Такие просто обязаны быть.
Другое дело, что за привидения иногда могут ошибочно принимать еще не до конца привидения, еще немного живых, но одно другому не мешает. В том, что они при этом сосуществуют, у меня лично нет никаких сомнений.
Один такой дом в соседнем дворе идеально подходит на роль.
Он непонятно вообще, почему дом.
Он больше похож на отдельную секцию отопительной батареи. В нем два этажа, он выкрашен в цвет обычных перил, и он очень узкий. И стоит обособленно. Гладкая, зализанная плесенью стена с двумя крохотными окошками одно над другим; в верхнем – горшочек с ботаническим растением.
Кажется, что достаточно поднажать плечом, и дом завалится. Он сильно смахивает на лист картона, воткнутый в песок.
Но там кто-то живет. Судя по горшочку, есть и люди. Однако привидениям в нем просто должно понравиться. Это даже не дом Достоевского; я не думаю, что занятого писателя вообще когда-нибудь заносило к нам, за Нарвскую заставу. Здесь должна быть Администрация по Работе с Гражданами, где обеденный перерыв – с 4.00 утра и до 23.00 вечера.
Конечно, я наговариваю на дом.
Когда-то мне рассказывали про настоящий дом с привидениями. Там была коммуналка, и вот она вся постепенно разъехалась, потому что стало невмоготу. А что невмоготу – про то молчок.
Мы с приятелем расхохотались.
Это было где-то на Петроградской стороне.
Мы сказали, что купим бутылку водки и проведем в этом доме, в этой самой опустевшей картире ночь. И поглядим, кто поведет себя ужаснее – привидение или мы.
Короче говоря, мы сразу сделались уже готовыми джедаями. В каждом из нас нетерпеливо перетаптывался Воин, готовый перейти на Бег и Крик Силы.
Но что-то не сложилось.
Жена не пустила, что ли. Так и не пошли.
Довольно приятно и даже прельстиво, как пишут китайские студенты, побыть полчаса на углу Думской улицы и Невского проспекта.
Там настоящий Птичий базар, потому что – Экскурсии.
И еще музей Восковых Фигур на втором этаже Гостинки, о котором я однажды уже написал под впечатлением от Перинной линии.
Мне эта точка всегда нравилась.
Восковая Екатерина томится под зонтиком «Кока-Колы», ей жарко. Она боится поплыть. Она хочет фотографироваться, но к ней никто не присаживается. Неподалеку на постаменте стоит ушастый урод из «Звездных войн», одетый как совершеннейший бомж. Не знаю, кто это, не в теме я, но точно не джедай.
Да! Сик транзит глория мунди! Теперь он Екатерине и канцлер, и любовник, и Ангел-Хранитель.
– …Петергоф с Большим Дворцом приглашает!
Рядом гуляет кто-то, уже только наполовину восковой, и безуспешно пытается повторить приглашение Петергофа по-английски.
Надрыв понятен: обзорная экскурсия по городу с заездом в Петропавловку стоит столько же, сколько билет до Москвы. Плацкартный. Но все честно. В Москву едешь ночью, темно, не разобрать ни черта в окошке, а тут тебе только записывай и примечай.
Явился приезжий монах, очень старый, седой, с косичкой. Ему немедленно вручили листовку-приглашение в Восковой Музей, с изображением всех этих бесов. Взял, держит. Я этот музей знаю. Там Шрек и прочие Угодники, все для странствующих монахов.
Начинает припекать, пора в подземелье. Вдогонку:
– По городу щас не хотите уезжать?
Хорошо вокруг! Все зеленое, цветы, пахнет естественными ароматизаторами. Но расслабляться опасно, надо держать ухо востро.
Дело было в 1983 году, я учился на 2-м курсе. Пошли мы с приятелем на дискотеку, познакомились там с девушкой. Ей тоже хотелось медицины, только она была курсом старше. Ну, и замечательно!
Договорились на выходных съездить в Павловск, что ли. Или в Пушкин.
И съездили.
Эта девушка оказалась со странностями. Она очень любила растительную жизнь. Нет, я понимаю – это всегда замечательно, когда девушка радуется весне, плетет веночек, нюхает сирень, восторгается зябликом-птичкой. Для такой девушки хочется распустить алые паруса, поставить Бони М, налить шампанского, спеть под окном. Но эта была с полным ботаническим приветом. Она не пропустила НИ ОДНОГО деревца, НИ ОДНОГО кустика. Она срывалась с места и мчалась, как угорелая, к новорожденному подорожнику. Она зависала над клевером, трепетала при виде какой-то плесени, томилась над шишкой и радостно смеялась возле каждой березы. Нашей с приятелем романтики хватило минут на сорок, потом мы поняли, что влипли. Ее восторги далеко превосходили традиционные походно-полевые прыжки юной, невинной натуры. В общем, мы скисли. Так продолжалось часа четыре. Наконец, мы расстались, твердо решив про себя, что больше не встретимся. Но я ошибся.
1 июня, когда я пересекал пустынный медицинский двор, меня окликнули. Это была она, вся такая радостная.
– Поздравляю! – крикнула она.
– С чем это? – подозрительно осведомился я.
– С первым днем лета!
И предложила погулять. Я решил дать ей последний шанс, вяло согласился и тут же спросил, куда мы пойдем.
– В Ботанический Сад! – сказала она.
И вот в саду-то я и получил по полной программе, но только не то, про что можно подумать.
В сотне-другой метров от моего дома, во дворах, расположилось нездоровое желтое здание: Факультет Народов Крайнего Севера. При педагогическом университете имени Герцена.
