После очередного допроса Ярослава вышла из кабинета следователя опустошенная и потерянная. «Господи! Да когда же все это закончится?!» – мысленно взмолилась она. Руки тряслись мелкой дрожью. Она с трудом сумела подписать протокол. Подпись получилась состоящей из нескольких штрихов, а не монолитной, как обычно, – отводила руку, чтобы следователь не заметил дрожи. Это она на людях умеет держать лицо, чтобы выглядеть хладнокровной и сильной, из-за чего окружающие думают, что ей все нипочем. А на душе… да кому какое дело, что у нее на душе?! Это и хорошо, что никто не может туда заглянуть. Пусть лучше считают ее толстокожей, железной, несгибаемой – какой угодно, только не слабой, иначе вмиг проглотят. У нас народ очень любит несчастных: посочувствуют, пожалеют, приголубят, сопли утрут и считаться перестанут. А чего считаться с убогой? Она за себя постоять не может, и поэтому ее мнением можно пренебречь. А попробуй упомянуть о своих успехах, что тогда начнется! Очень немного найдется людей, которые искренне за тебя порадуются. Успешных не любят, они раздражают и вызывают желание найти у них изъян. Радоваться твоим успехам могут только успешные люди и те, которые тебя любят, а таких немного – это Яся усвоила крепко, была возможность.

Ярославе не нравилось, что следователь так дотошно копает. Она считала, что бабушка умерла от сердечного приступа, а полоса на ее шее – совпадение. Мало ли от чего она могла образоваться. И ключ она могла сама снять и где-нибудь спрятать. Зачем вообще она его на шее носила, он отнюдь не маленький и не такой уж легкий. Полиции будто бы заняться нечем, закрыли бы дело и успокоились – ни им хлопот, ни семье нервотрепки. И так среди родственников царит вражда, а теперь и вовсе все перегрызутся. Вот уж поистине яблоко раздора.

Она посмотрела на часы – полпятого. Возвращаться на работу не имело смысла. Это и хорошо, так как надо еще встретиться с Томой, – подумала Яся. У Томилы сегодня был выходной, поэтому она должна быть дома. Но ехать к ней на Песчаную Ясе не хотелось. Неприятно там было находиться: вроде чисто всюду и уютно – коврики, салфетки лежат, мебель хорошая, ремонт сделан, а вот атмосфера в доме плохая, неприятно там. Она набрала номер Томы и предложила встретиться в кафе. Сестра согласилась неохотно. Это рядом с твоим домом, добавила Яся, и Томила уступила.

Ярослава пришла в кафе пораньше. Она быстро доехала до места и не стала сидеть в машине. В это время было много свободных столиков, Яся выбрала место около окна за столиком с мягкими диванчиками. С Томилой предстояло обсудить сороковины бабушки, и разговор обещал быть тяжелым. Мероприятием занималась Дарья Альбертовна – она распределила обязанности между членами семьи. Обязанности достались не всем – только тем, на кого можно положиться и с кого спросить. Володя к таковым не относился. Им с Томой досталась организация стола. До сороковин оставалось еще достаточно времени, но Дарья Альбертовна предпочитала подходить к делу основательно, чтобы перед людьми не ударить в грязь лицом и чтобы они потом не отзывались о ней как о плохой хозяйке. Сейчас Яся старалась об этом не думать, заказала себе кофе по-венски и яблочный штрудель. Штрудель был не таким, какой она ела в Вене, но Яся попыталась представить, будто бы она вновь оказалась в австрийской столице. Тихая европейская страна ее очаровала сразу, едва она спустилась с трапа самолета два года назад. Чистота и уют улиц, торжественный облик фасадов и всюду уважение к людям, позволяющее ощущать себя человеком, а не никому не нужной, беззащитной букашкой. Она пила кофе и думала, что когда-нибудь непременно переберется за рубеж, потому что жизнь одна и следует прожить ее в достойных условиях, которых, увы, никогда не будет у нее в России.

Пришла Томила. Бледная и замученная, с наспех собранными в школьный хвостик волосами, облупившимся маникюром, который из-за светлого тона в глаза не бросался, но все равно выглядел неряшливо. Яся с сожалением отметила, что сестра перестает следить за собой, еще не окончательно махнула на себя рукой, но, похоже, все к этому идет.

Тома, ссутулившись, уселась на диванчик, сложив перед собой в замок кисти рук. Подумала и принялась листать меню.

– И выбрать нечего. Все либо дорогое, либо невкусное, – посетовала она. – За какой-то кофейный напиток двести рублей!

