Глава 5. Поезд

Шли мы недолго и, войдя в полуподвальный этаж здания, где над входом висела табличка с названием «Чайнаяъ», мы тут же погрузились в приятный полумрак.

Подскочивший половой принял от нас по мелкой медной монете и приглашающе кивнул на небольшой свободный столик, как раз на двоих. Быстренько смахнув с него крошки, он уставился на нас в ожидании заказа.

– Чего будете заказывать? – глядя на зажатые у нас в руках пирожки, вопросил половой.

– Нам бы чего-нибудь попить.

– Сей момент, есть квас.

– Какой? – вырвалось у меня.

– Клюквенный, ржаной, из белого хлеба, редкий лимонный, есть чай, сбитень, есть кипяток, для тех, кто в безденежье.

– Ага, – не смог сразу сориентироваться я и позорно замолчал.

– Нам по кружке ржаного кваса и по стакану кипятка, – решился заказать Пётр.

– Одну минутку, – и половой, не говоря больше ни слова, умчал к стойке, за которой то ли сидел, то ли стоял пузатый дядька с огромной окладистой бородой, в которой уже завелась седина.

Не успели мы съесть пару пирожков, как нам принесли по кружке прохладного кваса и по стакану крутого кипятку. Странный выбор, могло показаться со стороны. Но для двух шестнадцатилетних парней, которым всё время хочется есть, выбор совсем не странный.

– Могу предложить мёд цветочный прошлогодний, блюдце будет стоить недорого, всего пятак, к нему каравай за трояк и кипяток тогда без счёта.

– Ммм, – промычал я, оценив заманчивое предложение. После пирожков пить хотелось неимоверно, а одна кружка кваса явно не сможет утолить нашу жажду, конечно, ещё принесут стакан кипятку, но в поезде много не попьёшь, потому лучше вволю напиться здесь. Комната для умывания в вагоне есть, так что, лишнюю воду не придётся держать в себе.

– Несите, – опередил я Петра с ответом.

– Каравай тоже?

– Тоже, – согласился с моим предложением Пётр, – и добавил уже мне, – поделим напополам расходы.

Я кивнул и, схватив кружку кваса, стал запивать им быстро съедаемые пирожки, а тевтонец, наоборот, сначала взялся за стакан кипятка и принялся запивать им свою снедь. Минут за десять мы съели все пирожки и стали пить принесённый половым кипяток. Он поставил перед каждым по три стакана, обещанный каравай и глубокое блюдечко с густым прошлогодним мёдом. Кипяток убирал привкус съеденных пирожков, и мы быстро расправились, как с ним, так и с караваем, и мёдом.

Находясь в чайной, мы молча уничтожали принесенную еду и особо не глазели по сторонам, хотя, чего там глазеть, обычный мелкий пристанционный трактир, с претензией на солидность. Всё же, это не забегаловка, которую держат в основном иудеи, они же и лицензию от государства имеют на продажу хлебной водки.

А тут всё чин-чинарём, чай, кофэ, хотя изысков нет, не та публика, здесь бывают только такие, как мы, да работники железной дороги ошиваются. Покончив с едой, оставаться здесь дольше необходимого показалось мне неуместным.

Глянув на Петра, что дожёвывал кусок каравая, я понял, что у него сложилось такое же мнение об этом месте. Я встал, машинально взглянув на развешанные по стенам лубочные картинки, изображающие различные городские и сельские пейзажи. Только одна из них показывала атаку имперских гренадёров на порядки анатолийский войск. Задержав на ней взгляд, я вздохнул и, натянув на голову фуражку, пошёл на выход, отдав, как и Пётр, половому деньги за питьё. Скорее всего, в подобной атаке погиб и мой отец.

Улица вновь встретила нас шумом, и мы заспешили в сторону вокзала, что виднелся неподалёку. Времени прошло не много, всего лишь полчаса, но мы опасались отстать от поезда, да и вообще, чего шарахаться в незнакомом городе, мы же не за приключениями сюда пришли. Но без приключений, увы, не обошлось.

