в доме была жена.

Дени ошибался, когда говорил, что слово женщины в Богунде ничего не значит. Еще как значит!

– Тьфу! Кто его купит!– между тем, произнесла хозяйка,и добавила, весьма нелогично:

– Заклейми, что б не сбежал!

– Нельзя меня клеймить! – крикнула я – Я раб Астахана!

– Врет! – воскликнул пастух – Клейма нет!

– А если не врет? – услышала я голос, обернулась, и обнаружила еще женщину, довольно молодую, красивую, с золотым обручем на голове, и в окружении трех рабынь.

– Астахан убьет за кражу своей собственности! – продолжила она – Может, заклеймить не успели. Грец, где ты его взял?

– Спал под кустом, госпожа! Один! – ответил, кланяясь, пастух, и добавил – А хана нет, он в походе!

– Уже вернулся! – улыбнулась молодая – С победой, как всегда!

– Значит, – встрепенулся старик – и господин Глава возвращается?

– Да! – продолжила улыбаться молодая – И мой муж тоже вернулся, живой, слава богам, и невредимый!Был гонец. Утром Глава племени прибудет домой! С трофеями и рабами! Поэтому, завтра с утра зарежь баранов для пира!

Жена Герца тоже улыбалась и кивала.

– Слушаюсь, госпожа Ирилия! – ответил старик, опять кланяясь.

Толстушка выступила вперед, закрывая меня от молодухи.

– Конечно,– произнесла она – раб врет! Зачем такая вонючка хану?

Ирилия хлопнула в ладоши, и жена пастуха, с неохотой, отодвинулась.

– Что ты умеешь, раб? – спросила молодуха – За что великий Астахан забрал себе?

Я молчала, опустив голову. Петь для этих я не собиралась.

– Вот! – воскликнула толстушка – Совсем бесполезный! Но, по праву наш! Грец его нашел, и пленил!

– Это так! – кивнула Ирилия – Можете оставить, но, пока не клеймите! Дождемся Главу, пусть он решает! Только,– добавила она, поморщившись – пусть помоется. И одежду другую дайте!

– Да, жена Главы!– почти хором ответили муж с женой, кланяясь. Илирия удалилась, толстушка негромко сказала:

– Еще чего! Воду на него тратить! Завтра в озере помоется!

И повернулась к мужу:

– Пойдем в шатер, муж мой! Трапеза ждет!

Смотрела она, при этом, на Олива.

И мы двинулись между домишками, которые, при ближайшем рассмотрении, оказались из глины, смешанной с мелкими камнями, и, почему-то, именовались шатрами.

У пастуха и его жены был только один раб – Олив. Поэтому, супруги так в меня вцепились. Жил Олив к хижине, слепленной кое-как, из той же глины – сам сделал, и сделал неумело. На земляном полу лежал ворох сухой травы, на которой раб спал, вот и вся мебель. Эта избенка притулилась к сараюшке, где хранились дрова, одна из самых больших ценностей степи – их покупали у племен, живущих в предгорьях, в лесу. И Олив должен был по ночам не столько спать, сколько охранять эти ценности. Теперь он, с радостью, перепоручил это мне.

Но, величайшей ценностью степи были лошади, в чем мне предстояло убедиться, буквально, на своей шкуре.

А пока я спросила у Олива – покормят ли нас? И он ответил – как только пастух поест,напьется вина, и уснет, хозяйка принесет еды.

И, вскоре Кама прибыла, неся на куске шкуры кучу яств – и суп, и лепешки, и сыр. И вино. Все это она поставила перед Оливом, мне же вручила глиняную миску с похлебкой, кусок лепешки, и кусок жареного мяса.

– Иди отсюда, Вонючка! – сказала она при этом – На улице поешь!

Я вышла, села, прислонившись спиной к хижине, и съела все, что мне дали.

И пол ночи провела у хижины, слушая страстные вздохи и стоны Олива и Камы. Я старалась их не замечать, и мечтала поскорее оказаться в озере, в его теплой, почти горячей от солнца, воде, и, наконец, помыться.

Когда хозяйка ушла,раб позвал меня, отдал остатки вина, и предложить спать рядом с ним – так теплее. Я прислонилась к спине Олива спиной, и уснула.

