Это место, как и много других, показал мне всезнающий Рыба, и мы стали туда наведываться чуть не каждый день. Зачем, спросишь ты? А затем, что через пролом в заборе мы выходили на один из задних корпусов хлебзавода, красное дореволюционное строение из кирпича, у которого прямо перед входом на улице периодически складировались тележки с палетками, до верху набитыми горячими городскими булками. О, городская булка! Хрустящая, вкусная, только испечённая. Это мечта любого советского школьника, одна из немногих радостей того времени. На прилавках магазинов они лежали уже мумифицированными, зачерствевшими и задеревеневшими, такими, что ими можно было забивать гвозди. И толи дело были эти свежие, румяно-белые городские булки, только что сошедшие с заводского конвейера! Их вкус перекрывал все опасности, тяготы и риск быть пойманным и попасть в детскую комнату милиции. Этот вкус был выше страха, выше всего на свете, он был тем, ради чего можно было жить.
Мы раньше уже бывали на заводе с классом, на экскурсии, организованной одним из родителей. Я видел, как весело бегут по конвейеру эти небольшие вкусные хлеба, превращающиеся в булочки из кусков теста. От одного их вида сводило живот и текли слюни, тогда всем разрешили брать с собой по одной булочке. Но толи дело получить одну булку в подарок и другое – самим залезть через забор, обмануть собак и вертухаев, набить хлебом внутренности пальто, а потом лопать украденные булки на морозе за углом, разламывая их грязными и замершими пальцами. Но что характерно, лично мне так и не удалось ни разу лично стырить ни одной булки. То к палеткам не подойдёшь, то их уже увезли, то одно, то другое, и всегда оставалось довольствовать щедростью более удачливых товарищей.
Булочный рай продолжался недолго. В один из дней охрана вместе с милицией устроила настоящую засаду на маленьких воришек. В той толпе был и я. Мне почему-то показалось очень подозрительной одиноко стоящая палетка с булками, до этого такого не было. И когда я, подбадриваемый криками пацанят, уже протянул было руку за горячим хлебом, её будто током обожгло. В очередной раз в голове я услышал совершенно чётко:
– Нет. Нельзя. Это замануха.
Я отдёрнул руку от кучи булок и под свист мальчишек убежал, как ошпаренный, напуганный неслышимым внутренним голосом, так и не взяв ничего. А потом была облава. Меня с толпой ребятишек взяли в кольцо милиционеры с автоматами и ВОХРовцы с ружьями. Тех у кого ничего не нашли, включая вашего покорного слугу, отпустили, а вот тех у кого нашли хоть одну булку, хоть крошку, наказали тогда по-взрослому. После этого случая пролом в стене заделали, завесили колючей проволокой и выставили рядом с ним дополнительный пост ВОХРы.
*****
Рыба в тот раз как-то выскользнул из рук правосудия, он вообще был удачливый, а потому урока из случившегося не извлёк, и неуёмная жажда приключений у него стала поистине неиссякаемой. Не много было у детей того времени развлечений, поэтому приходилось их делать из самых подручных материалов – найденного рядом с коморкой слесарей шипучего карбида, железных шариков из подшипников, утеплителя с заброшенных советских долгостроев. Мы часто лазили на не запирающиеся в те времена крыши домов, где играли в «слабо». На крыше самой высокой в районе местной шестнадцатиэтажки, кто-то выдумал смертельно опасную игру. Вся кровля «советского небоскрёба» была обнесена неким дизайнерским решением тех лет, рождённым в головах советских архитекторов под влиянием дружественных стран Востока. Над парапетом крыши, где-то в метре от него, периметр был окаймлён узкой трубой, на которой крепились доски, делая крышу отдалённо напоминающей китайское строение.
Так вот, самой большой крутостью тогда считалось пройти по этой узенькой трубе, прямо надо пропастью из шестнадцати этажей. Было очень страшно, упасть можно было, как здравствуй песня. Только самые смелые пацаны решались на это опасное мероприятие. И ты представляешь, Санёк, этот самый Рыба ходил по грани жизни и смерти, по этой трубе, просто каждый день, так, нервы пощекотать. Я, честно говоря, смог это проделать лишь один раз, при этом умудрился сорваться, но вовремя ухватился за доску и висел на одной руке над пропастью, а когда пальцы уже готовы были разжаться, увидел в пространстве перед собой некий зыбкий образ. Он железной хваткой схватил мои, готовые разжаться пальцы, и всё той же неведомой силой закинул меня как мешок наверх, на парапет, откуда я и выполз под Рыбий смех на поверхность, устеленную рубероидом. С тех пор я стал всерьёз задумываться об этом неведомом спасителе, а больше всего меня пугало то, что он из ощущения превратился в голос, а затем в образ, то есть явно прогрессировал, становился всё реальнее и реальнее.
