– Кто у вас не курит?

– Никто у нас не курит!

– Да? Тут такое большое количество людей, и ни один человек не курит? – Семеныч внезапно разозлился. Адреналин моментально разрушил то состояние полублаженства, в котором он находился в течение последних нескольких часов. Сознание его немного прояснилось, и он ощутил сильную горечь во рту, вызванную огромным количеством выпитого кофе и лепешек, которые все вокруг периодически жевали, не отрываясь от своих занятий.

Выйдя на улицу, он закурил. С каждой затяжкой создавалось впечатление, что его мозг выходит из туманного забытья. Семеныч словно прозревал, одновременно ощущая наваливающуюся усталость и опустошенность.

«Что за черт? – раздумывал Семеныч, ища разумное объяснение происходящему. – Что-то тут не так! Что же?»

Смутное впечатление неестественности не давало ему покоя. Услышав негромкое жужжание, Семеныч поднял голову вверх и увидел черное колечко видеокамеры, наблюдающей за ним.

– Что же вы тут устроили? – усмехнулся Семеныч и, выдохнув густую струю табачного дыма прямо в видеокамеру, бросил окурок, потушив его подошвой ботинка.

* * *

– Где она? – спросил он женщину, сидевшую за столиком возле входа.

– Кто она? – поинтересовалась та.

– Где девушка, с которой я сюда пришел?

– Вы? Но вы же сейчас один вошли?

– Сейчас один, а до этого…

Семеныч внезапно понял, что ничего не добьется: «Что-то Катя мне говорила, уходя… Черт, не могу вспомнить!»

«…я тут рядом. Через три двери направо…» – наконец в памяти вспыли ее слова. Семеныч поднялся на второй этаж, нашел кабинет, где он записывал музыкальные фрагменты для виртуального мира, отсчитал три двери направо, и открыл дверь. Катя сидела перед огромным экраном, на котором здоровенный тигр разинул пасть и сделал прыжок. Зверь замер с оскаленной пастью. Катя дернула мышкой, нервно нажала клавиши зависшего компьютера.

– Пошли отсюда! – Семеныч схватил ее за руку.

– Я никуда не пойду! – Катя смотрела на Семеныча, но ее взгляд не выражал узнавания, словно ее сознание оставалось где-то там, внутри монтажной ленты компьютерной программы.

– И не иди! – Семеныч наклонился, схватил ее в охапку, поднял на руки и быстрым шагом вышел с ней из кабинета. Катя пыталась сопротивляться, отталкиваясь и брыкаясь. Семеныч поцеловал ее в губы, и она затихла, обняв его за шею.

– Мы уходим, – твердо сказал Семеныч, опустив ее.

– Можно я останусь? – попросила Катя.

– Поздно. Я даже не знаю, сколько сейчас времени. Соломону надо позвонить. Пойдем. Мы еще завтра придем, – мягко уговаривал ее Семеныч.

– Я кофе возьму себе. Я пить хочу, – Катя сразу направилась к автомату, как только они оказались в холле.

– Не надо этого кофе! Уже дурно от него! – Семеныч потянул ее за руку.

– Я пить хочу! – вдруг разозлилась Катя, выдернув руку. – Мне попить тоже нельзя? Вот воды хоть возьму.

С этими словами, Катя мимоходом схватила одну из бутылочек воды, которые стояли на высоких подставках, рядом с булками и лепешками. Пока Семеныч соображал, что тут тоже может быть какая-то загвоздка, Катя открутила крышку и, жадными глотками выпила воду. А пустую бутылочку швырнула за стенд с прессой.

– Ты что вытворяешь? – удивился Семеныч.

– Мне показалось, что там должно быть мусорное ведро, – пожав плечами, спокойно ответила Катя.

– А если там диван и люди на нем? – Семеныч почувствовал, что он снова начинает вваливаться в это блаженство-отрешенность-забытье.

– Да? Ну что ж, пойду, извинюсь, – ответила Катя и двинулась к стенду.

– Все. Не надо, пошли отсюда. Мне что-то плохо становится, пойдем на улицу, – заторопился Семеныч, намереваясь скорее выкурить сигарету, чтобы опять взбодриться.

– Нет, погоди. Вдруг там люди, и я их убила? Бутылкой? А что если там не один человек? А двое? Ой, – Катя остановилась, и ее глаза испуганно расширились. – А если я троих прикончила?

