Глава 4

079

Известно ли тебе, читатель, когда следует приступать к посадке картофеля? И мне, как городскому жителю, по крайней мере в четырех ближайших ко мне поколениях, это так же абсолютно не известно. Да, честно говоря, до того времени этот вопрос меня никогда ни в малейшей степени и не интересовал. Для меня картошка круглый год росла в магазине прямо в пластиковой сеточке с приклеенным ценником. И как всегда на помощь мне пришла моя память. Все-таки удивительно сколько, оказывается, храниться в наших головах. Сколько, казалось бы, не нужного хлама (как говаривал Холмс).

Знания, к которым мы не прибегаем в повседневности и о наличии которых даже не подозреваем, вдруг выныривают откуда то из самых глубин, готовые по первому нашему требованию придти на выручку. Вот и сейчас, пред моим внутренним взором всплыла картинка. Некоторые из моих коллег по работе, по мере приближения праздничных майских дней, из года в год принимались вдруг жаловаться, что их жёны, тёщи, тести и прочая нечистая сила, окружающая их плотным кольцом, уже начали суетиться и готовить к неизбежному. А именно, к необходимости за день-два безвозвратно загубленных выходных стремительным кавалерийским наскоком произвести вскопку и рыхление земли, рытье в ней лунок и посадку в них картофелин. Как то наш завхоз Григорий Степанович, за рюмкой живительной влаги на дне рождения бухгалтерши Любочки, перемежая слова проклятиями и стенаниями о своей горькой участи и безрадостной жизни, вполне натурально живописал весь процесс посадки указанной сельскохозяйственной культуры и дальнейшего ухода за ней. Я как сейчас помню тот ужас, который стоял в глазах молоденькой Любы и чувство материнской жалости, проснувшейся в ней при одной только мысли о пережитых нечеловеческих страданиях сослуживца.

Именно этот монолог затюканного женой Степаныча сейчас вспомнился мне как нельзя кстати. Отталкиваясь от этих нетвердых эмпирических знаний по агротехнике пасленовых, я понял, что пришло и моё время заняться крестьянским трудом.

Я уже упоминал о присмотренной мною под огород солнечной полянке, расположенной у самого подножия ближайшего холма. Рядом пробегал ручеек, вдоль русла которого я и добирался туда, минуя по пути сосновый бор, небольшую тенистую полянку, крошечную березово-осиновую рощицу.

Первым делом с помощью березового кола я разрыхлил землю на площади чуть менее сотки. Готовое поле представляло собой квадрат с неровными корявыми сторонами метров по шести – семи. Дело это, вскопать целину, оказалось даже тяжелее, чем я представлял. Толстый дерновой слой состоял из спутавшимися, густо переплетенных корней самых различных трав. Поняв всю бесперспективность взрыхлить сам дёрн, я изменил тактику: разрезая плотный верхний слой на полосы, извлекал их и укладывал стопками по периметру будущего поля. Затем тщательнейшим образом разбил каждый комочек земли. Выполол всю набиравшую уже силу траву, вытянул белёсые корешки. Стараясь создать наилучшие условия для картофеля, буквально сквозь пальцы еще раз перерыхлил землю. И только после этого приступил к посадке.

Пятнадцать из оставшихся в живых картофелин к тому времени покрылись побегами-корешками и я стал аккуратно разрезать каждый клубень на две, а что покрупнее, на три части тонким лезвием складного ножа, стараясь не обломить ни одного драгоценного побега. Взяв кол, проделывал острым концом в разрыхленной почве отверстия глубиной сантиметров пятнадцать, нежно, как дитя, укладывал в каждую лунку кусочек картофелины, присыпал её перетертой в руках землёй. Слегка её утрамбовывал и поливал водой. На предварительную обработку поля и посадку картофеля потратил четыре полных дня. Закончил работу тем, что хорошо еще раз пролил весь огород. В результате моя плантация покрылась сорока шестью небольшими влажными холмиками.

Я очень опасался за судьбу своей драгоценной плантации, так как не знал – может ли кто покуситься на ростки картофеля и даже хотел поначалу огородить плантацию плетнем. Но потом, вспомнив, что никогда не видел, что бы в деревнях картофельные поля огораживали, также решил не делать этого. Насколько я помнил из уроков биологии ботва и ягоды картофельных кустиков вроде бы как даже ядовиты и не вызывают у грызунов никакого интереса. Лишь колорадский жук мог покуситься на ботву, но вряд ли здесь были эти полосатые бестии. Слышал еще о каких то таинственные медведках, но кто они и водятся ли здесь – я не знал.

С момента окончания посадки картофеля я непременно приходил на свою плантацию раз, а то и два в день и с замиранием сердца ждал, когда же проклюнутся первые ростки. С гневом вырывал любую травинку, осмелившуюся прорасти на моем поле. Подливал водички, если видел, что почва где-то становится излишне сухой. Разбивал вновь образовывавшиеся комки земли и разминал их в ладонях. И каков же был мой восторг, когда однажды утром, в последних числах мая, придя очередной раз с инспекцией, я увидел в десятке мест по всему полю показавшиеся из-под земли первые робкие зеленые листики. Я холил и лелеял растущие кустики, подгребая ладонями под них, по мере роста, землю. Из сорока шести посаженных резаных картофелин проклюнулось тридцать восемь, что я счел вполне неплохим результатом. А когда через недельку показалось еще пять ростков, я был просто счастлив.