Быстро добравшись до вокзала, мы направились к месту, где стоял наш поезд, и не нашли его возле платформы. Волна ужаса накрыла меня с головой, сердце гулко застучало, я замер, не зная, что делать и куда бежать. Пётр тоже понял, что поезда нет, и стал бегать по платформе, словно поезд мог спрятаться за ней.

Первым опомнился, всё же, я.

– А вы не знаете, куда делся поезд, что здесь стоял? – обратился я к толстому и важному мужчине, с щегольской тростью и котелком на голове.

Тот холодно посмотрел на меня и хмыкнул.

– Раз поезда возле платформы нет, значит, он ушёл, молодой человек, – и, отвернувшись от меня, заспешил по своим делам.

Подскочил Пётр.

– Надо не у этих спрашивать, а у станционных работников.

– Ага, – ответил я, и тут мы одновременно увидели носильщика багажа. Подскочив к нему, мы буквально засыпали его вопросами.

– А вы не видели, тут поезд стоял? Да, мы опоздали на него, он ушёл или ещё здесь? Где он? Куда он делся? Он же должен был нас ждать?!

– Какой поезд? – нахмурился носильщик, который, всё же, смог разобрать сквозь поток вопросов самый нужный.

– Крестополь – Павлоград – выкрикнул Пётр.

– А, энтот, так вон же он стоит, на запасных путях, ещё час с лишком ему там торчать, ну а вы, поспешайте, а то вона как испужались. Он это, идите к нему, как раз успеете.

Позабыв поблагодарить носильщика, мы бросились наперегонки к стоящему вдалеке поезду. Спотыкаясь о шпалы и оскальзываясь на рельсах, мы за пять минут добежали до состава и, найдя нужный вагон, ввалились в него, насмешив такой спешкой обер-кондуктора. А вбежав внутрь, уселись на свои диваны и только тут перевели дух.

– Вот так поели пирожков, – выразил я свои эмоции вслух.

– Да ничего, зато Воронеж повидали, когда ты, Фёдор, ещё пирожков поешь в Воронеже?!

– Да, не скоро, – согласился я, нервно улыбаясь незамысловатой шутке.

Сунув руку в карман, я достал из него часы и взглянул на них. Мы отсутствовали ровно час, и ещё оставалось столько же до того времени, как наш поезд вновь тронется в путь, но выходить из вагона больше не хотелось, разве что только рядом постоять. Впрочем, на улице мы простояли недолго и, вновь вернувшись в вагон, сидели и переговаривались, пока приехавший к нам новый паровоз прицепил к себе вагоны и, дав короткий, но пронзительный гудок, отправился вместе с нами в долгий путь.

– А ты сам хотел поступить на инженерный факультет? – стал пытать меня Пётр.

– Нет, я хотел на военно-рыцарский факультет или поступить в военную академию, но меня туда не взяли.

– Почему?

– Из-за дара, – нехотя признался я.

– А что у тебя за дар?

– Слушай, а что ты меня вопросами заваливаешь? Я же не спрашиваю тебя, какой у тебя дар. А ты меня постоянно спрашиваешь.

– Да ладно тебе, у меня дар простой: я умею разминать и сращивать любое железо.

– Да?! Это как?

– Ну, потом покажу, я даже рельсы могу смять, если хорошо постараюсь.

– Так ты огневик, ты всё плавишь?

– Нет, сказал же тебе, я разминаю железо, ну, как воск, только долго, и я могу сращивать любую вещь или ваять из неё что-нибудь.

– Ааа! Так тебе в скульптуры можно идти, ты, наверное, и бронзу можешь так, и медь?

– Могу, – нехотя признал Пётр, – но они тяжелее даются, отец сказал, что мне с таким даром лучше идти в инженеры, да я и сам так думаю, а мама говорит, что из меня и вправду хороший скульптур получится, или техник какой. Но мне не хочется быть ни скульптором, ни инженером, я хочу стать физиком, чтобы познать суть вещей. Видел, какие сейчас машины паровые делают, а ещё, говорят, есть те, что на эфире работают.

– Так эфир же дорогой, его только в редких рудных месторождениях добывают.

