Глава 2.

Утро выдалось солнечным. На улице было по-летнему тепло, хоть без куртки выходи. Игорь бы так и сделал, если бы не ветер.

На телефоне обнаружился пропущенный от Костика. Ёлки-палки, чего он звонил в такую-то рань-то? А теперь ещё и трубку не берёт.

Игорь матюгнулся и набрал маму.

– Привет мам. Как ты, всё хорошо?

– Да, Игорек, ты что, уже приехал?

– Нет, мам. Я решил остаться.

– Как остаться! А отпуск?

– Не переживай, мам. Разберусь.

– Игорёк, ты приезжай только сегодня пораньше, мне чего-то неспокойно, всю ночь не спала.

– Мам, это нервы, – соврал Игорь, – и у вас же посещения с четырёх только.

– Это по будням! Сегодня же суббота.

– А. Точно.

В трубке раздались короткие гудки.

– Всё, мам, целую, у меня вторая линия!

– К одиннадцати приезжай!

– Хорошо!

Игорь с замиранием сердца снял трубку.

– Игорь, – без предисловий начал Костик, – тут такое дело, короче, есть разговор.

– Слушаю.

– Нет, не телефонный. Ты к матери сегодня поедешь?

– Поеду.

– Во сколько?

– К одиннадцати.

– Во. Давай в двенадцать у больницы и встретимся.

Усидеть на месте Игорь после такого уже не мог, и после завтрака, показавшегося ему очень плотным (кофе и кусок белого хлеба) вышел на улицу. У входа в больницу он с большим удивлением обнаружил себя уже в половине одиннадцатого.

Ему пришла в голову дерзкая мысль, и он решил попытать удачу. Обычно в выходные в больницах никого не бывает, кроме дежурного врача, который робко прячется в ординаторской, предоставляя младшему медперсоналу за всех отдуваться, но тут всё-таки дело неординарное. ЧП, так сказать, местного масштаба, авось, кто-то из руководства и будет на месте, решил Игорь, и поднялся по лестнице.

Заведующая отделением действительно была в кабинете. Игорь понял это по скрипу половиц. Из-за двери слышался приглушенный голос, Игорь только он поднял руку, чтобы постучать, как голос перешел на крик.

– Какие к чертовой бабушке апельсины вообще могут быть в гастроэнтерологии?! У нас половина пациентов с язвой!!! Я-Я-Я-ЗВОЙ! А вы им разрешаете апельсины отравленные в отделение проносить?!

Дальше послышалось невнятное лепетание, видимо, кто-то пытался оправдываться.

– Значит, надо сделать!!! Слышите? Надо!!! Всё, слушать больше ничего не хочу, идите и делайте!!!

Игорь благоразумно отодвинулся от двери, и мимо него тут же пролетело белое облако халата. Он выждал несколько секунд и постучал.

Заведующая была пунцовой, как варёный рак. Губы вытянуты в тонкую ниточку, глаза за немодными очками цепкие, зоркие и лихорадочно-блестящие. Игорь представился, заведующая улыбнулась, но вышло криво и нервно. Теперь она показалась ему немного похожей на Нонну Мордюкову.

– Знаете, я с огромным удовольствием ходила на спектакли Людмилы Антоновны, – сказала она как-то странно, не то заискивая, не то от неловкости.

Игорь для приличия покивал, но лицу у него было таким скучным, что заведующая быстро перешла к делу.

– Я так понимаю, вы хотели поговорить о вашей маме?

– Так точно.

Повисла пауза. Игорь не хотел начинать разговор первым: заведующая явно нервничала. Их всегда учили: «не спешите – сами все расскажут, сами всех сдадут».

– О чем именно вы хотели меня спросить? Состояние у неё, насколько я знаю, удовлетворительное. Я не лечащий врач вашей мамы, но её историю болезни смотрела. Могу вас заверить, её здоровью ничего не угрожает, если, конечно, она будет придерживаться диеты.

Игорь всё ещё молчал, и приободрившаяся заведующая продолжала.

– Сейчас и в ближайшие полгода стоит исключить жирное и жареное, копченое, солёное, алкоголь, маринады и, конечно, кислое. Поэтому, пожалуйста, я вас прошу – никаких апельсинов! – уже умоляющим голосом добавила она. – И вообще, не надо ничего приносить. У нас в больнице отлично кормят. Кроме того, тут лечебное питание, а то, что приносят посетители, по правилам, должно подписываться и храниться в холодильнике. Но мы же не можем проверять всю еду. Помилуйте, тут не СИЗО, в конце концов!