– Это совсем не дорого. Выбирай, что тебе нравится. Я угощаю.

– Нет, я ничего не буду, – заупрямилась Тома.

– Напрасно. Здесь неплохие пирожные и кофе. Мне премию дали, так что считай, я проставляюсь.

Премию Ярославе дали две недели назад и она была плановой, но нужно было найти повод, чтобы заплатить за сестру и тем самым ее не обидеть.

Все равно Томила сопротивлялась, но уже вяло. Ей казалось нелепым выкладывать за кофе с пирожными пятьсот рублей, когда дома можно попить кофе бесплатно. Она иногда позволяла себе походы в кафе с подругой. Но то с подругой. Посиделки с ней, кроме всего прочего, имели терапевтическое действие – излить душу – это святое, а с сестрой с этой целью в кафе сидеть без толку, у нее другие взгляды на жизнь и поэтому она не поймет, рассказывай – не рассказывай.

Сошлись на лате с корицей и малиновом десерте. Тома отложила в сторону меню и повертела головой по сторонам в поисках официанта.

– Официанты как вымерли. Здесь всегда так?

– Сейчас подойдут, – пообещала ей Яся. – Что ты такая взвинченная?

– Посмотрела бы я на тебя, если бы тебе приходилось ездить в общественном транспорте.

– Я раньше ездила – и ничего, живая. Что такого в нем страшного?

– А то. Там приходится находиться рядом с чужими людьми, а они в большинстве своем как на подбор – бомжи бомжами. Все нормальные люди машины понакупили, в метро ездят одни нищеброды и я.

Яся поежилась: от этого «понакупили» сквозило пренебрежением и обидой. Слова с такими приставками относятся к чему-либо, чего много и оно плохого качества или само по себе плохое: понастроили, понаехали… Она, Яся, тоже «понакупила», раз на личном автомобиле ездит, а не на трамвае.

– Не надо огульно всех равнять под одну гребенку. В метро далеко не нищие ездят, бывает, что вполне состоятельные люди, чтобы не стоять в пробках, тоже в подземку спускаются.

– Угу. Оно и видно, какие они состоятельные по их ширпотребовским пуховикам и сумкам из дерматина. Нищеброды, и повадки у них нищебродские! Забегают в вагон, распихивая всех локтями, и садятся на свободные места. А ты стой всю дорогу. Толпа около эскалатора – это вообще зоопарк на выезде! Все бегут, обгоняя и отталкивая друг друга, словно эскалатор вот-вот закроют. Особенно бесят мужичонки, которые протискиваются вперед. Умрет он, если не встанет на ступеньку раньше. В каком хлеву они воспитывались? У меня к таким одно сплошное отвращение. А ведь они чьи-то мужья. Расталкивают всех в метро, а потом приходят домой к своим женам. Я бы не смогла с такими жить.

– Тебя никто и не заставляет с ними жить, – заметила Яся. – Нельзя быть такой нетерпимой к людям.

Ярослава поразилась, какой злой стала ее сестра. Надо же, как жизнь ее побила: повернулась своей темной стороной, и Томила в ответ сделала то же самое и теперь людям демонстрирует преимущественно плохие стороны своего характера. А ведь она была совсем другой: мягкой, доброй, открытой. Или же это только казалось, ведь люди не меняются?

– Легко быть терпимой к людям, когда с ними не приходится соприкасаться рукавами! Когда видишь их лишь из-за стекла автомобиля и не слышишь ни издаваемого ими шума, ни запахов! Ты можешь сколько угодно обвинять меня в нелюбви к людям, но прежде поинтересуйся у автовладельцев, почему они не пользуются общественным транспортом, даже если времени на дорогу придется потратить гораздо больше? А я тебе отвечу почему. Потому что там люди! Они толкают, лезут под ноги, дышат в лицо. Мне неприятно, когда чужие люди ко мне прикасаются и дышат мне в лицо! Мне неприятна смесь запахов: чужие дезодоранты, перегар, табачный дым. Почему всем этим я должна ежедневно дышать? И я ненавижу всех, кто создает мне неудобства. Да, я нетерпимая. А почему я должна терпеть?