– Все, мы уходим. Мне плохо! А тебе, по-моему, еще хуже, – пробормотал Семеныч. Но Катя все-таки успела забежать за стенд, и оттуда послышался ее смех.

– Семеныч! Там мусорное ведро!

Семеныч крепко взял Ее за руку:

– Пошли.

– Пить хочется! – Катя упрямо схватила другую бутылочку, но Семеныч резким движением отобрал ее и зашвырнул за спину в сторону стенда.

– Семеныч?!

– Там же ведро.

– Нет, я пошутила. Семеныч остановился. Дернул Катю за руку.

– Наплевать мне уже, что там.

– Ну не сердись! Там мусорная корзина. Не сердись. Пусти, мне руку больно, ну, пусти, пожалуйста. Уходим, уходим, если ты так хочешь, уйдем.

Когда они вышли на улицу, Семеныч сразу прикурил сигарету, потому что почувствовал, что только так придет в себя окончательно. Катя мотнула головой, прижалась к его плечу, потом дотянулась, привстав на цыпочки, и поцеловала в висок.

– Семеныч, какая ночь теплая! А как мы сейчас пойдем по темноте? – потом нагнув его голову, прошептала на ухо: – Я в туалет хочу. Покури пока, а я сбегаю обратно.

– Нет, – твердо сказал Семеныч. – Обратно не пойдешь.

– Но я очень хочу.

– На улице темно и никого нет. Иди, где хочешь. А я покурю.

– Совсем, что ли, с головой у тебя не хорошо? – обиделась Катя и пошла наперерез в неосвещаемую сторону кустов.

Семеныч докурил, но Катя не возвращалась. Почувствовав неладное, он пошел за ней. Чиркнул зажигалкой и при неярком свете короткого пламени пытался хоть что-то разглядеть. Услышав вдали легкое движение, Семеныч, отодвигая свисающие ветви, стал с трудом протискиваться через многочисленные ряды плотных кустарников.

Катя сидела на невысоком каменном парапете, отделяющем канал. Она сидела, вся сжавшись, обхватив руками колени и наклонив к ним голову. Семеныч провел ладонью по волосам:

– Маленькая! Что ты? Что с тобой?

Она приподняла голову и посмотрела на Семеныча сверкающими от слез глазами:

– Я не знаю. Мне страшно.

Семеныч присел рядом и обнял ее за плечи:

– Что случилось? Почему тебе страшно? Ведь ничего плохого не происходит…

– А что происходит?

Семеныч задумался и затем медленно ответил:

– Я не очень понимаю, что происходит, честно говоря. Вроде бы даже и наоборот. Творческие занятия. Интересные проекты…

– Как-то искусственно все это. Как будто их доят.

– Кого доят?

– Людей! Как будто всех этих людей, которые работают в студии, насильно заставляют всем этим заниматься.

– Но ведь никто никого не заставляет? И нас ведь никто насильно не заставлял заниматься. Меня никто не заставлял заниматься музыкой. Тебя никто не заставлял заниматься этим виртуальным тигром. Вот только с кофе что-то не то.

Она поднялась:

– Пошли. И с кофе что-то не то. И с булочками не то. И с водой не то, – тут Она вспомнила обрывок разговора Соломона, который случайно подслушала на улице, когда разгружали машину с тюками.

– Я вспомнила. Они хотели, чтобы мы пили это кофе.

– Кто они? – остановился Семеныч.

– Они… Соломон и его люди.

– Не переживай, разберемся. Во всяком случае, теперь мы будем настороже. Нужно только не показывать вида, что мы о чем-то подозреваем, а завтра взять с собой свое кофе и свои булочки, чтобы не выделяться из общей массы. А может сейчас встретиться с Соломоном?

– Не нужно сейчас, – устало ответила Катя. – Давай, сначала в себя придем. Завтра поговорим.

– У тебя голова болит? – спросил Семеныч, заметив, как она нахмурилась.

– Нет. Но как будто я в каком-то опьянении. В ушах шум, как под водой. И вообще, все в тумане. Ничего не понимаю. Студия непонятная, люди мутные. Как привидение, как сон. Ты ее только ночью так красочно описывал, и вот она. Тут как тут.

