Как хорошо видно на примере офиса редакции «Sun», бактерии распространились сравнительно недалеко от очага заражения – практически все они остались на 1-м этаже и в ходах вентиляции. Лишь отдельные частицы, особо мелкие и летучие, проникли на 2-й и 3-й этажи здания. Однажды опустившиеся частицы практически никогда обратно в воздух не поднимаются, можно сказать, что они опасны пока летают в толще воздушных масс. То есть, болезнетворная частица – это не куст перекати-поле, который то поднимается в воздух, то опускается, потом опять взмывает под облака и опять падает вниз, и совершает такие фрикции до бесконечности – нет, это совсем не так. На поверхности микрочастицы в процессе полёта накапливается статический электрический заряд, благодаря которому такая частица, однажды коснувшись предмета – даже гладкого! – «прилипает» к нему и более оторваться не может.

Это довольно неочевидное на первый взгляд правило, существующее объективно. Его можно выразить словами советского учёного-микробиолога, полковник медицинской службы запаса, кандидата медицинских наук Михаила Васильевича Супотницкого: «нет достоверных данных в пользу того, что инфицирование людей возбудителем сибирской язвы может произойти в результате реаэрозолирования спор B. anthracis, осевших на поверхности предметов, окружавших человека в момент формирования первичного аэрозоля». Всё поняли? Нет? Тогда перечитайте…

Пример с заражением офиса таблоида «Sun» во Флориде прекрасно этот тезис иллюстрирует. Поэтому подведём итог: естественным путём, т.е. миграцией с потоками воздуха, споры сибирской язвы не могли попасть в посёлок Абрамово из Свердловска и точно также, не могли попасть в Свердловск из Абрамово. Более того, они даже из Кашино, расположенного на полдороге между ними, вряд ли могли мигрировать, хотя в данном вопросе автор не видит особого смысла упорствовать, для нас сейчас достаточно того, что мы можем считать доказанным независимое существование по меньшей мере 2-х очагов заражения. По мнению автора их на самом деле было больше, но влезать в подобные детали пока незачем; даже 2-х несвязанных источников заражения слишком много для естественного развития событий, что выглядит подозрительно.

Закончим на этом подзатянувшееся отступление и вернёмся к перечислению странностей локализации вспышек инфекции. Третьей по счёту странностью такого рода следует считать то, что весной 1979 г. люди умирали от сибирской язвы только в Свердловске, а в области – не было ни единой жертвы! Этот вывод также представляется знаковым, ввиду существования важной особенности, отмеченной в начале очерка, а именно – люди демонстрируют большую стойкость к токсину сибиреязвенных бактерий, нежели животные (для заболевания человека требуется на 3—4 порядка больше бактерий). Это означает, что концентрация бактерий в городском воздухе была, как минимум, в тысячи и даже десятки тысяч раз выше той, что к югу от Свердловска.

Что всё это означает? Мы можем считать доказанным существование по меньшей мере 2-х очагов инфекции с различной концентрацией или вирулентностью спор – первый, более опасный для людей, находился в южной части Свердловска, а второй – в районе деревни Абрамово. На самом деле очагов может быть больше, но подчеркну ещё раз, даже 2 – это слишком много для естественного хода событий.

В связи со всем, изложенным выше, рождается главный вопрос, который заключается в том, связаны ли между собой очаги на территории Свердловска и Сысертского района Свердловской области или нет?

Разумеется, есть и другие каверзные вопросы, например, что происходило в доме Гориной? Почему у неё с интервалом в 10 дней заболевали овцы?

То, о чём сейчас пишет автор, стало понятно специалистам СЭС уже к концу апреля 1979 г.

Конечно, они ничего не знали об испытаниях бактериологического оружия на Арале, но зато они внимательно читали научную литературу по эпизоотии (болезням скота) и знали, что сибирская язва из поврежденного скотомогильника может спровоцировать гибель животных в радиусе, скажем, 5 км или 15 км от места скотомогильника, а вот в 50 км – уже не может.

Не летают споры на такие расстояния в силу естественных ограничений.

Если же сибирская язва распространяется на 30-40-50 и более километров, стало быть, происходит одно из двух: а) либо зараженное мясо перевозится с места на место, либо б) двигается сам источник бактерий. Именно руководствуясь этими соображениями специалисты Областной СЭС и рекомендовали исключить попадание на территорию Свердловска мяса из Сысертского района.

