Очевидно, Комнин очень не хотел, чтобы конфликт с патриархом стал предметом народных сплетен. Он крайне дорожил статусом царя и боялся, как бы эта история не ударила по авторитету верховной власти. Поэтому Исаак I сделал все, чтобы только устранить любые возможные причины для будущего недовольства со стороны партии Керуллария. Он вернул в Константинополь племянников покойного патриарха, предоставил им «право свободной речи» и пожаловал высокими должностями. Наконец, выполнил и последнюю просьбу (требование?) товарищей Михаила Керуллария, назначив новым Константинопольским патриархом его давнего ученика и помощника Константина III Лихуда (1059—1063).

Очевидность того факта, что Лихуд был назначен помимо желания Исаака Комнина, несомненна. Лихуд принадлежал к древней аристократической семье, был очень образован и с младых лет приобщился к высшим государственным должностям, не проявив, правда, на них большого таланта. Как и Михаил Керулларий, Константин Лихуд отличался трезвым умом, гибкостью мышления, твердостью характера и был глубоким почитателем идеи о превосходстве священства над царством. Правда, в отличие от покойного Михаила, Константин отличался большей сдержанностью, внешней мягкостью и безграничным терпением16.

Еще в качестве первого министра при императоре Константине IX Мономахе он позволял себе довольно резкие выступления в адрес василевса, за что был лишен своего места. Правда, затем царь, остро чувствовавший недостаток в толковых управленцах и, возможно, желая проложить мостики между собой и Михаилом Керулларием, предложил Лихуду вернуться на службу, но тот отказался. Такой же отказ позднее получила и императрица Феодора, из чего можно сделать вывод, согласно которому Лихуд формировал общественное мнение о невозможности служить при таких самодержцах, поскольку их действия ему кажутся во многом предосудительными. Желал ли иметь Комнин такого человека близ себя, да еще и облаченного в патриарший саккос – ответ очевиден.

Назначение Лихуда патриархом являлось весьма непростым и с канонической точки зрения – Константин был мирянином, хотя и неженатым. Хотя на Востоке никогда не существовало категоричных запретов на посвящение мирянина в патриархи, после громких Соборов IX века византийцы старались не злоупотреблять этим обыкновением. Теперь же на патриарший престол был вновь возведен мирянин, причем в ситуации, когда в этом не было никакой объективной необходимости.

Наконец, один эпизод наглядно демонстрирует, насколько «мил» был Комнину Лихуд. Еще при Константине IX Мономахе Лихуд получил земельное владение Манганы в качестве награды за свою службу – дворец арсенала с монастырем Святого Георгия, к которому были приписаны населенные пункты. Приняв кандидатуру Лихуда, Исаак Комнин, однако, пожелал вернуть Манганы в казну, но не встретил согласия у будущего архиерея.

Тогда император сделал неожиданный ход – дождавшись, когда Константин Лихуд снял с себя сенаторское достоинство и принял посвящение в пресвитеры, он публично объявил о наличии препятствий для епископской хиротонии Лихуда. Как пояснил тут же император, речь шла о Манганах, которые сохранялись в собственности кандидата, что противоречило канонической традиции. Лихуд попал в безвыходное положение: светских званий и чинов он уже лишился, но патриархом еще не стал; оставаться рядовым пресвитером ему очень не хотелось. Пришлось возвращать имение в казну17.

Согласимся – если бы император желал поставить Лихуда патриархом, зачем ему было обижать своего ставленника, да еще затевать для этого столь сложную комбинацию? Ответ, конечно, очевиден.

Но, сам того не зная, Комнин разбудил силы, превышающие его возможности, и шел прямым путем к собственной гибели, не подозревая о грядущих опасностях. Партия «византийских папистов», потеряв своего многолетнего главу, невозмутимо сомкнула ряды. Во главе с Лихудом она подготовила новую, на этот раз успешную интригу против императора – тихую и бескровную.

Удивительно, но внешне это практически ни в чем не проявлялось. Как рассказывают, патриарх и василевс особой любви друг к другу не питали, но и не враждовали открыто. Вне всякого сомнения, патриарху не нравилась церковная политика василевса, но он благоразумно молчал, нигде не проявляя своего недовольства. Конечно, это не означало, что Константин Лихуд не имел мыслей о будущем царского рода. Однако, поверив внешнему смирению патриарха, император занялся другими делами, требовавшими его личного участия.

В первую очередь следовало озаботиться безопасностью государства, тем паче что опасность никуда и не уходила. Так, осенью 1057 г. турки напали на приграничные к Византии области Армении, а оттуда вторглись в ромейские земли. Одна турецкая армия напала на фему Колонии, вторая пошла к Мелитине, уничтожая все на своем пути. Гарнизон Мелитины, пусть и небольшой, смело напал на неприятеля, нанеся туркам серьезные потери; правда и византийцы потеряли многих товарищей. Но подкреплений не было, и, как следствие, через 12 дней город пал, и все его защитники погибли.