Ярослава молчала – возразить ей было нечего. Конечно, сестра сгущает краски и реагирует на все слишком нервно, но в чем-то она права. Яся и сама, после того как купила автомобиль, стала тяжело переносить метро. И причина тому, как верно заметила Тома, люди. Да, она не была такой нервной и обозленной на весь мир, как ее сестра. Но попади она в те же условия, кто знает, какой бы стала. Может быть, еще более склочной и агрессивной. Сказать, что Томила сама виновата, легче всего. Мол, каждый выбирает свою судьбу. Выбирает, конечно, но только отчасти, в пределах данных ему возможностей, а эти возможности у всех ох какие разные.

Ясина учительница в пятом классе любила повторять, что все люди рождаются одинаковыми, все агукают. То есть из ее рассуждений следовало, что у всех одинаковые шансы на достижение успеха. В пятом классе Яся в это верила, но, повзрослев, поняла, что учительница была не права. Кого-то Бог одаривает красотой, кого-то умом, здоровьем, кому-то везет на богатую родню, а кто-то рождается в бедности с плохим здоровьем и без мало-мальской возможности выбиться в люди. У иных нет ни упорного характера, ни мозгов, и они в этом не виноваты. Вот Томила, например, сидит сложа руки и киснет, вместо того чтобы действовать. А что она может предпринять, чтобы изменить ситуацию? Она же не лентяйка – пашет с утра до вечера на своем складе как проклятая и получает копейки. Да еще Дениса растить надо. Пойти в институт на заочное? Можно, конечно, но она же не двужильная, и память уже не та, чтобы учиться. Получит она диплом через годы, но без опыта по специальности сможет устроиться только на низкооплачиваемую работу, настолько низкооплачиваемую, что с ребенком на нее не прожить. Раньше надо было думать, скажут некоторые – и будут правы. Только где они были со своими советами, когда Тома оканчивала школу и слушать не хотела ни о каких институтах. Скорее за прилавок торговать бижутерией, чтобы быть самостоятельной. Поработав продавщицей в холодном павильоне, Тома решила пойти учиться в колледж, но, не доучившись, бросила. Семнадцать лет – это не тот возраст, чтобы четко представлять, чем заниматься в жизни. После окончания школы Тома умела строить планы не далее чем на ближайшее лето. Тогда не помешало бы вмешаться матери, чтобы вправить мозги глупой дочери, но Дарья Альбертовна решила, что Томилу должна научить жизнь.

– Я, кажется, знаю, кто забрал из сейфа яблоко, – произнесла Тома. – Это мой бывший.

– Ты уверена? – с сомнением спросила Яся. Томила была очень обижена на бывшего мужа и не упускала возможности выставить его в черном цвете.

– Он приходил к нам в тот вечер, когда мы с дачи приехали, чтобы передать деньги на Дениса. У меня зазвонил телефон, и я вышла на кухню поговорить. Это Любка с работы звонила, а она баба трепливая, если начнет болтать, то это надолго. Пока я Любку слушала, мой Коленька мог три раза сейф обчистить. Точно говорю, это он, больше некому!

– Может, ты ошибаешься. Все-таки он отец твоего ребенка.

– Ну и что, что отец. В гробу я видела такого отца. Он и на дачу приезжал к этой своей выдре Сазоновой. Ко мне зашел, не постеснялся. Якобы для того, чтобы уточнить, когда я буду в городе, чтобы деньги мне занести. А то он не знал, когда буду! Все сходится: Колька сорвал с шеи Аиды ключ, а затем обчистил сейф.

– Ты это следователю рассказала?

– Нет. Я только теперь до этого додумалась, сразу не сообразила.

* * *

Они пришли почти одновременно с небольшим отрывом друг от друга. Тихомирову позвонил дежурный и сообщил, что явилась Лакришева и желает срочно ему что-то сказать. Затем, спустя полчаса, когда Дарья Альбертовна уже покинула его кабинет, дежурный позвонил снова и сказал, что к нему рвется Пеганова и тоже по срочному делу.

– Здрасте, – коротко поздоровалась Дарья Альбертовна, появившись в дверном проеме. Она вмиг оценила пыльные окна кабинета и творческий беспорядок на столе следователя, отчего Илья Сергеевич, сидевший за этим столом, слегка смутился.

– Здравствуйте. Проходите, пожалуйста, – пригласил он, указывая на стул.

