Лена, как и Люся, тоже имеет простое происхождение, она выросла в сельской местности, но держится как горожанка, и никто не разглядит в ней бывшую сельчанку. А если все-таки каким-либо образом обнаруживаются ее корни, то это выглядит как достоинство. Тихая, как луговая трава, спокойная, как текущая вдоль пасеки речка, милая и неброская, как деревенский пейзаж, – это все его Лена. Она росла без гувернанток, не посещала театры и музеи, училась в школе, где все было по-домашнему: учителя приходили на уроки в чунях и телогрейках, чтобы на большой перемене успеть управиться по хозяйству. В детстве она много читала, особенно любила произведения про элегантный девятнадцатый век, в которых рассказывается о благородных офицерах и изящных барышнях с веерами. Лена представляла себя с веером и в шляпе с большими полями, как она сидит на террасе и пьет «кофий» из миниатюрной чашечки, или же в длинном белом платье кружится в вальсе. А рядом с ней ее муж – статный красавец-офицер или ученый, но никак не колхозник или грубый работяга. Быть может, простой парень ничуть не хуже офицера, он способен горячо любить и заботиться о жене, но это ведь совсем не романтично! Как в своем поселке она встретит рыцаря благородных кровей, Лена не представляла, но упрямо верила в свою мечту, которая, как ни странно, осуществилась. Однажды в их колхоз прислали на картошку сотрудников института. От ученых помощи было мало. Они, городские жители, были не приспособлены к жизни в полевых условиях, работать толком не умели, только грязь месили и урожай топтали. Председатель колхоза очень быстро отправил ученых в город, такие работнички ему были не нужны. Лучше бы с завода людей прислали, ворчал он, рабочие хоть лопаты в руках держать умеют. Но судьбоносная встреча произошла. В предпоследний день своего пребывания на полях доцент Соболев зашел в сельпо, где и повстречал ее – кроткую красавицу, лицом и фигурой напоминавшую его мать. Алевтина Наумовна, как и Лена, тоже была деревенской, и отец-академик тоже познакомился с ней совершенно случайно, решив провести отпуск вместо Черноморского побережья в близлежащей деревне.
А Люся… Люся чересчур яркая и резкая. Что ни движение, то ураган, что ни выражение, то ляп; накрасится, напудрится, волосы начешет и лаком зальет, бусы, цветастые тряпки напялит – в таком виде только на карнавал идти или в цыганский табор подаваться. И еще вот эти ее «хороший мой» или «любимый мой» чудовищно раздражают. Быть для кого-то хорошим и любимым Сергей совсем не против, но притяжательное местоимение в конце убивает и «хорошего», и «любимого» наповал. До ушей долетает только противное «мой». Его уже присвоили и всячески стараются посадить на цепь, чтобы он никуда не делся. От этой мысли хочется сорваться с места и бежать, и если бы не сидящая у него на коленях Люся, он так и сделал бы. Когда колени придавлены грузом, не особо-то и сорвешься. Сначала надо их освободить – перенести Люсю на диван. Он так и поступал – переносил и уходил. Но сначала он ее раздевал. После любовных утех Соболев закрывал за собой дверь, бормоча на прощание какие-то банальности про чудесный вечер, который непременно повторится, а сам в это время думал, что больше он сюда – ни ногой. Но на кафедре перед его глазами снова мелькали круглые колени лаборантки, и все возвращалось на круги своя.
Да ну, Ленка ни о чем не догадывается – она святая, успокаивал себя Сергей. А то, что она погрустнела и не ластится к нему больше, как прежде, так мало ли на то какие имеются причины? Может, у нее какие-то женские неприятности случились? Ну, сумочки в тон к туфлям нет или поправилась она на килограмм-другой? Он-то этих килограммов не замечает, для него Лена – это Лена, всегда она остается милой и любимой его женой, тонкой, как девочка, несмотря на килограммы. Только всему – свое время. Прозрачные девочки пленительны в юности, а Лена, какой бы красавицей ни была, а четвертый десяток разменяла. Увы, годы не спрячешь, даже под вуалью стройности. Поправилась бы уже, что ли, и была бы как все женщины – в теле. Тогда бы он, может быть, Люсиными формами и не прельстился. Ну, и заодно про скромность свою в постели забыла бы, а то спишь словно с монахиней. Надоело, елки-палки! Получается – жена сама виновата, что его налево занесло.
Сергей обо всем этом думал, глядя в распахнутое окно кафедры. Он только что прочел доклад. Спорный, между прочим, доклад. И вместо того чтобы переживать, в его ученую голову лезли несерьезные весенние мысли.
В зале продолжало висеть молчание. Все замерли уже после второго произнесенного Соболевым предложения и внимательно слушали, не зная, как реагировать.
Наконец заведующий кафедрой – когда-то увенчанный лаврами и бессменный – взял слово. Он, по обыкновению, протер свои массивные очки, пригладил седой чуб, кашлянул и начал говорить:
– Мы вас все очень уважаем, Сергей Арсентьевич, и ценим ваш вклад в науку. Но сегодняшний ваш доклад, надо полагать, был недоразумением. Русло безымянной речушки причислить к историческому памятнику лишь на том основании, что ее берега якобы являются местом поклонения древних куршей! Да таких мест, как собак нерезаных – эти язычники молились на каждый камень.