Семеныч шел рядом с ней, стараясь приноровиться к ее шагам:

– Здесь все работники выглядят очень рассеянными, и в то же время чрезвычайно сосредоточенными. Словно концентрация их внимания увеличена и направлена исключительно на поглощающее их занятие. И их больше ничто не способно встревожить, кроме того, чем они занимаются в данный момент.

Придя в гостиницу, они наскоро ополоснулись под душем и почти одновременно заснули.

Семеныч вздрогнул во сне, приподнявшись, рука его шевельнулась по пустой постели и не обнаружила Катю. Он хотел было встать, но тяжелая голова упала на подушку, глаза не открылись, а разум провалился куда-то вниз.

* * *

Семеныч проснулся от гула, доносящегося с улицы. Лежал, не открывая глаз, соображая, что это могло бы значить. Вспомнив пустую постель ночью, дернул в сторону рукой.

Катя спала на краю кровати, в одежде. Семеныч сел, голова была словно в тумане, такими же густыми и тягучими оказались мысли. Он точно помнил, что они, придя ночью, приняли душ и легли спать в раздетом виде.

Семеныч прошел в ванную, умылся холодной водой, и, вытираясь полотенцем, замер, глядя в зеркало. Через проем незакрытой двери в ванную отражалось окно, которое за прозрачными шторами было полностью завешено белой тканью. Гул на улице становился то тише, то сильнее. Семеныч подошел ближе. Мокрая простыня полностью закрывала широкое окно, а ее концы были тщательно заткнуты в щели. На полу, под балконной дверью лежал плед, сложенный в несколько раз. Дверь в номер была заботливо укутана влажными полотенцами.

Семеныч оглянулся: Катя так же лежала, не шевелясь, уткнувшись лицом в подушку. Он подошел, поцеловал в шею, отодвинув волосы, и прошептал:

– А что происходит?

– Жарко было, – неожиданно раздался ее совсем не сонный голос.

– Ты поэтому вдруг решила одеться ночью и сейчас, упав, лежишь без сил?

Она легонько помотала головой, не отрываясь от подушки, и не ответила ему.

– Это да или нет? Что это за гул за окном?

– Сирена.

– Какая сирена?!

– Воздушная.

Семеныч развернул ее на спину и посмотрел в глаза:

– Куда ты ходила ночью? Зачем завесила все окна и двери?

– Снега просила, – лукаво улыбнулась она.

– Дали? – Семеныч напряженно вглядывался в Катино лицо, желая прочитать настоящий ответ.

– Нет. Я взяла сама.

– Снег? И что ты с ним сделала?

– Разбросала! – Катя вскинула руки вверх и опять перевернулась со спины на живот в ту же позу, уткнувшись лицом в подушку.

– Ну что за фокусы опять? – Семеныч бережно подвинул Катю от края постели и стал медленно стаскивать с нее футболку. Она мгновенно прогнулась, помогая его рукам, потом перевернувшись и приподнявшись, прильнула к нему в поцелуе:

– Это не фокусы! Посмотри в окно, там все белым-бело!

– Конечно, простыня-то белая, – Семеныч рассмеялся, снимая с Кати оставшуюся одежду. – И даже мокрая. Очевидно, от растаявшего снега, не так ли?

– Не так. Ты на улицу погляди. Только аккуратно отогни краешек, не снимай простыню с окна.

– Да верю, верю. Летом выпал снег, и подняли воздушную тревогу, – Семеныч уже обнимал Катю крепче.

– Ага, – покорно согласилась она. И эта опасная кротость заставила Семеныча насторожиться на долю секунды. Он хотел отодвинуть ее от себя, но в следующее мгновение Катя нежно и торопливо касалась губами его лица. Семеныч закрыл глаза, поддавшись, но гул за окном нарастал, напомнив о себе.

Семеныч порывисто прижал ее к своей груди, устремив невидящий взгляд в стоящий напротив шкаф, пытаясь сообразить, что происходит. Рядом со шкафом лежал чемодан. Через полосы расстегнутых молний виднелось что-то меховое. Семеныч медленно, словно силясь что-то вспомнить, отнял Катю от себя, и подошел к чемодану, грубо откинув крышку ногой.

– Что это? – отрывисто бросил он.

– Шуба, – Катя вздрогнула, испуганно натянула на себя одеяло и нагнулась за бельем, которое валялось возле постели.