– Да, но отец как-то обмолвился, что нашли новый способ: берут руду, обрабатывают её кислотой, потом в чём-то ещё замачивают, и она выделяет эфир в большем количестве, чем до этого. Сейчас по всем заводам, что когда-то добывали эфир кустарным способом, инженеры поехали, смотрят на отвалы использованной породы и думают, как всё это извлечь. Если получится, то эфиры мы сможем добывать раз в сто больше. Породы скопилось горы, вон на юге целые терриконы стоят.

– А про то другие страны знают?

– Знают, как им не знать, у них тоже есть подобное, но меньше, чем у нас, у нас самые богатые залежи пород, у них намного беднее, да и перерабатывать мы так до конца не научились, отчего наши отвальные породы намного жирнее их будут. Слышал, зашевелились опять в Европе, требуют рассмотреть, справедливы ли претензии Склавинской империи к полабам и словенам, что живут под контролем Кельтиберии.

– Ааа, – протянул я. – Нет, не слышал.

– Вот, – вздохнул Пётр, – как бы война не началась из-за этого.

– Побоятся.

– Может быть. Так у тебя какой, всё же, дар?

– У меня живой рисунок.

– Живой рисунок?

– Да, я могу показать любой предмет и если пойму, как он работает, то покажу это наглядно, а ещё смогу всё в разрезе показать.

– Ну, ты даёшь, у тебя прекрасный дар!

– Да, но я так не считаю.

– Ага, его не сделать боевым.

– Я тоже так думаю, – грустно согласился я.

– Да ты не расстраивайся, мой тоже боевым не назовёшь. Я же ведь не огонь или лёд метать могу, я железо мну, да и только, тоже так себе дар.

– У тебя интересный дар, но боевым не назовёшь.

– Вот и я о том. Но ничего страшного, у большинства людей вообще никакого дара нет, поэтому и ты, и я всегда работу найдём, а также подругу, какая понравится.

– Это да, но девчонки своевольные, не понравишься – не пойдут за тебя замуж.

– Ну, это мы ещё посмотрим! К моей матери, знаешь, уже сколько раз приходили другие родители ради помолвки со мной, а она всем отказывает, говорит, что я ещё не готов. А сама ищет кого познатнее, чтобы со мною обручить, но мы мелкопоместные бароны, с нами только такие же хотят породниться. Не вхожи мы в большую аристократию.

– Вот ты, Пётр, дворянин, а мне только предстоит то выслужить.

– Да толку-то, – махнул рукой Пётр, – всё то же самое, что и у простых людей, только правил больше и урону чести никак нельзя допустить. За честь хоть на смерть иди, но не допусти поругания.

– Да это ясно. А ты где жить намерен в столице, когда поступишь?

– Не знаю ещё, пока у родственников, а там видно будет.

– А я сразу комнату стану просить для себя.

– Если тебе место выделили, то и комнату дадут, у тебя всё равно ведь денег на то нет.

– Да, – вынужденно признал я, – очень дорого снимать.

– Вот и я о том же, – вздохнул Пётр, – мне тоже дорого снимать.

Разговор постепенно перешёл на учёбу, потом на родителей, на разные случаи из жизни, так незаметно пролетел почти весь день, и мы, пропустив обед, решились идти на ужин в вагон-ресторан, чтобы уже лечь спать на полный желудок. Сытым ведь спиться легче и слаще.

На ужин мы собрались около пяти часов вечера, позже туда направятся господа постарше, а раньше идти не имеет смысла, можно опять проголодаться. Вагон-ресторан находился через один вагон от нас, потому добрались мы до него очень быстро, и главное, вовремя.

В этот час он оказался почти свободным, и многие столики пустовали. Один из них мы и заняли. Здесь прислуживал не обычный половой, как в чайной, а настоящий официант, что даже имел некоторую униформу, в виде синих брюк и чистой белой рубашки, которую украшала нашитая эмблема железных дорог в виде перекрещённого топора и якоря синего цвета. На руках у него красовались нарукавники белого цвета, что сливались цветом с рубашкой.

– Чего изволите кушать? – обратился он к нам, когда мы уселись за стол.

– А меню?