Схема 3-этажного офисного здания, в котором работал Роберт Стивенс и в котором он был инфицирован бактериями сибирской язвы, полученными в почтовом отправлении. Условные обозначения: красные точки – места, в которых в ходе проверки здания в период с 25 октября по 8 ноября 2001 г было выявлено присутствие сибиреязвенных бактерий; серые точки – соответственно, такие, где бактерий не оказалось; литерой «а» обозначена часть здания, в которой проводился ремонт; «b» – фотолаборатория и «с» – библиотека. Легко заметить, что след заражения следует по коридору от кабинета обработки входящей корреспонденции в направлении движения воздуха. Те помещения, двери в которые обычно держались плотно закрытыми – ремонтируемая зона, фотолаборатория и библиотека – либо не подверглись заражению, либо оказались загрязнены незначительно. Также можно видеть резкое снижение количества очагов заражения на 2-м и 3-м этажах здания – это означает, что практически вся спороносная пыль осела в ходах вентиляции и утратила летучесть. Любопытно то, что на рабочем месте умершего от сибирской язвы Стивенса смертоносных бактерий вообще не оказалось.

На дорогах были выставлены посты ГАИ, на которых досматривались автомашины, следовавшие в город, и обнаруженное мясо изымалось и сжигалось тут же, возле дороги. Был сделан и другой вполне обоснованный в той обстановке вывод: заражение скота на территории Сысертского района может происходить через костную муку, используемую в качестве витаминной добавки к рациону домашних животных.

То, что бактерии попадают в организм животного именно с пищей, а не как-то иначе, косвенно подтверждалось тем, что сплошь и рядом наблюдались ситуации такого рода: в одном домовладении погибает одно или несколько животных, а у ближайших соседей, находящихся буквально за забором, ничего не происходит. Почему так может быть? Накормили чем-то…

По этой причине было обращено максимальное внимание на завод, производивший костную муку, но его проверка результатов не дала. Источника заражения там не оказалось. Кроме того, имелось веское соображение, позволявшее снять подозрения с этого производства: костная мука продавалась как в государственные организации, так и частным владельцам скота. Но скот болел только у «частников». Это было до некоторой степени странно, хотя и объяснимо – стада в колхозах и колхозах прививались от сибирской язвы поголовно, в то время, как частный владелец от вакцинации мог уклониться.

Тем не менее, опасения того, что начнётся падёж и государственного скота, сохранялись довольно долго. На протяжении 3-х месяцев всё молоко, поступавшее на молокозаводы Свердловской области, перерабатывалось в масло именно из опасения допустить заражение молочной продукции по ошибке или ввиду невнимательности персонала.

Закончим на этом наше подзатянувшееся отступление, посвященное ветеринарному аспекту событий 1979 г, и вернёмся к изложению фактической стороны того, что происходило в апреле – мае в городе.

Помимо описанной выше санобработки зданий и уничтожения мяса, ввозимого в город с южных направлений, начиная с середины апреля была развёрнута массовая вакцинация населения, носившая характер добровольно-принудительный.

На окраине каждого из посёлков, в котором обнаруживалось заболевшее или умершее от сибирской язвы животное, оборудовался скотомогильник. Туши павших животных не сжигались, захоронения помечались как опасные (без права ведения на них и прилегающей территории хозяйственной деятельности). Интересна следующая деталь, отмеченная только во время эпидемической вспышки 1979 г. и никогда не встречавшаяся в истории Советского Союза ни до, ни после: скотомогильники вскрывались спустя некоторое время после захоронения животных и туши пересчитывались что называется «по головам». В этих довольно странных на первый взгляд операциях участвовали штатные сотрудники КГБ, если быть совсем точным, то именно эта служба и организовывала данные мероприятия. Никто никогда не пытался объяснить для чего советская госбезопасность делала весной и летом 1979 г то, что делала. В своём месте мы постараемся разъяснить скрытый смысл этой активности.

То есть, школьников прививали по месту учёбы, рабочих и служащих – по месту работы, а всем прочим предлагали делать прививки добровольно. Кто-то категорически отказывался, кто-то соглашался, сложнее всего в этом отношении было лицам трудоспособного возраста – их попросту не допускали к работе без прохождения вакцинации. В сжатые сроки, буквально за 1,5 – 2 мес., было привито около 80% населения района, составлявшего весной 1979 г. 59 тыс. чел.

Для этого использовалась советская вакцина СТИ-1 (международное обозначение: STI-1), разработанная ещё в 1942 г. При её создании использовался существовавший в природе штамм «Красная Нива» и специально выведенный бескапсульный штамм («бескапсульным» называются такие штаммы сибирской язвы, у которых не вырабатывается капсула, основной источник патогенности бактерий). Создатели вакцины Н. Н. Гинсбург и A. Л. Taмарин в 1943 г получили за свою работу Сталинскую премию, а уже в следующем году вакцина пошла в дело – Советские войска, вступившие на территорию Румынии, столкнулись с большим числом природных источников сибирской язвы, и военнослужащих пришлось массово прививать. Среди привитых солдат и офицеров Советской армии не было отмечено случаев сибиреязвенной инфекции. В 1952 г. производство вакцины было передано из Министерства обороны Министерству здравоохранения СССР. Выработка её осуществлялась Тбилисским НИИ вакцин и сывороток.

