Цитаты из книг автора «Алиса Гордеева»

– Горыч тогда психанул и ушёл. – Он аккуратно закатывает штанину и приспускает носок. – И вообще эту тему с поцелуем мы никогда больше не поднимали. Я был уверен, что она себя исчерпала. А откуда потом все те слухи выползли, честно, не знаю, Лер! Кротов говорит спокойно, не обзывается, не хамит. Чёрт побери, да он который раз за вечер зовёт меня по имени! Получается, может быть адекватным, нормальным, человечным? Я зависаю. Сквозь разбавленную тёплым свечением фонаря темноту впервые так близко и бесстрашно рассматриваю профиль Дани. Кротов не из тех смазливых пацанов, при виде которых девушки теряют сознание и забывают, как их зовут, и всё же он весьма хорош собой. Правда, красота его немного иная: далеко не детская, мощная, я бы сказала, мужественная и в какой-то степени грубая. Крупный нос, угловатые скулы, волевой подбородок с видимой ямочкой по центру и колючая поросль небритости – есть в образе Кротова что-то угрюмое, тяжёлое, надрывное. И почему я раньше этого не замечала?

– Ильина, напомни мне тебя придушить, как вернёмся! – Язвительный шёпот на ушко сменяется внезапным ощущением невесомости. Я и не заметила, когда Кротов вернулся, и уж точно не ожидала, что этому недотёпе взбредёт в голову взять меня на руки. – Что ты делаешь? – Прислонившись щекой к мокрой ткани чужой толстовки, я снова смотрю на Даню снизу вверх. Не замечаю настырных капель дождя, глухих раскатов грома вдалеке и скорости, с которой Даня несёт меня сквозь темноту. – Устал наблюдать за твоими попытками добраться до корпуса, – пыхтит Кротов, прибавляя шаг. – Сразу сказать, что повредила ногу, не судьба? – И ничего я не повредила! – огрызаюсь в свою защиту. – Мне тебя отпустить? – На мгновение остановившись, Данила вопросительно смотрит на меня. С его взъерошенных волос капает дождевая вода. Горячее дыхание с шумом вырывается из приоткрытого рта и, смешиваясь с осенней прохладой, образует замысловатые клубы белёсого пара между нами. – Не надо! – понимаю, что всего за минуту Кротов миновал половину пути. Да и, что греха таить, радуюсь, что не одна. – Тогда молчи, Ильина! —недовольно бурчит он и семимильными шагами сокращает расстояние от столовой до второго корпуса. А я молчу, растворяюсь в сумасшедшем биении ненавистного мне сердца и благодарю небеса, что уберегли Кротова от моей идиотской мести.

Разве чёртова месть не должна быть сладкой?! Я ждала её! Мечтала о ней! И что сейчас? Джо, я бракованная, верно? Вместо радости отмщения я задыхаюсь от страха за Клоуна! Если он сейчас уйдёт, то больше никогда не вернётся! Заблудится, сгинет в лесной глуши. Джо, я слишком поздно поняла, что простить его – плёвое дело. А как потом простить себя?

Не справившись с чувством вины перед сыном, отчим начал пить, а своё слепое отчаяние и непомерную злобу срывать на нас с матерью. Ему на время становилось легче, а я всё меньше и меньше хотел жить. Видел, как Ванька сходит с ума в четырёх стенах, и выл от бессилия. Мой солнечный зайчик тускнел на глазах: перестал улыбаться, разучился мечтать, потерял всякий интерес к жизни. Да я и сам смотрел на мир оторопело, беспомощно наблюдал, как медленно, но верно из окружения брата один за другим испаряются друзья, терпел побои дома и дебильные насмешки в школе, тонул в родительском безразличии и океане вины перед Ванькой и не знал, как её искупить.

Всё изменилось в один миг: глупый спор, авария, реанимация… В тот день на операционном столе должен был оказаться я! Лиши меня тогда слуха и возможности передвигаться, я бы не много потерял… Другое дело – Ваня! Это – как светлячка навечно запереть в спичечном коробке: он, вроде и светит, но с каждым днём всё слабее и бледнее. Та проклятая авария прошлась дорожным катком по каждому…

Кротов сидит прямо на полу в дальнем углу комнаты, подтянув к груди согнутые в коленях ноги. Его голова опущена, а руки крепко сцеплены в замок на затылке. Даня тяжело дышит, хрипло как-то, неестественно. Но мне плевать!

– Соскучилась, Ильина? – За пеленой страха с трудом различаю осипший голос Кротова и резко открываю глаза. Походкой в стельку пьяного моряка Даня ковыляет в мою сторону. Его ноги утопают в грязи, а сам он страшнее йети: весь чумазый, вымокший, измождённый – таким Кротова я никогда не видела. Его плечи опущены, пряди чёрных волос слиплись сосульками и облепили лицо, а в глазах столько боли, что хватит на целый город.

– К чему ты клонишь, Ильина? – с опаской уточняет Кротов. – Они уехали, Дань! Без нас… Тесная кладовая заполняется нервным смехом Данилы. Мне и само́й не по себе от озвученных выводов, но иначе как объяснить, что нас до сих пор никто не услышал?

– Даня, ты живой вообще? – Дрожащими пальцами провожу по щеке Кротова, немного колючей, но обнадеживающе тёплой. Странное чувство мятным вихрем будоражит сознание: касаться своего заклятого врага вот так, запросто, немного неловко, но в то же время до странного приятно. – Решила меня всё-таки поцеловать? – бурчит себе под нос Данила, моментально приводя меня в чувство своим хриплым голосом. Резко отдёргиваю руку от его лица и тут же вытираю ладонь о ткань толстовки, словно только что гладила бездомного пса, а не первого красавчика нашей школы. – Да я лучше навсегда старой девой останусь, чем с тобой… чем с таким, как ты… – У-у-у! – тянет придурок, – Старой девой ты и без меня останешься, Ильина! Ты себя в зеркало-то видела? – Может, тогда слезешь с меня, Кротик? – произношу дурацкое прозвище нарочито медленно и сладко, хоть и сгораю от желания врезать подонку в нос.

Я же сжимаю пальцами лоб и, усмехаясь, покачиваю головой: представляю, как несладко пришлось бы мне, явись причиной замыкания я, а не Уля… Всё-таки Громовой повезло! Как бы сильно я ни презирала Данилу, есть в нём какой-то стержень, он горой стоит за своих… Только я не из их числа…