Пролог

«Ты меня слышишь?»…

Катя находилась на уроке музыки. Седовласый пожилой мужчина играл на единственном в классе инструменте – старом пианино. После отзвучавшей очередной классической мелодии учитель, спустив очки на нос, обратился к ученикам: «Что вы услышали? Что вы почувствовали?» Его неприязненный взор остановился на девочке с двумя аккуратными косичками и непослушной прямой челкой. Девочка откровенно скучала на уроках, но, казалось, терпеливо и обреченно сносила сорок пять минут ненужного для нее занятия. Вот эта обреченность и сердила учителя больше всего, потому что он чувствовал себя королем пыток, издевающимся над детьми.

Услышав свое имя, Катя, вздрогнув, отвернулась от окна.

«Дождь, – приподнялась она из-за парты. Заметив, что ее ответ учителя не устроил, она неуверенно добавила: – И гром?».

«Неужели ты не слышишь, как приходит весна, и мир торжественно отряхивается после долгой зимы? Как кричат птицы? Как завывает ветер? Как бурлит река? Как стучит сердце?»

«Нет, – Катя села без разрешения. – Дождь. Я слышу дождь».

«Урок музыки у вас два раза в неделю. Четвертый год! Я переиграл вам всю классику, и ты, кроме дождя, ни разу ничего не почувствовала?»

«Нет, – Катя виновато водила пальцем по обложке ненавистной толстой тетради с одним словом из шести жирных и красивых букв: «Музыка». Урок за уроком Катя, обводя буквы шариковой ручкой, меняла их очертания. В итоге они отпечатались на многих страницах, вдавившись в бумагу. Но надпись стала самой красивой в классе.

Подняв глаза на учителя, Катя сказала совсем несчастным тоном:

«Я и дождя не слышу, но звуки пианино на него хоть немного похожи».

«Посмотри! Тридцать человек вокруг тебя чувствуют музыку! Даже самые нерадивые!» – негодовал учитель.

«Двадцать девять», – поправила его Катя. Погрешностей в числах она не терпела. Потому что именно от них зависело, насколько верным получится ответ в заданиях по математике, в которой Катя, в отличие от музыки, плавала, как рыба в воде. «Решений нет», – также являлось для нее не совсем приятным итогом некоторых заданий по математике. Катя с неудовольствием выводила в ответе эти два слова. И художественные книги, финал которых намекал порой на: «решений нет», чрезвычайно напрягали и злили девочку с двумя косичками. Это смахивало на обман, открывающийся только в конце пути.

«Не важно!» – окончательно рассердился учитель и достал носовой платок, чтобы протереть очки.

«Очень важно, – не сдавалась Катя. – Потому что вам врут двадцать девять человек».

Склонившись над журналом, учитель замолчал. Катя мельком взглянула на часы – оставалось семь минут до конца урока. Часы ей подарили родители на день рождения. Катя попросила электронные, так как они точно отображали минуты и секунды. Конечно, с циферблатом часы красивее, но там можно ошибиться на минуту-две.

Учитель достал папку с нотами. Катя облегченно вздохнула – петь не придется. Заданные на дом слова песен, которые они в классе аккуратно записывали по куплетам в тетрадку, Катя прилежно учила, но вот петь! Это гораздо хуже, чем полчаса выслушивать звуки пианино, или страшнее того, старую скрипучую грампластинку. Петь о школе или качелях, хором или по отдельности – для Кати было весьма затруднительно и невообразимо скучно. Но она старалась. Однако, эта «четверка» по пению в третий раз не давала Кате в конце года держать в руках похвальный лист.

Она научилась залезать на канат, который тоже изначально казался Кате недосягаемой вершиной. Но она, стирая руки в кровь при многочисленных спусках, не отступала, и толстый канат поддался, также как и прыжки в длину, и бег на короткие дистанции. Катя тогда поняла, когда по физкультуре обогнала всех в классе – не обязательно любить дело, чтобы делать его лучше всех. Нужно его победить. Тогда оно становится не таким страшным и не таким противным, и с ним уже можно сосуществовать.