И, почти сразу нас растолкала Кама – меня, так даже, попинала.

Оказывается, уже утро, и нужно ехать за водой. И мы отправились на озеро, находящееся недалеко от деревни.

Усевшись втроем на повозку, заполненную пустыми бурдюками, и запряженную лошадью, двинулись в путь. Всю дорогу раб и хозяйка ворковали, а подъехав к озеру, велели мне носить воду, и отошли от повозки, видимо, довольно далеко – я их не видела и не слышала.

Вода оказалась холодной – остыла за ночь, и приятного купания не получилось. Кроме того, лошадь постоянно пыталась подойти к кустам, отдаляясь от озера вместе с повозкой – там трава была более зеленая и сочная. Опасаясь, что конь уйдет слишком далеко, за что мне достанется от хозяйки, его выпрягла, отвела к кустам, к ним и привязала, а затем, залезла в озеро. Было холодно, но терпимо, да и мыться надо было по любому. И хорошо, что Кама и Олив отошли – я смогла раздеться. Кое- как помывшись, одела то, что мне дала хозяйка – старую одежду Греца, которая, хоть и была мне великовата, но не критично – пастух был невысок.

Выйдя на берег, я обнаружила Каму, хмуро на меня смотрящую, и удивилась – теперь то чем недовольна?

– Где лошадь?– тихо спросила хозяйка.

Я повернулась к кусту, что бы показать на коня, и замерла – его там не было! Лошади не было нигде!

– Где лошадь,Вонючка, я тебя спрашиваю? – повторила Кама. Я ничего не смогла ответить, только тупо на нее таращилась. Олив принялся кричать, зовя коня, но, понятно, что зря— вокруг голая степь с редкими кустиками, и коню от наших глаз укрыться негде. Лошадь сбежала, или ее украли…

Кама буквально зарычала, и кинулась на меня. Она лупила ногами и руками, а я только закрывала голову…

Устав, хозяйка села на землю, простонала:

– Нам больше никогда не купить коня! Столько денег больше не скопить!

И зарыдала, завыла, как по покойнику. Я тоже заплакала, вытирая рукавом кровь, капающую из разбитого носа. Нет, не от боли – от того, что случилось по моей вине.

Неожиданно, Кама замолчала, уставилась на меня, и зловеще произнесла:

– Получишь кнута! Столько ударов, сколько надо, что б сдох!

И она не шутила.

– Госпожа! – воскликнул Олив, и показал рукой вдаль. И мы с Камой увидели возвращающуюся лошадь.

– Великие боги! – воскликнула женщина, и кинулась, на удивление быстро, навстречу коню. И, обняв его за шею, стала что-то, ласково бормотать. Я тоже улыбнулась, продолжая размазывать кровь – какое облегчение!

Затем, мы набрали в бордюки, и загрузили в телегу воду, и отправились в деревню. Кама больше не ругалась – похоже, переживание, истерика и мое избиение вымотали ее.

Грец закончил с убийством баранов, и отправился пасти стадо, сокрушаясь, что не дождался Главу. С ним отправился и Олив, хотя Кама пыталась спихнуть меня. Но, какая от меня польза, если на стадо нападут волки?

Едва мы с хозяйкой успели разгрузить воду, пришлось отправляться встречать Главу, который, как раз, въезжал в селение. Моему изумлению не было предела – Главой оказался богундец, который руководил караваном, из которого меня забрал Аста. Ну и хорошо – подтвердит, чей я раб, и отправит в столицу!

Глава привез с собой несколько телег с разным добром, и немного рабов – остальных продали.

Начался пир, в честь возвращения Главы племени. Дикари уселись у костров, на которых жарились, варились и парились бараны. Богундцы ели, пили, пели, плясали, и толкали речи,восхваляющее Главу и великого хана Асту. Рабам тоже разрешили присутствовать – позади свободных граждан, которые, время от времени, кидали нам объедки.

Ко мне подсела дочка Камы и Греца, десятилетняя Мия. Она с интересом меня рассматривала, потрогала мои волосы, сказала, что помывшись я стал хорошеньким, и неожиданно предложила:

– Будешь моим мужем?

От неожиданности, я подавилась вином.