*****
А слышал ли ты ещё об одном советском аттракционе смерти для детей младшего школьного возраста, Санёк? О катании на крыше лифта? О, я до сих пор часто вспоминаю этот ужасный случай из времён социалистического отрочества. Андрюха Рыба, от которого всегда можно было ожидать всяческой пакости, по совместительству мой лучший друг, рассказал, как всегда по большому секрету, об очередной новой забаве. Вот откуда они брались, эти забавы? Как их выдумывали взрослые подростки и передавали по наследству нам, своим более мелким, подрастающим собратьям? Это видимо так и останется навсегда загадкой. Но Рыба, он всегда крутился в каких-то сомнительных компаниях и оттуда черпал бесконечные знания и неисчерпаемые методы всеразличного хулиганства.
Ну кто ещё мог выдумать бомбардировать с балкона девятого этажа прохожих, при чём конечно не со своего, а именно моего, плодами черноплодной рябины, которые родители привезли в корзинах с дачи? Ягоды оставляли кроваво-тёмные пятна-взрывы на асфальте, пугающие спешащих по своим делам мирных граждан. А как весело было потом смотреть на недовольных, грозящих в небо кулаками обывателей через подаренный мне игрушечный перископ, чтобы не спалиться! Кто придумывал спускать на верёвочке кошелёк моей мамы с девятого этажа? И главное все проходили мимо, а один ушлый молодой проныра спрятался за углом, улучил момент и стремглав кинулся к кошельку. Еле успели его поднять. Кто кроме Рыбы смог бы выдумать зимой в парке имени товарища Орджоникидзе раскачать законсервированный до лета аттракцион «Огромные лодочки»? Чтобы сорвать силой инерции цепи с замками, а потом до одури взлетать на них почти под 90 градусов в небо? Правда эти выдумки зачастую заканчивались неминуемой расплатой, как и в этот раз, в виде появившихся откуда ни возьмись работников парка, поймавших нас, так сказать, с поличным и грозивших сообщить в школу. Это всё Рыбьи выдумки. Андрюха был горазд на всякие полукриминальные поступки и в фантазиях на всё плохое ему не было равных с самого детства.
Однажды поздней весной, перед самыми каникулами, Рыба, сделав загадочное заговорщицкое лицо, позвал меня на очередное, как он сказал, «тайное» мероприятие. Мы с ним зашли в панельную девятиэтажку напротив, где нас уже ждала пара пацанов с соседнего двора.
– Сейчас ты почувствуешь такое, чего никогда раньше не испытывал. Мы называем это «русской рулеткой», – сказал один из малоизвестных ребят.
– И что, очень страшно?
– А вот увидишь. Вот и проверим – ссыкло ты или нет.
Быть «ссыклом» никак не хотелось, ещё пойдёт дурная слава по всей школе.
– Ну… давайте, – нехотя согласился я, хотя понимал, что, как и все другие затеи Рыбы, ничем хорошим эта, очередная, явно кончится не может.
Парни сделали серьёзные лица. Сначала они вызвали лифт на первый этаж, потом мы все вместе прошли на второй. Какой-то хитрой штукой незнакомые ребята смогли открыть двери в лифтовую шахту, так что внизу была видна крыша лифта, стоящего на первом.
– И что вы предлагаете?
– Что-что, прыгай на крышу лифта, да и всё.
– Ну, во-первых, один я туда не пойду. А во-вторых, в чём прикол, а если меня током ударит?
Всё-таки зерна благорассудия не занимать мне было со школьной скамьи, как и внутреннего тормоза инстинкта самосохранения, чего нельзя было сказать о Рыбе.
– Ну вот, а говорил не ссыкло. Да мы уже все через это прошли, никто не испугался. Ладно, Рыба, хочешь покататься?