Учитель заиграл снова. Катя хотела было уставиться в окно по привычке, но неожиданно до нее донеслись звуки электрогитары с фузом – плавные, волшебные, рассыпающиеся с треском, как падающие с неба звезды. Она увидела ночное небо, нарисованное музыкой, увидела тонкие линии, по которым, как по проводам, мерцая и треща, бежали искры, образовывая бесконечную сеть.

Катя с удивлением посмотрела на учителя, но он вдруг исчез, а над ней обеспокоенно склонился мужчина, от которого тонко пахло знакомым одеколоном.

– Ты меня слышишь? – негромко спрашивал Музыкант. – Слышишь, маленькая?

«Что ты слышишь?!» – вновь за столом очутился учитель, и его глаза за толстыми стеклами очков странно уменьшились.

– Дождь, – упрямо ответила Катя, подумав о том, что и в этом году похвальной грамоты опять не будет. Как же это обидно – не иметь слуха, а более того – не иметь возможности его натренировать. Она вела себя прилично целый год: не каталась на трамвае, прицепившись к нему сзади, потому что ее подружка прошлой зимой при неудачном падении разбила лицо; не прыгала через забор, потому что один из тех, кто прыгал с ней, сломал обе ноги; не звала ребят есть вишню на заброшенном кладбище, хотя она там удивительно вкусная; не играла в календарики на перемене, потому что побила прошлой весной того, кто пытался сжульничать – в общем, за целый год никто не смог бы ни в чем обвинить ее. Катя добилась отличного поведения, победив себя. И вот приближается май, но она с тоской глядит в окно: не будет заветного желтого листа из-за музыки, которая оказалась непобедима.

– Она больна! – кричал кто-то рядом. – Я не могу уехать! И ее не могу взять с собой. Она не может подняться. Не может встать…

«Я не больна, – хотела ответить Катя. – Я просто не слышу».

«Когда у человека нет слуха, то говорят, что медведь ему наступил на ухо», – с некоторой издевкой в голосе изрек учитель свой вердикт, словно в назидание всем остальным ученикам. – А тебя он растоптал!»

– Миш… – беспомощно позвала Катя. Ей казалось, что когда он наклоняется над ней, опираясь сильными руками о постель, то кошмарный образ учителя исчезает.

«Ты нездорова!!!» – кричал учитель.

– Она нездорова!!! – кричал Музыкант.

«Ты слышишь?! Горе, радость, настроение? Что ты слышишь?» – строгий голос чеканил где-то внутри головы, заставляя ее от боли разрываться.

– Ты слышишь? – нежный голос раздавался снаружи.

– Дождь, – чуть шевельнула губами Катя и провалилась в темноту.

Музыкант с легкостью поднял ее на руки, стащил мокрую от пота ночную сорочку. Перестелил постель. Прикрыл форточку, потому что за окном заурчала подъехавшая машина, раздались раскаты грома, и крупный дождь затарабанил по жестяному карнизу.

– Я на два дня, – говорил Музыкант, вышагивая по комнате и на ходу надевая пиджак. – Я ненадолго. Соломону нужно уехать в Испанию. Он не может оставить китайское предприятие. Я позвонил академику Коростылеву, он присмотрит за тобой, он все время будет рядом. Ты меня слышишь?

* * *

– Ты меня слышишь? – рядом с постелью сидел пожилой мужчина. Он протер очки и водрузил их обратно.

– Дождь, – Катя открыла глаза. Изображение учителя задергалось, поплыло и тотчас превратилось в академика Коростылева.

– Да, – кивнул он. – Льет как из ведра. Как ты себя чувствуешь?