Семеныч растерянно уставился на Катю. Она наскоро оделась и легла, вновь отвернувшись. События прошлых дней и ночей, мешаясь и путаясь, понемногу всплывали в его голове в виде обрывков, но в единый хронологический и ясный порядок никак не выстраивались. Семеныч пытался все вспомнить, но отрезки памяти пересекались и блуждали как в пьяном сознании: «Соломон… Шуба… Студия… Кофе… Компьютеры… Люди…»

Он в два шага оказался у окна.

– Не сдирай! – крикнула Катя.

Семеныч отогнул край простыни. Улицы, дороги, машины, дома были покрыты белесой известью, похожей на первый снег.

– Что ты сделала?!

– Сливки, сахар, пудра – можешь называть это, как угодно, – прозвучал твердый ответ. Семеныч ринулся к ней, грубо тряхнув ее за плечи.

– Что ты натворила?! Говори! Отвечай мне!

– Вчера вечером я спустилась вниз, когда ты там сидел. Подъезжал Соломон, с машин сгружали какие-то мешки, он говорил о кофе. Это, наверное, наркотическое вещество, которое по указке Соломона везде добавляют в его заведениях, как я поняла. В казино, в ресторанах, в студии. Он подсадил весь город. Он подчинил себе весь город, и неизвестно, один ли. Теперь все об этом узнают. Теперь никто не закроет на это глаза. Приедет телевидение, пресса. Теперь ему придется отвечать! Я говорила, что там что-то не чисто, ты мне не верил. Убедись теперь, до чего твой Соломон хитер. Такой он умный. Вся его мудрость состоит в том, чтобы использовать людей! Заметь, не самым порядочным способом.

– Ты понимаешь, что сейчас этими парами может отравиться весь город? Люди!!!

– Ничего страшного, покумарятся в последний разок.

– Ты понимаешь или нет, глупая моя, ведь ты можешь уничтожить сейчас своими руками весь город. Надо было как-то по-другому!

– Вызвать госнаркоконтроль? Который, небось, об этом и так прекрасно знает. Он уничтожал столько людей неизвестно сколько лет! И уничтожал бы дальше! Зато прикрыта теперь его нирвана. Пусть ценой чьей-то жизни, зато другие останутся. Жертвы всегда были. Считай, что это стихийное бедствие. Зима пришла, и все вымерзли.

Семеныч посмотрел на Катю.

– Вставай, пошли.

– Никуда я не пойду. Пока эта дрянь не развеется, я и с места не сдвинусь.

– Пойдешь, вставай, – Семеныч сдернул ее с постели, но Катя, увернувшись, опять запрыгнула на кровать и закуталась в одеяло.

– Мне нельзя туда идти!

– С чего это вдруг? Других, значит, в жертву, а сама тут под мокрыми простынями отсиживаться будешь?

– А я не о себе беспокоюсь, – беспечно отозвалась Катя, плотнее обкладывая себя подушками, словно они могли бы спасти ее от разозлившегося Семеныча.

– В таком случае, я ухожу один, – он нарочито неспешно оделся, тщательно проверил документы, убрал бумажник во внутренний карман и направился к двери. Обуваясь, нагнулся и незаметно посмотрел на нее. Катя, насупившись, наблюдала за ним и упрямо сидела, даже не думая двигаться с места.

Семеныч сдернул все полотенца с двери, небрежно бросая их на пол, и взялся за ручку, потянув ее до упора вниз.

– Иди, иди. Пусть наш ребенок без отца останется. Иди, – ее голос очень медленно оказался где-то глубоко в его сердце, как готовящаяся разорваться граната, кольцо с которой уже сорвано.

Семеныч замер. Громко щелкнула в тишине, взлетевшая в обратное положение, ручка двери.

* * *

Семеныч отошел от двери и опустился на кровать, положив голову ей на колени. Через минуту Катина рука гладила его, как маленького, запутавшегося мальчика. Он лежал с открытыми глазами. Он был разбит.

Через полчаса поднялся и ушел, не сказав ни слова. Катя не находила себе места. То ходила по комнате, то лежала, пытаясь уснуть, то стояла у окна, и, отогнув простыню, смотрела на дорогу. Катя боялась, что Семеныч не вернется. Она по себе знала: иногда бывает такое сильное чувство стыда, что легче больше не показываться на глаза тому, перед кем чувствуешь себя виноватым.