080

То, что после посадки картофеля я ежедневно ходил на «огород», вовсе не означало, что я забросил все прочие дела – я продолжал заниматься достройкой дома и рыбной ловлей. Соорудив из жердей каркас двускатной крыши, густо оплел еловым лапником, решив, что при первой же возможности необходимо покрыть крышу сухими тростниковыми вязанками, как это делается до сей поры в некоторых глухих небогатых деревушках, а так же на элитных хижинах миллионеров. Крыша получается теплой и водонепроницаемой. Пока же от нескольких прошедших коротких, но сильных майских ливней меня вполне добросовестно спасала и зеленая хвойная кровля. Конечно, зимой тепла она не удержит, но к тому времени я накрою её поверх лапника полотнищами бересты. На сооружение стропил, обрешетки и покрытие крыши лапником ушли остатки мая.

Из тонких, десятисантиметровых бревнышек я соорудил пристрой к срубу со стороны той его стены, в которой находился проем двери. Со стороны двора он выдавался за габариты основного сруба метра на полтора. Внутри сооруженьице делилось легкой стенкой с дверью на две неравные части. Большее по размеру помещение, собственно сени, куда непосредственно выходила дверь избушки, имело ширину два метра и глубину во всю ширину сруба. Второе, более маленькое помещеньице, так же соответственно в два метра ширины и глубиной в полтора, представляло собой нечто вроде тамбура, соединяющего уже сени с улицей. Дверь из тамбура на улицу я устроил сбоку. Она выходила к лицевой стене дома. В сенях, во всю их левую и заднюю глухие стены, навесил два ряда полок. Сени должны были выполнять роль моего оперативного склада, хранилища вещей, которыми я постоянно пользуюсь.

В тамбуре же намеревался хранить и изготавливаемые мной орудия труда, охоты и лова, а зимой лыжи-снегоступы, которые обязательно сплету.

Пристрой покрыл односкатной, умеренного наклона крышей из толстых сосновых жердей и больших листов бересты, прижатых поверху тонкими поперечными жердочками.

Неделя ушла на изготовление трех дверей. Главной трудностью при этом стало найти способ скрепления вместе отдельных их частей. Наконец, пораскинув мозгами, справился и с этой задачей. Даже изобрел нечто вроде деревянных петель. Конструкция получилась довольно громоздкой, но выполняющей свои функции вполне прилично. Наиболее тонкой работой явилась сборка и подгонка частей внутренней двери, так как она должна закрываться очень плотно и надежно, сохраняя тепло в доме. От внешней двери требовалось более крепости, чем герметичности, а двери между тамбуром и сенями были вообще скорее похожи на садовую калитку.

С окончанием строительства дома заботы по благоустройству усадьбы не только не прекратились, а лишь увеличились. Теперь необходимо изготовить печь (выходы подходящей на мой взгляд глины я обнаружил на западной косе). Сделать широкие нары-лежанку вдоль одной из стен комнаты. Пустить поверху стен комнаты по всему их периметру полки. На улице обязательно следует возвести лабаз, а то и два – один для мяса, рыбы и шкур, другой для растительных припасов. Надо соорудить приличное отхожее место (не бегать же все время в лес). Приладить к внешним стенам избушки две – три доски-скамейки, что бы с комфортом отдыхать от трудов праведных. Моей мечтой, которую обязательно воплощу в реальность к концу лета, была баня. Скидать небольшой сруб с печью каменкой никаких проблем для меня теперь не представляло. На баню сгодятся бревна более короткие и тонкие, чем на дом. Вопрос упирался во время. Вот его то катастрофически на все не хватало.

Кстати, я продолжил практику, заведенную мной еще на своем первом острове – куда бы не пошел, хоть на сто метров от дома, обязательно возвращаться с охапкой дров. Таким образом, уже к началу лета образовался изрядный запас. Но как я уже знал – дров много не бывает! Под очаг отвел место у шалаша, обложив его камнями.

Еще не решил, буду ли устраивать вокруг своей новой усадьбы ограду, ведь и сам по себе дом был прекрасным и вполне надежным убежищем. Во всяком случае этот вопрос не требовал принятия немедленного решения.

081

С конца мая мою жизнь сильно осложнила мошкара. А затем за меня принялись и комары. Я собирал пижму, имеющую очень сильный резкий запах, и, размяв её между ладоней, натирался выступившим соком. Помогало. То ли она действительно отпугивала гнус, то ли просто укусы становились не так заметны. Несколько букетов свежих пижмы постоянно держу в доме. Впрочем, вскоре я настолько привык к гнусу, что почти перестал обращать на него внимание, лишь лениво отмахиваясь от самых назойливых особей. Но в густую траву все же заходить не стоило, так как вверх немедленно поднимались тучи кровопийц. В безветренную погоду особенно было тяжело на воде. К счастью от входа в залив в сторону поляны обычно тянул легкий ветерок, делавший мое положение вполне терпимым.