– Это – особое и, я не побоюсь этого слова, мистическое место. Там можно попасть в другое измерение, увидеть будущее. Были случаи, тщательно засекреченные по известным причинам, когда люди, попадая в реку, выходили из нее глубокими стариками. Они проживали свою жизнь в другом времени, а для тех, кто оставался на берегу, отсутствовали всего несколько минут.
В зале послышался смех. Нарочито громкий, как в спектакле:
– Вы в здравом уме, Сергей Арсентьевич?
Не обращая внимания на выпады коллег, Соболев продолжал:
– Место на берегу этой речки не зря выбрали жрецы для ритуалов идолопоклонничества. Там, образно говоря, небо ближе к земле, из-за чего боги лучше слышат молитвы. В мире не так много подобных мест, как правило, они отмечены особыми знаками. Один из знаков – Золотое Солнце. Это щит, изготовленный финно-уграми из колокола, украшавшего собор древнего города.
Город был взят и разграблен. Огромный колокол раскололи на четыре части, из которых изготовили щиты. Эти щиты украсили солнцем из золота, и потом ими наградили самых достойных воинов, живших в бассейне реки Камы. Надо заметить, что все древние соборы построены не где попало, а в местах с сильной энергетикой.
Колокол впитал в себя божественную силу, и щиты, изготовленные из него, обладали чудесным свойством – они отражали удары врагов и их обладатели были непобедимы. Но энергетика щитов истощалась, и щиты в конце концов теряли свое уникальное свойство. Чтобы его вернуть, щиты вешали в энергетически сильных местах и, как это было принято у язычников, сопровождали сие действие жертвоприношениями.
– Вы сами верите в то, что говорите?
– Верю, иначе бы не говорил! Более того, я видел знак золотого солнца. В прошлом году я побывал в походе, в тайге. Там есть насыпь, которую местные жители называют Большой валун. На нем знак солнца. Вот такой, – Соболев вытащил из папки черно-белое фото и продемонстрировал его собравшимся. Покрытый мхом пригорок на фоне мощных елей и деревьев с раскидистыми кронами. На пригорке – каменный диск в виде солнца с человеческим лицом и лучами-космами. – Это уже не щит, а воссозданное в камне божество, его украшавшее, – пояснил Сергей Арсентьевич. – Язычники не смели снимать щит без разрешения жрецов, ибо боялись божьей кары, а вот их потомки запросто его умыкнули. Кусок чистого золота просто не мог остаться нетронутым, если его никто не охранял. А вот это, – Соболев предъявил коллегам маленькое деревянное солнце – копию идола, – я получил от местного шамана Халхима. Шаман подтвердил мою версию о том, что Большой валун – энергетически сильное место. Он сам там подзаряжается энергией. Этот амулет Халхим изготовил сам, зарядил его на удачу своим особым обрядом и подарил мне.
– Танцем с бубном? – поддели его.
– С бубном. Надо сказать, завораживающее зрелище! Размеренные удары в бубен – протяжные и глухие, движения шамана мягкие, как у леопарда, на первый взгляд они кажутся беспорядочными. Шаман танцевал с духами, гладил землю, разговаривал с ней, трогал ладонью огонь, о чем-то просил небо. Все это время он пел и бил в бубен. Глядел я на этот мистический ритуал – и замирало сердце, я боялся пошевелиться, чтобы не помешать шаману.
– Вы нашли на Большом валуне жертвенник? – перебил его завкафедрой, чтобы уйти от скользкой темы мракобесия.
– Даже не искал. На археологические раскопки нужно иметь разрешение, которого у меня не было. Но я надеюсь его получить, когда закончу научную работу и буду иметь на руках неопровержимые доказательства.
– Вот именно, что нужны доказательства, а пока что ваши слова зиждутся лишь на домыслах.
– Доказательства будут. Я уже почти установил, где именно находилось место идолопоклонничества куршей. По моим предположениям, один из щитов со знаком солнца достался этому племени, и, возможно, он до сих пор находится в священном месте. Считаю, что там же можно найти и жертвенник.
– И что, по-вашему, в жертвеннике? Бриллианты? – заметили коллеги ироническим тоном.
– Нет. Золото, серебро, бронза. Курши были очень богатым племенем. Они часто ходили в походы – грабить скандинавские земли. Первый бриллиант был изготовлен Луи де Беркемом в 1454 году, а жертвенники куршей появились гораздо раньше. Несмотря на отсутствие в них этих драгоценных камней, жертвенники древних племен представляют собою огромную историческую ценность.
– А другие щиты где?
– Как я уже говорил, место одного лично видел в тайге и считаю это большим успехом. Второй, по моим предположениям, – у нас, в речке около Гируляя, той самой, которую собираются осушить и построить там пансионат. Где еще два, не знаю. У меня есть предположения, но я не стану их озвучивать, поскольку сам еще не уверен. Скажу лишь, что третий – на Севере.
– А четвертый – на юге, – хохотнули в зале.
– Не исключено, – серьезно ответил Соболев. – Я давно занимаюсь изучением финно-угорских народов. Это венгры, ясы, эстонцы, ливны, финны, карелы, вепсы, ханты, манси и прочие. Как видите, в настоящее время их география довольно широка: от Балкан до тайги и от Заполярья – до Черного моря. Как известно, изначально финно-угорские племена жили в бассейне реки Камы, откуда впоследствии перекочевали, кто в причерноморские и приазовские степи, кто в северные и западные районы. А происхождение щитов с изображением солнца датируется периодом, когда миграция финно-угров с Урала еще не началась.
О проекте
О подписке