– Я вот почему пришла, – перешла сразу к делу Дарья Альбертовна. – Вы сказали, что, если я что-нибудь вспомню, немедленно вам сообщить. Я вспомнила. В тот день, когда мама умерла, на заднем дворе я видела следы. Следы были большими, мужскими, и я тогда еще подумала, что это Руслан ходил в лавку за сигаретами через задний двор. Но Руслан сказал, что он в тот день никуда не ходил и сигареты у него не заканчивались – он их с запасом взял, так что еще назад, в город увез. К тому же зачем ему по сугробам бродить, когда я дорожки почистила? Через передний вход до лавки чуть дальше получается, но это когда снега нет, а по сугробам через задний вход гораздо дольше. Я подумала, что это убийца наследил. Через задний двор можно незаметно зайти на веранду. Окна дома на ту сторону не выходят.

Тихомиров задумался: видел ли кто-нибудь следы на заднем дворе, когда выезжали на труп? Вроде нет, иначе бы этот факт был отражен в протоколе. Вечером и всю ночь падал снег, так что к утру следы наверняка замело. Если, конечно, они там были и Лакришева ничего не сочиняет. А то ведь с нее станется, соврет – не дорого возьмет, лишь бы среди ее родни преступника не искали.

– Что же вы сразу нам об этом не рассказали?

– Так я ж не подумала. У меня мать умерла, а вы хотите, чтобы я о каких-то следах помнила! – с пафосом произнесла Дарья Альбертовна, театрально одарив Тихомирова презрительным взглядом. Мол, черствые люди эти милиционеры – не понять им чувств убитых горем родственников.

«Не подумала, как же! Все-то ты подумала и прежде, чем сюда явиться, прозондировала почву, не братец ли это во дворе потоптался?»

– Что же, как говорится, лучше поздно, чем никогда. В какую сторону вели следы: к дому или, наоборот, из дома?

– Так это… не знаю даже, – Лакришева стала соображать, что ответить, да так напряженно, что следователю почудился треск шестеренок ее мозга, которые просчитывают ситуацию. – И в ту, и в другую, – выдала она ответ.

– Какие следы были отчетливее? – задал очередной вопрос Илья Сергеевич, хитро сощурив глаза. Он уже знал, что скажет женщина. Если голова у нее варит, то с этой задачкой для пятого класса она справится.

– Отчетливее были следы, которые вели от дома, – довольно быстро ответила Дарья Альбертовна.

– Выходит, преступник пришел с улицы, убил Аиду Серафимовну, а затем убрался прочь тем же маршрутом, – заключил Тихомиров.

– Возможно. Делать выводы – это ваша работа.

– Наша, наша, – согласился Тихомиров, протягивая ей протокол на подпись.

Илья Сергеевич не успел переварить информацию, полученную от визита Лакришевой-старшей, как в дверь его кабинета снова постучались, а точнее, поскреблись.

– Можно? – робко спросила Томила, переступая порог.

Илья Сергеевич отметил явный прогресс – на губах женщины появилась перламутровая помада, но одежда по-прежнему оставалась безвкусной.

Томила присела на краешек стула перед столом следователя, не зная, с чего начать.

– Что вы хотели рассказать? Я вас слушаю, – подбодрил Тихомиров.

– Я знаю, кто преступник, – выпалила она и покраснела. Илья Сергеевич был привлекательным мужчиной, и это вгоняло ее в смущение, несмотря на то что она находится в казенных стенах и он при исполнении. Она и губы сегодня подкрасила из-за него, и он наверняка это заметил. Думая об этом, Томила засмущалась еще больше.

– И кто же он? – полюбопытствовал следователь. Дело начинало приобретать занятный оборот: сначала все всё отрицали, а теперь начинают находить виноватых.

– Это мой бывший муж, Николай. Он приходил к нам домой, на Песчаную, вечером третьего числа, чтобы деньги на сына отдать. У меня телефон зазвонил, и я вышла на кухню, а Коля в это время остался один, и у него было время, чтобы залезть в сейф. Я думаю, что он так и сделал. Сами посудите, кто бы это мог быть, если не он?

– Логично, – усмехнулся Тихомиров. – Что же вы сразу не сказали, что приходил ваш бывший муж?

Ответ на этот вопрос следователь знал – потому что Томиле, как и ее матери, нужно было подумать, прежде чем давать показания. А думали обе женщины медленно.

– Из головы вылетело, – потупила взор Тома. – Смерть бабушки, столько событий… Не до того было. Да. И кстати, днем, когда бабушка умерла, Коля был в Разметелеве. Он заходил, чтобы договориться насчет денег. Но тогда он был на виду, так что он не убивал. Я думаю, бабушка ключ где-нибудь обронила, а Колька и подобрал.

– У кого на виду он был? Кроме вас, кто-нибудь видел, как Николай приходил и уходил из вашего дачного дома?