Правда, потом туркам пришлось всю снежную зиму стоять перед горными перевалами, которые охраняли армянские отряды лучников, не позволявшим врагу пройти через горные проходы. Но в марте 1058 г. снега сошли и турки смогли вернуть долг сполна, потопив в крови встречающиеся им на пути армянские селения. Затем, испытывая недостаток в фураже и еде, турки прошли к городу Мормреан, где встретили отчаянное сопротивление. На свое несчастье, предводитель турок решил пообедать на фоне крепости и, сидя на коврах перед ее стенами, кичливо хулил ее защитников. Внезапно пущенная кемто из армян стрела пробила его горло, и он умер на глазах своих товарищей.

Воспользовавшись заминкой врага, византийцы и армяне дружно напали на турок и многих убили, отобрав добычу и освободив пленных христиан. Правда, буквально на следующий день турки смогли взять реванш. Но успех недолго сопутствовал им: когда сарацины оказались в пределах Тарона, на них напали воины из племени санасунов, по преданию, потомков легендарного Ассирийского царя Синнахериба (705—680 до Р.Х.), которых возглавил некий Торник Мамиконеан. Поражение турок было полным, лишь немногие из них вернулись в свой дом после этого сражения18.

А весной 1059 г. царь уже сам отправился на войну с печенегами во главе византийской армии. Кочевники в минувшие годы многократно нарушали мирные соглашения, разоряя приграничные земли Византийской империи. Узнав о продвижении сильного римского войска, печенеги бросили свои пастбища и попытались ретироваться. Лишь одно их племя во главе с ханом Сельте дало сражение византийцам, но потерпело сокрушительное поражение. Варвары срочно запросили мира, а попутно император принял заверения в дружбе от угров (венгров), явившихся к нему близ Триадицы (нынешней Софии). К сожалению, триумф был несколько омрачен неожиданными потерями – 24 сентября 1059 г. близ Ловеча византийская армия попала в страшную бурю, унесшую многие жизни. Впрочем, это не помешало Исааку Комнину торжественно вступить победителем на улицы Константинополя19.

Примечательно, но, находясь в походе, император эпизодически получал какието смутные сообщения из столицы о готовящемся заговоре против его власти, и после первой победы срочно повернул войска обратно, хотя, без сомнения, имел более широкие планы на эту кампанию. Однако заговорщики во главе с новым патриархом действовали очень скрытно, и по возвращении в Константинополь Комнину не удалось узнать истину. Но все чувствовали, что в воздухе носится чтото недоброе, трагичное20.

Первым признаком надвигавшейся беды стала крайне негативная оценка столичной знати результатов похода царя – как будто он потерпел поражение, а не одержал блистательную победу! «Народный глас» озвучил, как всегда, Михаил Пселл – человек без совести и чести. В своем послании императору, тут же почемуто ставшем общеизвестным, он писал: «Сколькими головами варваров ты уравновесишь гибель одного ромея (римлянина), пусть даже это копейщик, или пращник, или вестник, или трубач? Куда лучше было бы, если бы никто из наших не пал на поле брани, а варвары подчинились в результате мирных переговоров».

Разумеется, никак иначе, кроме сумасбродной, эту идею не назовешь. Но если бы Пселл был один – это было бы полбеды. Куда хуже, что он в действительности выражал мнение целой группы столичной аристократии и чиновничества. Сложился своеобразный исторический парадокс – объективно император действовал в интересах централизации Византийской державы и государственного аппарата, и этот же аппарат, который должен был быть заинтересован в такой политике, стал в ряды оппозиции василевсу21.

Исаак не знал, что в действительности дни его уже сочтены. В декабре 1059 г. император отправился на охоту, простудился и заболел. По возвращении царя в Константинополь в его покои прибыл Михаил Пселл. Сославшись на свои познания в медицине, он осмотрел императора и поставил «диагноз» – василевс смертельно болен. Находившийся здесь же другой лекарь удивленно возразил: «Это кратковременное недомогание, которое пройдет за 2—3 дня». Так на самом деле и было, хотя в течение нескольких дней Исааку I лучше не становилось – простудная горячка оказалась более опасной, хотя, конечно, не смертельной. Пришедший вторично во дворец Пселл с присущей ему хитростью и цинизмом опять подтвердил свой диагноз, после чего начался настоящий переполох22.