«Зачем я ему сказала? – в отчаянии думала Катя. – Это не командировка получилась, а какой-то ад. То он врывается в закрытый дом, и в нас стреляют. Я проигрываю деньги. Теперь эта студия, более похожая на сумасшедший дом».

Семеныч вернулся под вечер. Катя, заслышав его легко узнаваемые ею шаги, обрадовалась и испугалась одновременно.

– Весь город оцеплен, срочно эвакуируют людей, – спокойно сказал Семеныч. В его голосе не было ни упрека, ни раздражения, ни каких-либо чувств. – То, что ты натворила – может принести большую беду. Это вещество при определенной концентрации насытится кислородом. И на рассвете, прогреваясь лучами солнца, город просто взлетит на воздух. Собирайся немедленно, машина внизу, мы уезжаем.

Семеныч прошел в ванную и собрал туалетные принадлежности. Катя покидала вещи в сумку, застегнула чемодан с ненавистной шубой. И только потом заметила, что от Семеныча сильно разило алкоголем, и походка его, несмотря на четкость и ясность речи, была нетвердой. Взглядами они оба старались не встречаться.

Семеныч подхватил сумку, закинул ее на плечо, и, пропустив Катю вперед, захлопнул дверь. Чемодан остался в номере.

* * *

Машина ехала долго. Петляющая дорога разрезала напополам маленькие поселки, большие поля, пологие холмы, равнины, пока полностью не проводила солнце за горизонт.

– Закрой окно, мне дует! – первой нарушила молчание Катя.

– Оно закрыто, – улыбнулся Семеныч, и у Кати отлегло от сердца. По его тону она поняла, что в сложившейся ситуации он ее не винил, но поскольку ничего так и сказал – что будет дальше, пока неясно. Но то, что он остается рядом, было определенно точно. Катя искоса посмотрела на него, еще раз убедившись, насколько сильно и болезненно любит этого мужчину.

– Открыто! – заспорила она.

– Закрыто! Стекла просто нет. Я его выбил, – Семеныч притормаживая, съехал на обочину. По обе стороны пустынной дороги простирались поля с высокой травой. Он проехал еще несколько метров, удаляясь от дороги, и остановился. Мотор шумно остывал.

Семеныч вышел. Достал из багажника воду, фрукты, жареное мясо, завернутое в фольгу, овощи. Расстелил плед на земле.

– Иди, поешь, пожалуйста, – сказал Семеныч, словно сам себе. Катя подошла и взяла бутылку воды.

– Поешь, я сказал, – он забрал у нее из рук воду и вложил кусок мяса.

«Семеныч, прости меня, – умоляли Катины глаза. – Пусть все будет, как раньше?»

– Я впустил тебя в свое сердце, в свою душу… А теперь… – Семеныч горестно махнул рукой и отошел обратно к машине. Достав из пакета прозрачную, запотевшую бутылку, стал с силой сдирать бумажную обводку и откручивать крышку.

– Не пей, – прошептала она. Размахнувшись, Семеныч со злостью зашвырнул бутылку в траву и тяжело оперся негнущимися руками на край машины.

– Семеныч, иди сюда. Иди. Образуется как-нибудь все, – сбивчиво говорила Катя, чуть не плача. Ее сердце чувствовало огромную вину, не очень понимая ее смысл. Но сердце не умеет понимать.

Семеныч, мотнув головой, опустил сиденья машины. Сняв пиджак, подошел к ней, молча закутал, как ребенка и поднял на руки. Она крепко обвила его шею руками, и его губы прижались к ее губам.

– Спи, удобно тебе? Окно занавесить чем-нибудь? – Семеныч бережно опустил Катю на сиденье.

– Неудобно, руку дай свою.

– А теперь?

– Все равно неудобно, ты далеко очень!

– Я в двадцати сантиметрах, не придумывай.

– Я не придумываю, я так не засну.

– Закрывай глаза, я тебя усыплю, – Семеныч подтянулся поближе и стал легонько покачивать ее, обнимая.

Когда Катя заснула, он аккуратно вытащил ладонь из-под ее щеки, нащупал в кармане сигареты и вылез из машины. Закурил, глядя на улыбающуюся луну, бледный дымчатый свет которой чуть освещал небо вокруг себя и ласково падал на землю.