Три стихии

Там, где встречены вечностью три стихии:

Белопенное соре, земля и ветер,

Там глаза у печали бездонно сини,

Там огонь у смеха так ярок и светел.

Там, где небо рассветом целует море,

Отражая любовь в перламутре глади,

Утонула там грусть в безмерном просторе,

Там тоска и радость живут в разладе.

Там, где солнце кинжалом-лучом пронзает

Изумрудные ножны прозрачных веток,

Красота живая там долго не вянет,

Наслаждаясь длиною тёплого лета.

Там, где вечером дым облаков повторяет

Синий контур вершин над костром заката,

Чистый воздух там запах земли вдыхает

И становится пьяным от тех ароматов.

Там, где ночи запутались в пене прибоя,

Где играют, смеясь, бирюза с лазурью,

Подружилась там с ветром солёным воля,

И навеки с покоем рассорилась буря.

И с каким-либо смыслом уже простились

Жизнь и счастье, в новом представясь свете,

Там, где прихотью вечности соединились

Три стихии: море, земля и ветер!

август 1989

Первое расставание

Не дай забыть себя беспечно,

Не дай глазам солёной влаги.

Хотя, в преддверьи новой встречи

На верность я не дам присяги.

Не дай замёрзнуть в лютый холод

Живой воде на мёртвом камне.

Не дай мне утолить мой голод

Безвкусной пищей ожиданий.

Не дай попасть в пустое русло

Сухой реки, текущей в гору.

Не дай продать былое чувство

За ласки никому другому.

Не дай мне подчинить желанья

Мои чужой и дикой страсти.

Не дай почувствовать прощанья

С редчайшим ощущеньем счастья.

Не дай забыть себя бесследно,

Но будь к моим надеждам строже.

Для нас свобода – не запретна.

Не дай мне то, чего не можешь

Не дать…

сентябрь 1989

Суицидное первой степени

Прокатилась по небу колесница,

Оставляя дождями размытый след.

Я успею со звёздами проститься

Прежде, чем наступит мой рассвет.

Всё, что прожито, перемелено,

Ночь для отдыха не постелена,

Не досмотрены вещие сны.

Всё, что сыграно, не засчитано,

Что написано, не прочитано,

Все задачи не решены.

То, что начато, не закончено,

То, что чисто, всё опорочено,

Правда ищет защиты у лжи.

Всё, что найдено, то потеряно,

И всё новое – не проверено,

И бессмыслицей кажется жизнь.

То, что куплено, не оплачено,

То, что долго копилось, растрачено,

То, что наше, не будет у нас.

То, что нравилось, недолюблено,

И надежда, и вера погублены,

И с безумием мирится власть.

Всё великое – не оценено,

Прошлое настоящим расстреляно,

Виноваты лишь те, кого нет.

Все сомнения не оспорены,

Ум и сердце надолго рассорены,

Самый лёгкий путь к счастью – сквозь смерть.

Всё, что нужно нам, не получено.

И совсем не тому мы обучены,

И закрыты простые пути.

Мы свободны – как будто бы связаны,

Нам места лишь в могилах заказаны,

И земля всё сравняет, простит.

Всё прекрасное, не постигнуто,

И вершины все не достигнуты,

Не закончены страсти пиры.

И с такими вот результатами,

Пустотой, равнодушьем, утратами

Мы уходим в другие миры…

Прокатилась по небу колесница

Над дорогой судьбой назначенных лет.

Без меня на восток её путь продлится,

Прежде чем наступит мой рассвет.

сентябрь 1989

Попытка диссидентства

Мы пытались согреться в мерцании красных звёзд,

Мы косили вручную колосья для хлеба серпами,

И безжалостным молотом в крест мы вбивали гвоздь

Сквозь нежные руки любви, хотевшей быть с нами.

Мы кричали: «Оставь нас в покое, не лезь к нам в душу!

Ты послана богом-врагом на горе нам всем!

Не тревожь, не топи в сердцах равнодушья стужу!

И не делай цветным привычный фон серых стен!»

Мы упорно и долго её предупреждали:

«Не мешай же нам жить! Там, где ты, там – всегда беда!