Стоит там, сколько себя помню.
И внутренняя динамика этого строения замечательно отражает мировые демографические тенденции.
Я все удивлялся: для кого этот факультет? Если для тех, кто ничего не знает о Крайнем Севере, но ужасно хочет узнать, то почему там бродят сплошные якуты и чукчи?
А если это факультет для самих народов Крайнего Севера, то чему их там такому учат, всему сразу? Не быту же Крайнего Севера, который они, возможно, и подзабыли?
В общем, здание исправно приходило в упадок.
Больше всего досталось шайбе-пристройке. Двухэтажная шайба осыпалась, испакостилась, обезлюдела, и в ней много лет жил бомжом милейший поэт и прозаик Алексей Давиденков.
На нем наступательное влияние средних широт и закончилось.
Начался вдруг ремонт, на неизвестные деньги затеянный, и поэта выселили. Он был обречен в своем геополитическом противостоянии.
И я увидел, что напрасно называю север крайним.
Все стало, как и должно быть и скоро будет на Бескрайнем Севере: открылось кафе «Любимый хабиб».
Осень. Безрадостное пасмурное утро, оглашаемое печальными музыкальными всхлипами.
Возле Дома Культуры похаживают и поплясывают большеголовые ряженые – Телепузики, какие-то еще монстры, разрываемые мозговой водянкой. Аудитория не ахти какая, детишек почти и нет, затейники пляшут в одиночестве: приседают, раскидывают руки в изумленном гостеприимстве, пошатываются, подскакивают слегка. Имеют в общем и целом вид инопланетян, высадившихся не там, где надо.
Не исключено, что так оно и есть.
Понаблюдали с орбиты, сделали выводы, нарядились для облегчения контакта. Он и удался: уже какая-то лошадка к ним присобачилась, бегает по кругу с тележкой, возит желающих.
Но хотелось большего, конечно. И с музыкой промахнулись: надо не «Ласковый май», а какой-нибудь «Оборзевший октябрь».
Профессиональных контактеров пока не видно, и головастики продолжают выкладываться впустую.
Внутри они, скорее всего, сущие чудовища и побоялись напугать коренное население. Я уверен, что если сдернуть плюшевые головы – так оно и окажется, даже если они не пришельцы.
В Татьянин День внезапно выяснилось, что он еще и День Моржа.
Прямо на Невском проспекте – увы, на тротуаре – какие-то молодчики в желтом установили большую ванну, в которой соблазнили принародно выкупаться какую-то юную пару, прямо в одежде.
Место стояния ванны было огорожено флажками и оцеплено секьюрити без знаков отличий, но с такими рожами, что я даже не понял, почему какой-то бомж не позволяет мне идти за ограждение и смотреть.
В мире столько существ, что грех разбрасываться неделями и днями, а то и месяцами. Надо экономить. Почему обязательно – День? Из возможных альтернатив могу назвать Час Быка и что-то бесформенное между Собакой и Волком. Надо расписать остальные часы и минуты.
Час Крота. Полчаса Николая Иваныча. Час Гуся. Минута Ерша. Семнадцать мгновений Ежа. Никто не должен уйти незамеченным с бала у сатаны.
Недавно, в День защиты детей, мне почему-то вспомнилось про то, как умер Брежнев. Умер он так: я учился на втором курсе, и в день, когда его должны были препроводить в положенную нишу, у меня была физкультура. Физкультура в медицинском институте – дисциплина совершенно невыносимая, и бывалые мужики, отслужившие в армии, уверяли остальных, будто даже там с ними ничего похожего не делали. Такое, кстати, я часто слышал от них по самым разным поводам. В общем, мы явились к физкультурнику и возмущенно заявили, что не видим возможности заниматься в столь траурный государственный день несерьезными прыжками и провокационными подскоками. Физкультурник, мрачно жуя некую снедь, посмотрел на нас исподлобья и махнул рукой, посылая предаться скорби навсегда и с размахом. И мы пошли печалиться в пивной бар без имени и рангов наценки, но мы-то знали, как он назывался, он был «Кирпич», «14-я аудитория», так как всего аудиторий в институте было 13.
В Кирпиче было пасмурно и торжественно. Халдеи переговаривались шепотом, народу было очень мало. Люди сидели почти приличные и суровые, они тихо беседовали над непочатыми кружками. Работал безутешный телевизор. Мы выпили наше пиво и вышли на улицу. В эту самую минуту маршальский гроб поволокли к чертям, вниз, и Главный Черт, по всей вероятности, до того расчувствовался, что сделал Королевский Подарок и остановил-таки прекрасное мгновение, чего в свое время так яростно добивался Фауст. Все застыло. Мы с приятелем тоже остановились, и весь тогда еще Кировский проспект застыл, и люди, набрякшие в окнах, точно виноградные лозаньки, тоже застыли, и флаги поникли, и птицы расселись по крышам, и времени не стало. Но один человек продолжал идти. Мы не успели рассмотреть его лица. Сейчас я об этом очень жалею. Он шел очень быстро, пригнувши голову, одетый в дешевую куртку с капюшоном. Руки держал в карманах. А весь неподвижный пейзаж выл на разные автомобильные голоса. Какая-то бабулька прошипела: – Остановись! Вождь ведь!
Но он шел, и прошел, и свернул за угол, и ушел. Вообще, смерть любого вождя окутана тайной. Например, на стене нашего терапевтического корпуса, если присмотреться, можно было прочесть надпись, сделанную углем в полуметре от земли: «Здесь умер Ленин». Не знаю, кто и почему это написал.
О проекте
О подписке