К середине июня мошка почти исчезла, зато во всей красе развернулись комары, осаждавшие меня до конца июля, ослабив свой натиск лишь в августе и практически исчезнув к сентябрю. Днем же на солнышке начинали вдруг осаждать оводы или как говорят у нас – пауты. Та еще зараза! Стоило только зазеваться, как эта тварь норовила пребольно цапнуть, выкусив кусочек плоти, хоть и махонький, но не менее от того дорогой мне. Чтоб хоть как то снизить количество гнуса в округе, я изничтожил с помощью длинной палки все заросли густой травы в ближайших окрестностях. В общем-то количество комаров у дома заметно снизилось. Как то в июле в голову пришла замечательная, как мне показалось, мысль! Я принялся отлавливать по всему острову стрекоз, засовывая их в берестяной туесок, и выпускать у себя на усадьбе. Они действительно летали и кого-то там даже ели. Но, как я уже говорил, вскоре я настолько привык к комарам, что почти перестал обращать на них внимание и бросил это баловство с переселением стрекоз.

082

Пришла пора соорудить в доме длинную лавку-нары шириной порядка метра и длинной во всю левую стену и вплотную приступить к кладке печи из глиняных блоков.

Сооружение лавки заняло несколько дней. Свалил две сосны толщиной на высоте метра от корня около двадцати сантиметров. Вырубил из них четыре бревна длинной равной длине моей гостиной, тщательно произведя все замеры шестом. Основательно обтесал каждое. Укрепил одно из них на земле кольями, чтобы оно не перекатывалось с боку на бок. Аккуратно всадил топор сверху по центру бревна у самого его торца. После чего принялся лупить по обуху дубиной, пока от места проникновения лезвия по обнаженной поверхности древесины не поползла хорошо заметная трещина. В трещину, у самого лезвия топора, вгоняю той же дубиной загодя заготовленный деревянный клин. Извлекаю топор, резко нажав на топорище, как на рычаг. Несколько раз ударяю обухом по клину, осаживая поглубже. Трещина с писком расползается. Вставляю сантиметров через сорок очередной клин и ударяю по нему. Затем пару раз по первому и вновь по второму. Устанавливаю третий клин. Бью. Вновь по первому. По второму, по третьему. Трещина растет. Четвертый, пятый, шестой, пока бревно, с жалобным треском, не распадается надвое, цепляясь еще половинками друг за дружку отдельными щепами.

К концу второго дня у меня имелось восемь плах – половинок бревен. Выбираю из них нужные мне шесть (две оставшиеся сгодятся на полки). Весь следующий день, подточив камнем топор, обстругиваю внутреннюю сторону плашек, добиваясь ровной, гладкой поверхности. Обжигаю получившуюся поверхность с помощью горящей смолистой ветки и зашлифовываю её пучком сухой травы, подсыпая песочка. Поверхность получилась приятной и на глаз и на ощупь.

После этого разместил на земле параллельно друг другу четыре коротких бревнышка, длинной каждое, равной ширине сложенных вместе шести плах. Монтирую лавку, выбирая топором на округлой стороне плах небольшие поперечные выемки, чтобы они ровно и устойчиво держались на поперечинах. Иногда уже установленную плаху приходится поднимать и вновь подгонять по месту. Плахи укладываю комлями в разные стороны, что бы общая ширина нар оказалась везде одинакова. Кроме того, чтобы избежать щелей, обтесываю соприкасающиеся стороны плах, тщательно сплачивая друг с другом.

К концу четвертого дня лавка готова. Осталось перенести её по частям в дом и смонтировать по месту. Для этого пришлось разобрать в одном месте крышу, так как через тамбур и сени затащить массивные доски в дом положительно невозможно. Что бы нары получились повыше, под каждое поперечное бревнышко подложил еще по одному. С этой задачей справился достаточно скоро. Поверхность нар возвышается примерно на полметра. Такую высоту я выбрал намеренно, не столько из-за удобства посадки и вставания, сколько для того, что бы зимой, когда будет топиться печь, оказаться подальше от холодного пола.

Ширина лавки позволяет использовать её и как место для сна, и как террасу для зимнего обитания, не опускаясь без надобности на пол. Со дня завершения оформления спального места окончательно перебираюсь жить в свой новый дом.

Глава 5

Но даже теперь, по завершению всех строительных работ, дом мой готов лишь наполовину. Хоть избушка и сложена из довольно толстых бревен и сама по себе неизмеримо теплее и надежнее чума, в котором я провел минувшую зиму, но выжить в ней без огня зимой станет совершенно невозможно.

Концепцию простейшего открытого очага из камней, подобного бывшему у меня в чуме, я отверг сразу. Такой очаг в бревенчатом доме попросту неуместен. Во-первых, слишком пожароопасен. Во-вторых – он практически не запасает тепла и греет лишь пока в нем пылает пламя. Стоит огню погаснуть, как температура в начнёт неуклонно снижаться. Кроме того он потребует для своего прокорма огромное, неизмеримое количество дров.