– Так причиной смерти той женщины стал апельсин? – Игорь пока не мог отчетливо понять, что ему так не нравится во всей этой истории, но чувствовал, что что-то не так.

Заведующая снова сжала губы.

– Причиной смерти стало желудочное кровотечение. Больше я вам ничего не скажу. Не имею права. А с вашей мамой всё в порядке, хотя её эрозивный гастрит перерос в язвенный. И если она и дальше будет так питаться, нам придётся настаивать на операции. А операции на кишечнике – ой, какие коварные, скажу я вам.

– Да у неё был юбилей на прошлой неделе, – зачем-то сказал Игорь.

– Вот! Юбилей. Алкоголь, жареное, соленое, копченое, жирное и всё это сразу. Ну, вот понимаете, язвенный колит – это же не хухры-мухры. Нет-нет, с ней всё будет хорошо, но диета – это важно. Понимаете, о чем я вам говорю?

– Понимаю, – кивнул Игорь, хотя понимал очень мало. Он вышел из кабинета без пяти одиннадцать, совершенно не прояснив для себя ничего, и, сдвинув брови, пошел в палату.

Около палаты на стуле сидела медсестра. Она недовольно окинула Игоря взглядом, но ничего не спросила.

Тоже мне, дежурного посадили, фыркнул Игорь про себя. На душе у него было тяжелое предчувствие. Он хорошо помнил, как в детстве папа, пока был ещё жив, чистил для мамы апельсины красивыми дольками. Он аккуратно разрезал кожуру и выворачивал её так, что апельсин становился похожим на цветок лилии. Апельсины настойчиво лезли в голову, Игорь не мог просто взять и отмахнуться от этого образа.

Мама сегодня выглядела гораздо лучше: щеки её порозовели, и глаза уже не казались такими запавшими. Она сразу начала с новостей: представляешь, сегодня рано утром ещё люди приходили. Несколько. Всё в форме, Нинины вещи забрали. Аккуратно упаковали по пакетам и всё увезли: и чашку её, и мыло, и даже ложку.

Игорь обернулся на постель жертвы (теперь он понял, наконец, чем пахнет дело): на железной кровати с сеткой лежал только голый матрац, не было уже ни подушки, ни тапочек, ни цветастого халата.

– И ещё Константин Юрьевич приходил, вот, букетик хризантем принес – так мило. Правда, апельсины все забрал, и конфеты тоже забрал, сказал, на экспертизу. Жалко, я как раз собиралась один съесть, – тут мама понизила голос, – а потом прибежала главная сестра, и строго настрого запретила принимать любую еду от кого бы то ни было, представляешь? А я её спрашиваю: «что даже от сына»? И она мне говорит: «даже от сына». Ну, как тебе это нравится? Игорек, милый, ты там узнай, что да как, мы тут с девочками уже такие догадки строим. Уж не отравили ли Нину?

Игорь нахмурился.

– Ей тоже приносили апельсины?

– Да нет, апельсины – все мои. У Нины язва, с язвой-то нельзя. А мне несут, знают же, как я их люблю.

А у тебя – не язва, желчно подумал Игорь, но вслух сказал другое.

– Так раз нельзя, зачем же она ела?

– Игорек, – жалостливо посмотрела мать, – ну, если сильно хочется, один-то можно?

Один можно, с сарказмом подумал Игорь.

– Мам, скажи мне, пожалуйста, я правильно сейчас понял, что апельсины в палате были только у тебя, и ты угостила одним Нину?

– Ну, почему только Нину? – возмутилась мама, – я всех угощала! Вон Софья Владимировна, – мама кивнула на старуху в дальнем углу, – отказалась, и Зоя отказалась, а мы с Олесей, – она кивнула на ближнюю к ней женщину, – ели.

Игорь молчал. У него просто пропал дар речи.

– Ели, – с вызовом продолжила мать, – и ничего! Мне, правда, не понравился, я после ковида, знаешь, запахи до сих пор почти не чувствую. Как бумага был. Такой невкусный!

– А у меня кислый, – отозвалась Олеся.

– Мама…

– А что мама? Ну, и что, что эрозивный колит, я же один всего! И тот не доела, между прочим.

– Язвенный, мама. Язвенный колит.

– Ну, и что. Какая разница… Я же один!

Игорь только вздохнул. Вздохнул, закрыл глаза, и начал про себя считать, чтобы успокоиться.