Катя, приподнявшись, оперлась спиной о подушку и оглядела комнату в поисках Музыканта. Айпада на привычном месте не было – единственной вещи, по которой можно было догадаться о том, где находится Музыкант. Но на прикроватной тумбочке стояли лишь пузырьки с лекарствами, графин с водой, пару кружек, лежали таблетки, ампулы и шприцы.

– Где? – Катя схватила телефон с пола, вырвав из него провод зарядки.

– Он уехал. У тебя была высокая температура, скорее всего, грипп. Но точно скажу после анализов. Ты проспала несколько дней, – улыбнулся Коростылев. Неглубокие морщинки разошлись по его круглому лицу.

Катя мгновенно включила календарь на телефоне:

– Несколько? Сегодня – воскресенье. Но в пятницу, я помню, мы подписывали документы.

– Совершенно верно. Только не на этой неделе. На прошлой.

– Где Музыкант? – Катя попробовала позвонить, но телефон Музыканта не отвечал.

– Там возникли некоторые трудности, – замялся Коростылев. Извлек из внутреннего кармана расческу с частыми зубьями, причесал и без того приглаженные седые волосы.

– Там?!

– В Китае. Музыкант звонил постоянно. Он вынужден задержаться ненадолго. Все хорошо.

– В Китае? – медленно повторила Катя, с трудом возвращаясь в настоящее время. Коростылев, видя, что она пытается собраться с мыслями, умолк и, встав с кресла, засуетился. Собрал с тумбочки лекарства и прошел на кухню. Вскоре там зашумела вода, захлопали дверцы шкафчиков, зашипел чайник, и зазвенела посуда.

– Коростылев! – крикнула Катя. – Мне нужно в студию!

– Сначала ко мне в институт, – возразил академик. – Сдашь кровь. Шутка ли – на восемь дней вырубило человека.

– Я здорова! – негодовала Катя, соскочив с постели. Набросила халат. – Я все время так болею.

– Тем более. Так болеть нельзя. Иди пить чай. И как часто ты болеешь подобным образом?

– Редко. А так у меня даже насморка не бывает. Правда! – заверила его Катя, надеясь на то, что Коростылев отвезет ее в студию и прекратит лечение. – Честное слово.

С первой ложки бульона, Катя почувствовала острый голод. С аппетитом уплетая горячий бульон с сухариками и кусочками курицы, она продолжала убеждать Коростылева в своем полном выздоровлении.

– У Музыканта не отвечает телефон.

– Он вчера звонил, все в порядке, – Коростылев стоял у раковины и мыл посуду.

– С какого номера? – подозрительно переспросила Катя, проглядывая на телефоне журнал звонков. Входящие от Музыканта датировались четвергом прошлой недели, а непринятых звонков и вовсе не было. – Не звонил он мне.

– С рабочего, наверное. Он мне звонил, – не оборачиваясь, ответил Коростылев.

– Дай мне номер! – потребовала Катя.

– Одевайся, и поехали.

– Ты что-то недоговариваешь, – с сомнением произнесла она. – Что-то случилось?

– Все в порядке.

– Дай мне номер! – Катя схватила со стола телефон Коростылева, но никаких китайских номеров там не оказалось.

– Я перезагружал телефон. Аппарат старенький, ничего не сохранилось.

– Коростылев?!

– Музыкант звонил вчера, – твердо ответил Коростылев.

– Соломону позвоню, – решила Катя. Но не отвечал ни Соломон, ни Сергей. Все абоненты были отключены. – Сговорились, что ли?

Научно-исследовательский институт академика Коростылева располагался за городом. Катя сидела на заднем сиденье автомобиля. Достала телефон из сумки и вышла в интернет, намереваясь посмотреть электронную почту и новости. Связь то появлялась, то пропадала. Вебстраницы наполовину загружались, но буквы, составляющие тексты, мало того, что располагались в хаотичном порядке, так еще и были намешаны из всевозможных иностранных языков. «Декодер, наверное, слетел», – вздохнула Катя. Попробовала открыть электронную почту, но новых писем не было, а буквенные символы пускались в пляс при каждом обновлении.