Разумеется, это была не единственная вакцина такого рода, разработанная в Советском Союзе. Как отмечалось ранее, бактерии сибирской язвы изменчивы и легко мутируют, образуя новые штаммы. В конце 1940-х гг в СССР была разработана вакцина на базе штамма «Шуя-15». Она получила название ГНКИ, её массовое производство было развёрнуто в 1951—1952 гг. и продолжалось 30 лет, хотя со временем выяснилось, что по своей эффективности эта вакцина несколько уступает СТИ-1.

Вакцина СТИ-1 относилась к категории живых, т.е. состоящих из живых бескапсульных бактерий. Вирулентность последних искусственно ослаблена целенаправленной селекцией. В каждой дозе вакцины содержится от 40 млн. до 60 млн. бактерий. Использование живых вакцин в принципе очень эффективно, однако во многих странах запрещено, в т.ч., например, в США. На то есть весомые причины, в частности, та, что живые вакцины трудно дозируются и поддаются биоконтролю. Кроме того, они весьма чувствительны к повышению температуры производства и хранения, а потому требуют неукоснительного соблюдения т.н. «холодовой цепи». Есть у них ещё одно довольно опасное свойство, а именно: у живых бактерий может происходить «реверсия вирулентной формы», при которой очередное поколение словно «вспоминает» о токсичном прошлом своих предков и может отчасти восстанавливать свои смертоносные качества. Подобная реверсия может привести не только к заболеванию вакцинируемого, но и к его смерти.

Для выработки максимального иммунитета требовалось 3-кратное (с интервалом в неделю) прививание вакцины СТИ-1, что также несло определенные неудобства. Вырабатывавшийся в результате такого вакцинирования иммунитет не был продолжителен и довольно быстро снижался. Фактическое понижение выработанного иммунитета начиналось уже через 3 месяца с момента прививки.

Тем не менее, даже однократное использование вакцины СТИ-1 с высокой долей вероятности приводило к выработке у вакцинированного специфической резистентности (сопротивляемости организма), которая развивалась примерно у 60% привитых к концу 3-й недели. Примерно с 3-го месяца, как отмечено выше, начиналось её постепенное понижение: через 4 месяца после прививки она наблюдалась у 40% привитых, а через год – лишь у 10%. Если человек проходил полный цикл вакцинации (из 3-х уколов), то показатели эти были несколько выше. Но нельзя не признать того, что даже однократная прививка существенно повышала возможности иммунной системы человека противостоять сибиреязвенной инфекции.

Отвечая на вопрос «следовало ли в 1979 г прививаться, или лучше было воздержаться?», следует высказаться однозначно: здоровому человеку лучше было бы привиться.

Почему все эти нюансы важны для нас? Дело заключается в том, что уже в 1960-х гг. в Советском Союзе появились исследования микробиолога Г. В. Дунаева, в которых предлагалось усовершенствовать методику сибиреязвенной вакцинации, отказавшись от чисто живых вакцин в пользу т.н. комбинированных. Это направление сулило серьёзный рост эффективности вакцины, т.е. формирование иммунитета быстрее и на более длительный срок, нежели в случае использования одной только живой вакцины. Кроме того, серьёзным достоинством новой вакцины должно было стать снижение токсических осложнений, которым были подвержены выздоравливающие после успешного применения СТИ-1 и тому подобных средств. Фактически, благодаря работам Дунаева в повестку дня встал вопрос о создании препаратов нового поколения, причём таких, какие принципиально не могли быть созданы в США (поскольку, повторюсь, там существовал запрет на создание живых вакцин, которые должны были входить в состав комбинированных.).

А теперь самое важное, ради чего автор написал это длинное отступление про СТИ-1. Созданием новой перспективной вакцины занимались военные учёные в Свердловске-19, воинской части, находившейся на территории Чкаловского района.

По мнению автора, это очень важная деталь, к которой мы в дальнейшем ещё не раз будем обращаться.

С 15 числа в Чкаловском районе началось массовое вакцинирование населения. Для этого в Свердловск из Тбилиси, из НИИ вакцин и сывороток, была доставлена ёмкость, содержавшая 5 литров СТИ-1. Распоряжение о доставке отдал генерал-майор медицинской службы Пётр Николаевич Бургасов, он же принял на себя все хлопоты, связанные с решением неизбежных формальностей.