Рыба конечно был всегда за всякие безобразия, можно было даже не спрашивать.
– Составь компанию своему дружку, а то он видишь – боится один, как маленький.
Мы с Рыбой вошли в зияющую пустоту лифтовой шахты, открытую с двух сторон на втором этаже старшими пацанами с соседнего двора, и синхронно спрыгнули на опутанную проводами и тросами крышу лифта, который при прыжке заметно покачнулся.
– Ну, ни пуха, ни пера, пацаны! Если что – стучите!
Дверь над нами захлопнулась, и мы погрузились в полумрак, стоя на крыше лифта в замкнутом пространстве.
– И что теперь делать? – спросил полушёпотом я Рыбу.
– Ждать, – ответил тот, – сейчас кто-нибудь вызовет лифт, и мы поедем. Весь прикол в том, что мы не знаем с какого этажа на какой. А если кто-нибудь поедет на последний этаж, то хана нам, Родька, там места совсем нет, расплющит нас. Вот потому и называют это русской рулеткой. Страшно?
– Если честно, то да.
В этот момент послышались какие-то стуки, скрип и щелчки. Наверху включился двигатель, тросы натянулись вместе с пучком проводов, лифт скрипя двинулся вверх.
– О, нас вызвали! Интересно, с какого этажа? – смотря во тьме безумными горящими глазами, шептал Рыба, – а может это наша последняя поездка?
– Да не каркай ты, итак жутко.
Вот тогда-то, Александр, я действительно испугался. Так страшно, как в тот момент, когда мы двигались в неизвестность на скрежещущем, задевающим за металлоконструкции лифте, создающем полное впечатление, что мы в фильме ужасов, мне ещё не было никогда. Лифт всё двигался и двигался вверх, а мы стояли на его крыше, рискуя каждую минуту задеть за что-то и быть разрезанным на куски. Притихшие, трясущиеся, два маленьких беззащитных человечка, вся жизнь которых была во власти судьбы. Тут я увидел потолок. Действительно, мы ехали прямо в него. Мы находились как бы внутри страшного пресса, между молотом и наковальней, которые готовы были сплющить нас в любую минуту. О-о-о-о! Это была бы страшная смерть. Смерть, которой не позавидуешь.
– На фиг я с тобой связался, – плачущим голосом шептал я Рыбе, – нас же сейчас расплющит.
Но Рыба только смотрел безумными глазами и истерически улыбался, как будто в нём сидело какое-то другое, неведомое существо. Что-то демоническое, не человеческое, которому не страшны ни смерть, ни что другое в этом мире. В его лице, я видел точно, проступали черты кого-то другого. Это было не знакомое мне с детских лет лицо Андрюхи с шестого этажа, хулигана и двоечника, но в целом доброго парня, который никогда не сделает ничего дурного. Это была маска злого, дьявольского, необъяснимого.
Уже когда мы должны были пройти отметку девятого этажа, а внутри шахты имелись специальные, нанесённые красной краской надписи с номерами этажей, буквенными кодами и непонятными цифрами, преодолев последний Рубикон, и уйти в финальный взлёт под пресс между лифтом и потолком, вдруг что-то щёлкнуло. Кабина, на которой мы стояли, покачнулась и встала с жутким скрипом. Я услышал звук открывающихся дверей и шаги неизвестных, заходящих под нами в лифт. Мы с Рыбой облегчённо вздохнули.
– Фух, кажись пронесло… – прошептал я.
– Да тише ты, услышат эти, под нами, – Рыба приложил палец ко рту.
– А что будет, если они услышат?
Я спросил приятеля тихим шёпотом, буквально беззвучно, но мой немой вопрос Рыба оставил без ответа. Мы продолжали молча стоять на крыше лифта, а под нами разыгрывалась настоящая театральная сценка. В кабине, не подозревая, что над ней двое мальчишек, ехала супружеская пара, продолжая начатую ранее беседу. Мы с Рыбой всё слышали и переглядывались, корча рожи и изображая незадачливых пассажиров под нами. Видеть их мы не могли и потому не знали, как они выглядят. Это представление давали только их голоса.
– Вот я же говорил, что именно так и произойдёт, – писклявым голосом говорил невидимый мужчина, – ну вот что ещё можно ожидать от твоей мама́н! Вот потому я и не люблю к ней обращаться. Поговорил, как… кху-кху… наелся!