– Не сейчас, а когда мне исполнится четырнадцать! – уточнила девочка.

Я тоже ее рассмотрела— высокая для своих лет, и здоровая, как молодая лошадка.

– Я же раб! Как могу на тебе жениться? – смогла, наконец, ответить я.

– Выкуплю! – тряхнула головой Мия.

– Есть же свободные парни! Можно выбрать! – продолжала упираться я. Не могла же сказать, по какой причине жениться нам невозможно…

Мия вздохнула и объяснила. Она единственный ребенок Камы, значит, велика вероятность, что и у Мии будет мало детей, или не будет вообще. Поэтому, в жены девушку не возьмут, а только в наложницы, как дополнение к жене. Наложницей Мия быть не хотела – у них меньше прав и влияния, чем у жен.

– Женишься на мне? – опять спросила Мия, и мне пришлось согласиться – это еще не скоро, а расстраивать девочку не хотелось.

Но, что бы избавиться от ее общества, я, потихоньку, уволоклась в свою сараюшку. Спала плохо – надо было охранять дрова, а главное, лошадь. Теперь я очень боялась, что с ней, что- нибудь, случиться. И я просто дремала, под звуки богундских песен – как всегда, дикари пели у костров.

Утро началась позже, чем вчера, но более тяжко. Сначала отправили убирать последствия вчерашнего пира, вместе с другими рабами – таскать тяжелые котлы, убирать мусор и мыть золой посуду. При этом, все, даже рабы, норовили на меня наорать или пнуть – я была самая слабая. Я огрызалась, и даже, толкалась в ответ, пытаясь отвоевать место под солнцем.

Вернулась в хибарку, едва волоча ноги, и тут же новое указание – вытрясти ковры из "шатра" Камы.

Посмотрела, как устроено внутри жилищ богундцев. Очень просто – на стенах ковры, на полу тоже, и на них раскиданы подушки. "Комната" от "комнаты" отделены занавесками. И все. Готовили богундцы на улице, на простеньких очагах из камней. Ели там же.

Мне велели заняться напольными коврами, которые, как оказалось, устилали пол в несколько слоев. Ковры были огромными и тяжеленными. Таскаясь с ними, я даже упала несколько раз. Видя мои мучения, помогла Мия – позаботилась о будущем супруге. Вместе носить ковры было полегче.

Немного отдохнув, я получила новое задание – молоть муку. Как оказалось, это ад. Несколько рабов, налегая на веревки, ходили по кругу, двигая огромный плоский камень, лежащий на таком же, неподвижном. Спрашивать, почему это не делают лошади глупо, и так понятно – лошади слишком ценны, и предназначены для других дел.

Через час монотонного хождения по кругу, требующего напряжения сил – камень тяжелый, и двигался с трудом – у меня закружилась голова, и я едва не падала. К тому же, дышать приходилось мучной пылью, висящей в воздухе, как туман. А если кто-то из рабов замедлялся, то получал от надсмотрщика кнута.

К вечеру, чуть живая я добралась до своей каморки. Мия принесла мне поесть – супа, мяса лепешку и вина – и смотрела сочувственно.

После ее ухода я мгновенно уснула, но посредине ночи в ужасе проснулась, и пошла проверять дрова и лошадь.

Потом не могла уснуть – болело тело, и напал кашель , то ли от мучной пыли, то ли, от купания в холодном озере.

Я размышляла – что будет дальше? Такая адская жизнь не выносима! Главе, видимо, про меня не доложили, не до рабов ему. Или,Илирия про меня забыла. А уж Кама напоминать не будет! Значит, надо попасться на Главе на глаза!

Надеяться на то, что админы игры меня спасут, не приходилось. Они наблюдали за Элейн, потому что она была принцесса, жила во дворце, и была фавориткой императора. И, думаю, с нетерпением ждали, когда мы с Даниэлем займемся любовью. Ведь Эль была красавица! А на страшненькую женщину, одну из тысяч рабов, внимания не обращали. На точку я не явилась, но и не умерла, иначе бы вернулась. Значит, у меня все нормально…

Раздался шум, крики, я вскочила и выбежала на улицу – вдруг воруют лошадь? Но, было еще хуже – на деревню напали.