Цитаты из книги «The Game. Игра»

Но это всегда оптическая иллюзия. Факт без storytelling не существует, но верно и обратное: storytelling без фактов – ничто.

STORYTELLING МЫ НАЗЫВАЕМ ЛЮБОЙ ДИЗАЙН, СПОСОБНЫЙ ПРИДАТЬ ФАКТУ АЭРОДИНАМИЧЕСКУЮ ФОРМУ, НЕОБХОДИМУЮ ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ ОН ПРИШЕЛ В ДВИЖЕНИЕ.

ВЫДЕРНИТЕ ИЗ РЕАЛЬНОСТИ ВСЕ ФАКТЫ, ТО, ЧТО ОСТАНЕТСЯ, И БУДЕТ STORYTELLING. Иногда он имеет вид чистого нарратива, но в великом множестве случаев – нет. Взгляните, как вы сейчас одеты: это storytelling. Хотя он и не имеет вид истории. Он имеет вид платья: это – storytelling, поскольку придает тому, чем вы являетесь, аэродинамику, которая позволяет вам прийти в движение: вступить в контакт с другими точками планеты, стать немного более доступными прочтению, явить себя в перечне всего реального. Вы ЯВЛЯЕТЕСЬ этим платьем? Нет. Вы – нечто, совершенно чуждое этому платью? Тоже нет. Оно составляет часть вас, той реальности, какую вы являете собой, часть вашего реального бытия. Более-менее понятно? Storytelling – это часть реальности, и это не всегда рассказ какой-то истории.

Индивидуализм по определению занимает позицию против: он лежит в основе мятежа, претендует на то, чтобы подмечать аномалии, отказывается идти вместе со стадом и движется в одиночестве в противоположную сторону. Но когда миллионы людей идут в противоположную сторону, где тогда правильный путь?

Мой маленький сын, человечек трех лет от роду, вскарабкался на стул, чтобы поближе рассмотреть газету, которую я оставил развернутой на столе. Читать он не собирался, все-таки был не настолько продвинутым. Его привлекла фотография футболиста, и он залез на стул, чтобы получше ее рассмотреть. Я следил за ним из соседней комнаты: вдруг малыш упадет. Но он не упал, а стал водить по фотографии пальцем, точно как старина Джобс в тот день, перед всей той публикой. Провел один раз, два, три раза. Я видел, как он убеждается, с досадой, что ничего не происходит. Уже без особых иллюзий он попытался увеличить фотографию, точно тем же способом, медленно, плавно раздвигая ее большим и указательным

То была статья о национальной сборной по баскетболу. Я смотрел, как он слезает со стула, с лицом джазмена в час закрытия клуба. Не знаю, поймете ли вы меня: с лицом джазмена, когда он прощается с уборщицей, надевает

Мой маленький сын, человечек трех лет от роду, вскарабкался на стул, чтобы поближе рассмотреть газету, которую я оставил развернутой на столе. Читать он не собирался, все-таки был не настолько продвинутым. Его привлекла фотография футболиста, и он залез на стул, чтобы получше ее рассмотреть. Я следил за ним из соседней комнаты: вдруг малыш упадет. Но он не упал, а стал водить по фотографии пальцем, точно как старина Джобс в тот день, перед всей той публикой. Провел один раз, два, три раза. Я видел, как он убеждается, с досадой, что ничего не происходит. Уже без особых иллюзий он попытался увеличить фотографию, точно тем же способом, медленно, плавно раздвигая ее большим и указательным пальцами. Ничего. Тогда он, озадаченный, на мгновение вперил неподвижный взгляд в эту неподвижность, и я знал, что он прикидывает, как разрушить целую цивилизацию, мою. В тот момент я понял, что он, когда вырастет, не станет читать бумажных газет, а школа ему покажется жуткой тягомотиной. Должен также добавить, что, поскольку у нас в семье из поколения в поколение передаются чисто савойские ценности, такие как упрямство и нездоровая склонность любой ценой решить проблему, мой сынок не угомонился, пока не отважился на последнюю, крайнюю попытку, которая мне показалась знаменательной смесью рационального и поэтического начала: он перевернул лист и взглянул на изнанку фотографии – вдруг там что-то не так. Может, нужно снять предохранитель. Или что-то еще. Активировать функцию. Сменить батарейку. То была статья о национальной сборной по баскетболу. Я смотрел, как он слезает со стула, с лицом джазмена в час закрытия клуба. Не знаю, поймете ли вы меня: с лицом джазмена, когда он прощается с уборщицей, надевает

ничего подобного не случилось бы, если бы люди, проживающие жизнь, не согласились бы частично проживать ее через посредство машин.

И вот здесь, именно здесь начинает раскрываться тот факт, что цифровая революция – плод революции духовной. Здесь впервые явственно проступает догадка, что ЧЕЛОВЕК, МЫСЛЯЩИЙ ПО-ДРУГОМУ, стоял у истоков цифровых технологий и что ЧЕЛОВЕК, МЫСЛЯЩИЙ ПО-ДРУГОМУ, явится, скорее всего, итогом процесса.

фиксировали течения более мощные и более слабые, и это становилось, с минимальными коррективами, географией знания. КУДА ИДЕТ БОЛЬШЕ ЛЮДЕЙ, ТАМ И ЛУЧШЕЕ МЕСТО. В итоге: сегодня к Google, который сам по себе, строго говоря, не является экспертом ни в одной области знания, обращаются как к оракулу, ибо он скрупулезно передает мнения и суждения миллионов. Мы видим, как здесь устанавливается принцип, который впоследствии станет определяющим: мнение миллионов невежд больше заслуживает доверия, ежели правильно его прочесть, чем мнение эксперта.