– А знаете, – подала голос некрасивая женщина, которую мама звала Олесей, – у нас в палате вот двое после «короны». Я-то сама не болела, у меня прививка. А у Нины тоже обоняние не восстановилось до конца, я ей в самый первый день как она легла, говорю, ну, чтобы разговор начать, противно, мол, в больницах всегда так лекарствами пахнет. А она мне: «я не чувствую ничего». И Софья Владимировна тоже плохо запахи различает, но это от старости уже, а я вот чувствую.

Старуха в углу прошамкала что-то невразумительное.

– Так вот, Нина когда апельсин-то есть начала, до меня из того угла не сразу запах дошел. Сначала апельсином запахло, а потом я чую, вроде как уксусом. Она его доедала уже. А потом она в туалет пошла. Ну, я думаю, окно открыть надо, но Софье Владимировне холодно постоянно, я и вышла. Сыну позвонила, потом невестке, потом с сестрой постовой разговорилась, возвращаюсь – смотрю, Нина в кровати лежит белая вся, как стена вот эта, и зубами стучит. А на одежде у неё кровь – не кровь, что-то бурое, ну, я не сразу поняла, что это. Потом поняла: это кровь тёмная такая. Её, видимо, вырвало ею. Ну, я за сестрой и побежала.

Игорь вспомнил, что даже вечером, когда он зашел в палату, в ней всё ещё пахло уксусом.

– А что потом?

– Ну, потом её увезли. Нет, сначала сестра прибежала, посмотрела и за доктором побежала. Прибежал доктор, пощупал пульс, а она уже дышала, знаете, так часто-часто. Доктор закричал, и Нину быстро увезли. Этот только потом мы от сестер узнали, что она прямо на операционном столе у них умерла. Не успели, значит…

Голос у неё дрогнул и перешел на всхлипывания.

– А Зоя ваша где? – Игорь кивнул на расстеленную кровать.

– Да по телефону поди опять болтает. Она постоянно с кем-то разговаривает.

– И когда Нина ела апельсин, Зоя тоже по телефону разговаривала? А вы все вчетвером в палате были?

– Нет, у Зои тогда процедуры были.

– Ей колоноскопию назначили, она после неё такая тихая вернулась, лежала потом весь вечер. Плакала даже. Мы сначала подумали, Нинку жалеет.

Олеся громко высморкалась. Игорь вспомнил, что Зоя вчера действительно выглядела неважно. Они все вчера выглядели неважно.

– Игорек, а знаешь, что я тут подумала? Это, наверное, разные апельсины-то были. Себе и Олесе я выбрала те, что помельче, они сочнее обычно. А Нинке крупный дала. Сорта разные. Крупные – мясистые бывают, я такие не люблю.

– И привозили тебе их разные люди?

– Конечно! Кто же будет и мелкие, и крупные набирать в один пакет? Они же в разную цену.

– Мама, срочно список всех, кто приезжал тебя навещать, и особенно тех, кто привозил апельсины.

– Вот Константин Юрьевич меня об этом же точно спросил.

– Значит, ты уже всех вспомнила?

– Конечно! Игорек, у меня прекрасная память, что ты, ей богу! Приезжала Ангелина Максимовна, самая первая, привезла апельсины и цветы от театра. Цветы воняли, я их выкинула.

Игорь не смог сдержать усмешки. Конечно, его мама, которая уже третий месяц не чувствовала никаких запахов, унюхала, что цветы воняли. Просто надо знать их отношения с Ангелиной Максимовной – это песня.

Неприязнь между ними со временем стала уже настолько комичной, что больше забавляла друзей и родных, чем настораживала. Лет пять назад они перешли на мелкие пакости, а в последние годы так вообще ограничивались только словесной перепалкой.

Игорь, правда, подозревал, что за этой, годами культивируемой ненавистью, на самом деле скрывается какое-то изувеченное восхищение друг другом. Иначе он не мог бы объяснить, почему две женщины прошли всю жизнь рука об руку, не переставая говорить друг о друге гадости.

– Потом была Рита с апельсинами и конфетами, я их даже попробовать не успела, так жалко! Надежда ещё была и Конкина. И ещё Светка Волошина, но она без апельсинов приходила, она наконец-то квартиру отсудила, ты представляешь?

– Какую квартиру?

– Ну, Светка Волошина! Она же судилась с родственниками за квартиру полтора года и, представляешь, наконец отсудила. Игорь, я поражаюсь порой твоей памяти, тебе абсолютно точно нужно пропить глицин. Послушай меня, я тебе дурного не посоветую!