Рыба, изображая невидимого говорящего, вытаращил глаза, открывал рот и делал движения руками как марионетка, да так точно попадал в слова, что мне стало безумно смешно. Чтобы не расхохотаться, я обеими руками зажал рот и еле сдерживал слёзы.
– Вот вечно ты во всем обвиняешь моих родителей, – отвечала ему смешным, полумужским басом невидимая собеседница, – ты посмотри сколько они для нас сделали! Имей совесть! А то всё тянешь и тянешь из них, они что тебе, дойные коровы?
Тут уже пришла моя очередь посмешить Рыбу. Я сделал женский реверанс, вытянул губки, задрал зрачки наверх, изображая женщину, и начал как камбала открывать рот, при этом кривляясь и мотая головой из стороны в сторону. Тут уже Андрюха не удержался и прыснул от смеха.
– Слышала?
– Что?
– Да вроде как наверху, над нами, детский смех…
– Вот говорила тебе моя мама, пить меньше надо. Пора своих детей заводить, а ты всё откладываешь, вот тебе уже дети на небесах мерещатся.
– Да я тебе точно говорю! Кто-то как будто смеялся.
– Глюки это смеются в твоей голове. Всё, дожили. Тебе к психологу, или сразу, к психиатру?
Мы с Рыбой схватились за рты и задержали дыхание, готовые лопнуть от смеха. Нас спасло только то, что кабина вздрогнула, щёлкнула, скрипнула и остановилась, покачиваясь, выпуская из своего чресла пассажиров, которые выходили, не переставая ругаться и спорить нам с Рыбой на радость.
– Ну всё, Андрюха, давай вылезать, хорошенького помаленьку. Нас точно чуть не приплющило, я, честно говоря, быть раздавленным совершенно не хочу.
– Ну что-то маловато… Но… Если уж ты так боишься…
*****
Рыба только хотел подпрыгнуть и заколошматить по дверям лифта изнутри нашим спасительным страховщикам и открывателям дверей пещеры Алладина, как вдруг… Привода дверей лифта – ржавые рычаги на допотопных конструкциях производства Бакинского лифтового завода, которые уже готовы были закрыться, после выхода странной парочки – парня с бабским голосом и бабы с мужским басом, как вдруг заклинились и остановились, не дойдя до конца буквально пары сантиметров. Мы с Рыбой встали как вкопанные и переглянулись, ожидая беды. И точно, двери пошли назад, так же медленно и скрипуче, как и закрывались. По всей видимости новый неизвестный пассажир, как водится, пропихнул между дверями ладонь, чтобы их задержать. Послышались быстрые шаги, неизвестный вошёл внутрь кабины лифта. Мы с Рыбой продолжали молча ждать, что же будет дальше. Незнакомец нажал на кнопку, вверху что-то опять щёлкнуло, треснуло и лифт, закрыв двери, двинулся вверх, навстречу потолку лифтовой шахты, бетонной и безжалостной. Мимо нас в полутьме проплывали красные надписи с номерами этажей и жгуты проводов. Местами лифт задевал за металлические конструкции и раздавался пугающий скрежет.
Человек в лифте, издавал какие-то звуки. Он явно разговаривал сам с собой и странно приплясывал на месте, от чего нам становилось не по себе, и мы с Рыбой в ужасе переглядывались. Прислушавшись, мы стали различать слова необычной песенки незнакомца, которые тот бурчал себе под нос:
«…Раз, два – Фредди заберёт тебя,
Три, четыре – запирайте дверь в квартире,
Пять, шесть – Фредди хочет вас всех съесть,
Семь, восемь – Фредди к вам придёт без спросу,
Девять, десять – никогда не спите, дети!»
Становилось всё более понятно, как крупно мы попали, спрыгнув на крышу лифта, в котором ехал необычный человек. Странные постукивания из кабины не прекращались. Что-то периодически бурчало, вызывая в нас с Рыбой крупную дрожь, пробирающуюся по детским телам крупными горошинами гусиной кожи:
«…Есть дом средь болот, тот что пустует годами,
Там тьма одиноко живёт. Та, что не снилась нам с вами.
Она не прощает, она не уснёт,
От женщины в чёрном никто не уйдёт…»
О проекте
О подписке