Лучше вспомни, как мы твоего брата распяли,

И тебя, если хочешь, такая же ждёт судьба!»

Но настырность напрасна, смиренность её сгубила.

Тихий голос не смог заглушить фальши льстивых слов.

И хоть все наши лжи и обиды она простила,

Мы изгнали её из сердец, из жизни, из снов.

Её тело терзали до смерти собаки и люди,

Но в улыбке из боли и мук застыли её уста.

Она знала, что все оскорбления стерпит, забудет,

Ей назначено быть такой: её месть пуста.

Убивали её за то, что быть с нами хотела.

Упивались, вонзая в ладони сомнений гвоздь:

«Нам не нужно тепла твоих глаз, твоих рук и тела!

Мы будем греться в мерцании красных звёзд!»

ноябрь 1989

Обречённость

Я так боюсь – до ужаса, до боли,

Что это всё закончится когда-то.

Как будто по жестокой чьей-то воле

Восход любви окажется закатом.

Мы даже побоимся этим словом

Назвать всё то, что между нами было.

И в страхе перед сложностью простого

На всё ненужное растратим наши силы.

Как будто кто-то за моей судьбою

Следит, своею упиваясь властью,

Чтоб радость долго не была со мною,

И дольше мига чтоб не длилось счастье.

Так было до сих пор: как только звуки,

Похожие на счастье, зазвучали,

Он заглушал их, посылая муки,

Чтоб я не забывала о печали.

Вот и сейчас он дьявольски смеётся

Над нашим страхом где-то за спиною,

Предчувствуя, что скоро нить порвётся,

Случайно нас связавшая с тобою.

Я так боюсь – и нашего разрыва,

И тишины безмолвных разговоров.

Ведь придаёт уверенность и силы

Любое своевременное слово.

Я не хочу смеяться по лимиту

И разговаривать в ночи глазами,

Которые, к тому еще, закрыты

И ждут от губ других слов сильных сами.

Я не хочу быть без тебя. Я знаю,

Мне без тебя ужасно будет плохо.

Но чувствую беду и понимаю,

Что на исходе праздников тех сроки.

А за спиною смех – сильнее, громче…

Нам дан последний шанс, чтоб сделать выбор:

Или слова прорвут безмолвье ночи,

Или… а, впрочем, снег печали уже выпал.

Бог с ними, с теми робкими словами!

Я слышу их, когда ты просто дышишь.

И я шепчу беззвучными губами:

«Ты нужен мне. Хочу с тобой, ты слышишь?»

январь 1990

Тупик

Ползёт змея браслетом по запястью,

Ласкаемая медленной рукою.

Я из разорванной души теряю счастье,

Еще не зная, что это такое.

Ползёт змея секретными путями

Сквозь горы слов к помешанному мозгу.

Тенями на стене танцует пламя,

Свеча горит, спуская нити воска.

Опять пришла ночь, нежная убийца,

Разрезав в хлам еще живое сердце.

Но в пустоту из раны кровь сочится,

И никуда мне от неё не деться.

И не вошло в разгар ещё веселье,

Блаженство высшей точки не достало,

А мне уже смеяться надоело,

От удовольствий я уже устала.

И собственный поступок не оправдан,

И истина уже не вступит в силу.

Любовь была единственной наградой,

Но я её на волю отпустила.

Я слышу горечь дармовой свободы,

Хотя на вкус она должна быть сладкой.

А в зеркале в тупик заходят годы,

Грозя традиционною разгадкой.

Всё выпито, поэт остался трезвым,

Продав строку обыденному ритму.

Не виноват тот, кто тогда был первым,

Обида прощена и позабыта.

Рассветный сон сбывается внезапно,

Чужие языки плетут молитву.

А верность разорвала цепи клятвы,

Со смертью юность проиграла битву.

Запрета нет – пророчить век печали

И жить не в келье, отрекясь от мира.

Мы сами себе кару назначали,

Когда покою отдавали силы.

Я так хочу на тот вопрос ответить,

Не расписавшись перед этим кровью,

Который зададут когда-то дети:

«А счастье, мама, что это такое?»