Катя убрала телефон в карман, подумав о том, где может быть поблизости хорошая ремонтная мастерская. Посмотрела в окно. В городе что-то неуловимо поменялось. Катя вглядывалась, пытаясь понять, что произошло: те же проспекты, бульвары, здания, люди…

– Кто это? – спросила Катя.

– Где? – спросил Коростылев.

– Не притворяйся. Среди людей. Они в черной униформе, и у них оружие, – вглядывалась Катя. – Будто город на военном положении.

– Галчата, – неохотно ответил Коростылев.

– Галчата?

– Прозвали их так. Из-за одежды. Нечто вроде полиции.

– И… Зачем?

– Для порядка.

– Какого еще порядка? Что стряслось в городе?

– Ничего особенного. В новой части города, построенной Соломоном, как бизнес центр, проводится ряд важных встреч и саммитов. Эти, так называемые, галчата – дополнительное усиление безопасности. Чтобы избежать терактов и срывов. Временная мера. Обычное дело.

– Скорее бери мою кровь. Мне нужно в студию, – забеспокоилась Катя. – Мне все это не нравится. Я возьму такси.

– Я сам отвезу тебя в студию, – кивнул Коростылев. – Не думаю, что ты поправилась окончательно, чтобы отпускать тебя одну.

– Подозрительно смахивает на то, что тебе приказано не спускать с меня глаз, – догадалась Катя.

– Не приказано, а прошено, – уклонился от ответа Коростылев. – Музыкант просил быть рядом, пока ты не поправишься. Насколько я понял, в городе у тебя больше никого нет.

– Есть, – возразила Катя. – Виталик. Он наш друг. Он остался руководить студией вместо нас. Мне к нему и надо. Узнать, как дела, и что происходит.

Музыкант с Катей возрождали работу студии Соломона после трагического случая – город Таркабулак почти полностью выгорел вследствие чрезвычайного происшествия. Как гласили СМИ, воспламеняющееся вещество в виде порошка в одну ночь оказалось рассыпано по всему городу. И на рассвете начался тот ужасный пожар. Естественно, предполагали, что город был намерено подожжен. Тогда-то они и познакомились, будучи в обычной двухдневной командировке, с Соломоном – с одной из самых загадочных и странных личностей в их жизни.

Но через некоторое время ничто не напоминало о пожаре – город отстроили заново, по лучшим европейским меркам. Спонсором оказался Соломон Абрахансон – человек, имеющий огромные средства, влиятельные связи и увлекающийся нетрадиционной энергетикой и многим другим…

Катя и Музыкант угнали машину в ту страшную ночь, чтобы выбраться из города. Автомобиль и найденная в багажнике крупная сумма денег превратили их в должников Соломона. Всеми правдами и неправдами, Соломон мягко «намекнул» на то, что теперь они будут работать на него. Хотя, Катя, узнав Соломона Абрахансона ближе, стала сильно сомневаться в том, что угнанный автомобиль и деньги явились случайной причиной их сотрудничества. Она подозревала, что эти вещи были намерено подкинуты. Денежная сумма ушла быстро и незаметно, превратившись в издательское медиа-агентство в Москве. Но собственный бизнес вскоре пришлось оставить на управляющих и вернуться в Таркабулак по мягкой, но настоятельной «просьбе» Соломона.

Организовать работу студии – как головного офиса огромного интернет-объединения – оказалось не сложно. В студии трудились архитекторы, программисты, скульпторы, инженеры… – словом, люди, не привязанные профессией к месту работы и жительства. Было создано множество интернет-филиалов, образовавших гигантскую биржу фриланса. Благодаря своей масштабности, доступности, честности и прозрачности, она подмяла под себя все маленькие биржи удаленной работы. Около студии, находящейся на краю города Таркабулака на берегу Аральского моря, расположились и несколько поселков. В них жили сотрудники студии, приехавшие из разных городов.