Бургасов – один из героев этой истории, причём, в отличие от главного инфекциониста РСФСР Никифорова или первого секретаря Обкома КПСС Ельцина, фамилия этого человека и его истинная роль в произошедшем если не прямо оболганы, то сильно искажены. Пётр Николаевич Бургасов заслуживает того, чтобы сказать о нём несколько слов.

Родился Бургасов в январе 1915 г. в городе Тула, закончил с отличием ФЗУ, работал на Тульском оружейном заводе, в дальнейшем поступил во II медицинский институт в Москве, после его успешного окончания был принят в аспирантуру Всесоюзного института экспериментальной медицины (ВИЭМ). Там-то он и стал заниматься микробиологией, что поначалу ему очень не понравилось. Когда в декабре 1939 г началась советско-финская война, Пётр Николаевич добровольцем отправился на фронт военврачом III-го ранга, а после окончания боевых действий был демобилизован и возвращен обратно в аспирантуру ВИЭМа.

Во время Великой Отечественной войны Бургасов прошёл большой путь от начальника хирургического отделения эвакуационного госпиталя до начальника санитарно-эпидемиологического отдела фронта. Закончил войну в звании подполковника медицинской службы. Далее работал в центральном аппарате Министерства обороны СССР, занимался вопросами подготовки к ведению биологической войны. А в апреле 1950 г. Бургасов оказался переведён в Совет Министров, где стал работать под непосредственным началом Лаврентия Берия.

Чем он там занимался? Правильно, разработкой бактериологического оружия. Берия создавал не только атомную бомбу – он курировал вообще все работы и исследования по оружию массового поражения (ОМП). К видам такового относились, напомним, ядерное, химическое и бактериологическое. Бургасов получал материалы советской разведки по бактериологической тематике, оценивал их важность и давал рекомендации государственному руководству. Практически это выглядело следующим образом: он вёл два блокнота, в которые записывал полученные от Берия данные разведки и собственную оценку этой информации – что важно, что сомнительно или недостоверно, что надлежит сделать для проверки, какие разработки необходимо инициировать в Советском Союзе и т. п. Блокноты были идентичны по внешнему виду и содержанию, один из них предназначался для Сталина, другой – для Берия. С последним Бургасов встречался 3—4 раза в неделю для предметного обсуждения актуальной тематики по бактериологическому оружию.

Пётр Николаевич был близок к Лаврению Павловичу, хорошо знал его сына и едва не попал «под раздачу» после того, как звезда Берия неожиданно закатилась летом 1953 г. Многие из сподвижников Лаврентия Павловича пошли под суд, кто-то покончил с собой, но Бургасова от печального конца спас перевод из аппарата Совмина в Генштаб, последовавший через несколько дней после ареста Берия. Далее Пётр Николаевич переместился из столицы в уже упоминавшийся Свердловск-19, там он являлся заместителем командира по научной работе, защитил докторскую диссертацию.

В 1965 г. Бургасов вернулся в Москву и притом с большим повышением – его назначили заместителем министра здравоохранения СССР – Главным государственным санитарным врачом СССР. В этой должности он оставался более 20 лет, в круг его служебных обязанностей входила организация санитарно-эпидемиологического надзора на всей территории Советского Союза.

Пётр Николаевич лично выезжал на места вспышек опасных инфекционных болезней, им написаны 8 монографий и более 90 научных работ, в т.ч. с результатами анализа данных реальных эпидемий и инфекционных вспышек.

Необходимо отметить, что Бургасов, будучи человеком Системы, т.е. советским чиновником высокого ранга, облеченным большими полномочиями, мог быть не заинтересован в разглашении материалов, опасных для самой Системы – по этой причине беспристрастность суждений Петра Николаевича может быть поставлена под сомнение.

П.Н. Бургасов, заместитель министра здравоохранения Советского Союза, во время встречи с Д. Спенсером, директором Центра исследований инфекционных заболеваний в городе Атланта, США.

Уже после распада Советского Союза он написал автобиографические воспоминания и рассказал в них многое такое, что никак не соответствовало политической коньюктуре, сложившейся в России после 1991 г. Так, например, Бургасов дал исключительно высокую оценку деловым и личным качествам Лаврентия Берия, согласитесь, подобное прямодушие весьма выразительно характеризует его бескомпромиссность. Любопытен и другой пример такого рода: Бургасов прямо пишет о том, что в случае необходимости звонил Андропову, в то время руководителю КГБ, и напрямую решал с ним все проблемные вопросы. Тоже интересное признание, учитывая, что ореол вокруг главной спецслужбы Советского Союза в 1990-х гг. сложился отнюдь не радужный. В своих воспоминаниях Пётр Николаевич рассказывает и о разработках бактериологического оружия в СССР, и о его натурных испытаниях (о чём было упомянуто чуть выше), и о работах по созданию вакцин против смертельно опасных инфекций.