Срочно направили посыльных за императрицей Екатериной, дочерью Марией, братом Иоанном и его детьми. Полагая, со слов Пселла, будто жить Исааку оставалось считаные часы или даже минуты, они просили его распорядиться царским престолом. В это время в покои царя вошел патриарх Константин Лихуд. Он попросил выйти всех, кроме Пселла, чтобы исповедовать «умирающего», а попутно начал горячо уговаривать императора постричься перед смертью в монахи. Благочестивый царь, воспитанник Студийского монастыря, конечно, согласился. А затем между ними состоялся еще один разговор, последствия которого мы вскоре увидим.

Затем патриарх и Пселл вышли к родственникам и объявили волю императора. Для всех присутствующих она была совершенно неожиданной – Исаак I Комнин назначил императором не брата Иоанна, а совершенно постороннего ему, более того – тайного и опасного конкурента Константина Дуку. Все были ошеломлены, но противиться последней воле «умирающего» не осмелились.

Только царица, интуитивно поняв, что здесь все нечисто, с яростью набросилась на Пселла с криком: «Много обязаны мы тебе за совет! Хорошо же ты отплатил нам, убедив императора перейти к монашеской жизни и отдать власть чужому человеку!» Царица умоляла своего супруга пожалеть ее и детей, которым отныне придется оставить царский дворец и вести жизнь сирот, но император был непреклонен. На ее упреки в адрес Пселла он спокойно объявил придворным, что жена по обычной для женщин привычке не дает ему выполнить благое намерение, и слово его непреложно23.

Почему был сделан такой неожиданный и несуразный выбор – остается только гадать. Нет сомнения, что имя Константина Дуки нашептали царю в минуту, за которой, как ему казалось, он должен предстать пред Богом. И просто невероятно, что Лихуд и Пселл обошлись одними уговорами – очевидно, они ссылались на опасности, грозящие при другом кандидате на царство императрице и родственникам Исаака I; возможно, и даже почти наверняка, угрожали. Трудно представить, что «птенцов гнезда Керуллария» пугали такие «мелочи», как физическая расправа над несколькими людьми, пусть и царскими родственниками. И совершенно невероятно, что Исаак Комнин мог игнорировать права на императорский титул своего брата, доброго, умного и порядочного человека, без веских причин, самой ходовой из которых могла быть только смерть Иоанна и всех остальных родственников.

Правда, по другой версии, Исаак I первоначально позвал к себе брата, куропалата (попечителя дворца) Иоанна и предложил тому царский венец, на что получил категоричный отказ. И только после этого Комнин якобы распорядился передать власть Константину Дуке24. В принципе такое событие также могло иметь место, и оба сообщения утрачивают противоречие друг по отношению к другу, если мы допустим, что со стороны партии Лихуда—Пселла могла быть проведена предварительная беседа, обильно насыщенная угрозами, не только с царем, но и с Иоанном Комнином.

Едва все вышли из покоев, чтобы дать Исааку спокойно отойти в лучший мир, как ему неожиданно стало… легче. На следующий день царь почувствовал, что болезнь уходит. Он встал, прошелся по комнате и, вообще, понял, что выздоравливает. В его уме возникли сомнения в правильности ранее принятого решения, и он уже начал передумывать принимать постриг. Но все изменил интриган Пселл.

Предвидя опасность, он немедленно появился близ императора и начал уговаривать того не изменять ничего из объявленного ранее. Пселл заявил Исааку I, будто на основании его слов о назначении Дуки своим преемником тот уже надел пурпурные туфли, а собранные сановники уже провозгласили Константина Римским императором – отступать некуда. Наверняка он добавил еще чтото, сыграв на благородстве и любви императора к своим близким. А рядом с Комнином сидел патриарх Константин Лихуд, мягко, но настойчиво убеждая царя в том, что человек, принявший решение посвятить себя Богу, не может ничего внезапно изменить, если, конечно, сохранил в своей душе страх Божий25. Оба они отлично знали, что прямой и честный Исаак Комнин никогда не откажется от своих слов и ни за что не признается супруге, будто поступил так под влиянием чужих речей. Для них это была беспроигрышная игра…

Призвали Константина X Дуку, которого публично, под слезы и плач родственников император объявил новым Римским царем. Затем Исаак I Комнин принял постриг и отправился в монастырь. Еще более года прожил Комнин в качестве монаха Студийской обители и лишь потом отдал Богу душу, терзаемый в конце дней тем, что был так легко обманут. А его супруга Екатерина и дочь Мария приняли монашеский постриг и прожили еще долгую жизнь в монастырской обители. Так свершился тихий дворцовый переворот, гибельный для Византии.

По счастью, род Комнинов не угас и через 20 лет даст великолепный плод в лице спасителя Римской империи, одного из самых выдающихся императоров Византии, Алексея Комнина. А пока царская власть рассыпалась в неумелых руках слабых представителей новой династии Дук.