– Даже не знаю. Мама в это время на кухне тестом для пирогов занималась. Из кухни вход не виден, только пятачок двора и гараж, дядя Руслан хоккей смотрел, Яся в магазин за маслом вышла – мама попросила, у нее оно закончилось, Дениска спал после беготни на горке. Да Коля всего на минутку зашел.

Отпустив Пеганову, Илья Сергеевич стал перелистывать дело. Сегодня в нем появился еще один фигурант – бывший муж Томилы. Ключевое слово этого словосочетания – «бывший». Поэтому Тихомиров особо не обольщался насчет объективности показаний Томилы, ибо знал, что женщиной могут двигать обида и желание насолить. Но оставить без внимания ее показания следователь не мог. Тихомиров снял трубку и набрал номер оперативного отдела, чтобы поручить оперативникам взять в разработку Николая Пеганова.

* * *

Оперативную группу, прибывшую по адресу проживания бывшего мужа Томилы, встретила хозяйка квартиры, Светлана Сазонова. Миниатюрная пышечка с трогательной челкой и удивленно приоткрытым малиновым ртом смотрела в дверной проем на раскрытое милицейское удостоверение, но цепочку снимать не спешила.

– Что вам надо? – подозрительно поинтересовалась она.

Капитан Зозуля объяснил, насколько ему позволяло деревенское воспитание – вежливо, но строго:

– Открывайте, дамочка. Обыск.

– Какой такой обыск? – упало у Светланы сердце. Не веря в происходящее, которое должно было быть ошибкой, она впустила представителей власти.

Предъявив хозяйке ордер, вошедшие без лишних церемоний приступили к своим служебным обязанностям. Светлана не смогла спокойно наблюдать, как посторонние люди копаются в ее вещах. Придя в себя от замешательства, она попыталась возмутиться, но это не возымело никакого действия – сотрудники милиции выполняли свою работу и не собирались церемониться с хозяйкой.

Сообразив, что сила на стороне визитеров, Светлана сменить тактику.

– Послушайте, может, договоримся. Мы же не преступники какие-нибудь, а нормальные люди, – все это Светлана произнесла с интонацией маленькой девочки, уговаривающей родителей купить ей новую куклу. Она часто придавала своему голосу детские нотки, а своему образу притворную наивность – это был ее любимый способ добиться расположения. Свете казалось, что так она выглядит трогательной и мягкой, но на самом деле ее спектакль смотрелся фальшиво. На некоторых ее сюсюканья действовали, но в данном случае они не помогли.

– Вы бы лучше не мешали, дамочка, а то мы так до вечера не управимся, – порекомендовал ей Леонид.

Света сложила губки бантиком и обиженно отвернулась к окну. Пусть делают что хотят, – махнула она рукой. В конце концов, это дела Николая, пусть с ним и разбираются.

Николая дома не было – это оперативники выяснили заранее. За ним отправили машину в НПО, где он работал.

Светлану нервировало положение, в котором она оказалась: она собиралась сделать маску для лица, принять ванну, перебрать шкаф с нарядами, чтобы отсортировать вещи и выбросить старье, а тут явились какие-то люди и нарушили все ее планы. Да еще понятых притащили – бабулек с лавочки во дворе. И все это по милости Кольки! Какого черта он ушел на работу в то время, когда он нужен здесь?! Это Колька должен сейчас разбираться с милицией, а не она. Свете очень хотелось высказать свое негодование Николаю, с этой целью она три раза набирала его номер, но тот был вне сети.

– Если вы звоните своему сожителю, то напрасно – он вам ответить не сможет, – пояснил Светлане капитан, подразумевая, что Николаем заняты его коллеги.

Свету покоробило это казенное определение «сожитель». Как в притоне каком-то. Ну и что, что они не расписаны. Он ей муж, любимый человек, а не сожитель! Сазонова одарила оперативника презрительным взглядом, но ничего говорить не стала – что с ним разговаривать, с этим неотесанным ментом?! Привык иметь дело с уголовниками и теперь и с приличными людьми точно так же обращается.

Между тем у сыщиков наметился прогресс. Один из сотрудников, производивших обыск, добрался до верхней полки кухонного пенала, где обычно хранятся милые, но ненужные вещицы вроде вазочек и статуэток. В одной из таких вазочек ловкая полицейская рука кое-что обнаружила.

– Есть! – сообщил один из сотрудников полиции, осторожно извлекая на свет ювелирное изделие – золотое яблоко семьи Лакришевых.