январь 1990

Я больше не приду

Я больше не приду к тебе,

Чтобы в глаза твои взглянуть.

Я больше не приду к тебе,

Чтоб снова руку протянуть.

Не приду, чтобы ты смог остаться один.

Для тебя я сама превращусь в лёгкий дым.

Я больше не приду к тебе,

Чтоб оторвать от срочных дел.

Я больше не приду к тебе,

Терпенью подошел предел.

Ну зачем же казнить мне собою тебя,

Если ты подарить мне не можешь ни дня.

Я больше не приду к тебе,

Чтобы сказать свой нежный вздор.

Я больше не приду к тебе,

Чтобы разжечь в тебе костёр.

Не хочу попадать в заколдованный круг,

Где тебе – не любовь я, не враг и не друг.

Я больше не приду к тебе,

Чтоб забрать всю твою боль.

Я больше не приду к тебе,

Чтобы просыпать к ссоре соль.

Не приду, чтоб не слышать прощальный речей,

Чтобы наша вина оказалась ничьей.

Ну зачем же тебя мне собою казнить,

Если нам друг для друга судьбою не быть.

март 1990

Андеграунд

Твой взор обращен на восток,

Туда, где пылает пожар.

Но это так солнце встает,

Желая прогнать твой страх,

Насильно развеять твой сон —

Бредовый ночной кошмар.

Оно отпускает грехи

Всем, кто этой ночью не спал.

Оно не даёт нам надежд

На то, что приносит нам ночь.

И мы, натянув прах одежд

Уходим отсюда прочь.

Оно заставляет нас

Быть теми, кто так нам чужд.

Оно ослабляет власть

Над разумом наших душ.

И мы покидаем тот мир,

Где было нам так хорошо.

Боясь потерять тот миг,

Мы ищем тех встреч ещё…

Но полдень сдувает пыль

С уже потускневших грёз.

Он нас заставляет забыть

Восторги и признак слёз.

Он гасит последний луч

В глазах твоих синих звёзд.

И ты убиваешь мысль

Вопросом, который так прост…

И вот уже нет ни следа

От тех, кто вчера был там,

Где ночь зажигала мрак,

Зовущий к иным мирам.

И день убивает страх

Пред тем, чтоб попасть туда.

Твой разум – в чужих руках,

И в этом твоя беда.

Ты им отдаешь себя

Смелей и сильней, чем мне.

Ты мог бы любить меня,

Но незачем это тебе.

Ты просто боишься луны,

Глядящей сквозь дымку штор.

И тень непонятной вины

Туманит всегда твой взор.

Ты хочешь понять себя,

Считая за меру других.

Ты вправе забыть меня,

Как сна самый смутный миг.

Ты мог бы понять меня,

Когда б ты того хотел.

Ты знаешь, что в общем, зря

Твой день свою песню спел.

Он был, как ужасный сон,

Ползущий ночной кошмар.

На запад твой взор обращен,

Туда, где пылает пожар…

апрель 1990

Попытка ненависти

Разве можно запрятать ножи

Под прозрачною тканью из слов?

Разве можно пустоты души

Заполнять только плесенью снов?

Эти лезвия резали в кровь

Много раз твои вены-мечты.

Эта плесень покрыла любовь,

И завяли твои цветы.

А ты думал: «Какая блажь!»

Оправдать ты себя сумел.

Но всё это лишь мерзкая фальшь:

Ты ведь этого сам хотел.

И любовь твоя – дикий костёр

Безнадежно срывается вниз,

По дороге цепляясь за всё —

Лишь бы выжить и лишь бы спастись.

Ты в бреду целовал рассвет,

Отравляя его росу.

В нём же был только холод и смерть —

Это всё, что тебе я несу.

За твой смех я плачу слезой.

Твоя радость – моя печаль.

Я хочу быть совсем не с тобой,

Хоть и прошлого вовсе не жаль.

Я заранее всё прощу.

Я уйду – пусть тускнеет свет.

Но своей в том вины не ищу,

Потому что её там нет!

апрель 1990