Тиф

(14 августа 1918)

Беда пришла откуда не ждали. К вечеру, уже перед началом движения, внезапно слегли с жаром Филатов и Щукин. На упрямстве пытались сесть в седла, но Аюпов приметив их ненормальное состояние и дрожание рук, доложил Туманову:

– Командир, нельзя им ехать. Совсем плохи дела, как бы не тиф.

Быстро организовали больным лежки и провели осмотр всего отряда на предмет нездоровья. Температура оказалась и у Малютина, к полуночи он слёг. К рассвету с жаром были Поздеев с Щукиным. Тиф.

Туманов понимал, что в лесу болезнь не победить. Срочно требовалось найти помещение для отряда и обоза. А где? На карте был обозначен отдельно стоящий безымянный хутор, примерно в двух верстах к югу. Но был ли жилой, кем и как заселен – не известно. Выслал в разведку Суматова и Шумилова, разузнать что и как, да набить дорогу. Вернулись через час, докладом обрадовали:

– Живём, командир! Обитают

дед с бабкой, большой дом, баня, сарай, скотина есть и сена наготовлено. Дорога лесом, в один конец, не проездная.

Сразу и выдвинулись, погрузив больных в телегу и укрыв шинелями. Хутор оказался расположен на поляне, окруженный лесом, перед двумя большими взгорьями с овражком промеж. Заборов не было, из леса въехали всем обозом на большой двор, ограниченный тремя постройками: избой, сараем и стоящей на отшибе у небольшого пруда баней. На крыльцо вышел хозяин, озадаченный таким количеством гостей, дед лет семидесяти.

– Здорово живете, хозяева, – вежливо обратился к нему Туманов, соскакивая с седла, – принимай гостей, отец.

– Спаси Христос. Гостям завсегда рады, – настороженно ответил дед, – да как вы тут очутились, аль с дороги сбились, служивые?

Туманов, поднявшись на крыльцо, под локоток завёл деда в избу и отсутствовал минут пять. Затем, выглянув в открытое окно, дал команду:

– Подводы за сарай, засыпать сеном, лошадей распрячь, больных в избу.

С хозяином, Осипом Ивановичем, договорились быстро и с выгодой. Туманов кратко довёл, что их гостевание неизбежно, есть больные, поэтому он покупает этот хутор за… сколько он стоит? Двести? За триста. Отсчитал триста романовских рублей, из тысячи полученной еще в Оренбурге, и сказал обалдевшим от такой негоции деду с бабкой, что доплата – за неудобства, ибо жить им придётся пока тут же, но где-нибудь в другом помещении, так как в избе будут больные. Хозяйка, Ефросинья Савельевна, сноровисто собрала в большой узел нужное и увела деда обустраиваться в баню, захватив иконы.

Разместились так: обе комнаты избы-пятистенки оборудовали нарами, одну отвели под больных, кухню вынесли в сени. В сарае хватило места для лошадей, сена было запасено много, но едва-ли на три месяца, если распределить на всех. Дрова были заготовлены, вода была в колодце и пруду. Неожиданным бонусом стало то, что бабка Ефросинья успела послужить санитаркой в Русско-Турецкую, там же сама переболела тифом, и теперь с больными управляться стало гораздо легче.

К вечеру болезнь свалила Шумилова и Суматова. Оставшиеся в строю Аюпов, Нуртдинов и Шайдавлетов несли караул, и присматривали за хозяевами, по наказу Туманова. Деду Осипу поручили приглядывать за лошадьми, настрого запретив подходить к подводам (оружие не фунт изюму, поэтому строгость, нечего тут). Туманов, прислушавшись к своим ощущениям и не найдя предпосылок болезни, следующим днём запряг лошадь в трофейную телегу, измазав ее сажей до неузнаваемости, и проехался по окрестным деревням, вернувшись с запасом провианта для отряда на месяц – другой. Еще рейс пришлось сделать в следующий день, за овсом для лошадей. Любопытствующим говорил, что командирован для снабжения Народной армии, следы заезда к хутору аккуратно путал, а въездную дорожку, за версту, перегородил бревном с табличкой «КАРАНТИН. ТИФ».

Две недели безвылазно находились на хуторе, к этому времени тяжело болели все, кроме переболевших тифом ранее: Туманова, казаков-башкир и бабки Ефросиньи. Дед тоже держался, наверное стараниями хозяйки. Между тем август заканчивался, было совершенно очевидно, что из графика передвижения отряд выбился окончательно, и крайне была необходима информация о происходящих событиях на фронтах, и в округе. Да не мешало бы раздобыть каких-никаких медикаментов, ибо народные средства в лечение особых результатов не привносили, Туманов уже обоснованно страшился возможных осложнений у больных, грозящих непредсказуемыми потерями личного состава. И он принял решение отправиться в Спасск. До уездного центра было около 25 верст, если добираться верхом, то выйдет быстрее и мобильнее. К тому же прямого пути не было, а окольные дорожки накручивали еще лишних 15 верст.

Вышло даже с гаком: мимо Босякова на Ямобухтина, оттуда уже на Спасск – по карте набралось 40 с лишним верст. 4 сентября, ранним утром, отдал распоряжения по отряду на предмет бдительности и неукоснительного соблюдения конспирации, и выехал.

Человек в чёрном

(3 сентября)

Неяркая лампа, под малинового цвета абажуром с бахромой, освещала круглый стол в центре комнаты, в которой находились два человека. Один из них, одетый в облегающий чёрный костюм, с длинным лицом и глубоко посаженными глазами, по хозяйки расположился в большом кресле, стоявшем в тёмном углу, а второй, в полувоенном френче, с короткими усиками на узком лице, сидел у стола, закинув ногу на ногу и откинувшись на высокую спинку венского стула. Под световым кругом остывали два стакана с крепким чаем.

– Как вышло, что вопреки всем приказам и установкам штурм Казани был спланирован и осуществлён? – негромко, но внятно спросил невзрачный человек в кресле, бесстрастно посмотрел на собеседника, и продолжил, – Осуществлён успешно и не баз вашей помощи, Клепинов, и мы были вынуждены приостановить вывоз золота, едва его начав. В чём дело?

– Вы, уважаемый человек из Центра, не совсем по адресу обращаетесь. – качнув ногой, человек за столом выдержал взгляд и недвусмысленный напор собеседника, приложив к этому определённое усилие. – Планирование и управление операцией осуществляла Самара. Мы же тут, на месте, подстраивались под развивающуюся ситуацию и процессом не руководили. Образно говоря, мы бежали впереди паровоза.

Человек в кресле с минуту разглядывал Клепинова, и продолжил:

– Ну-с, вот и расскажите, что за партизанщина тут у вас происходила. Самара свои объяснения уже дала, дошла очередь до вас, Флеогонт Францевич. И отнеситесь к разговору серьёзней, утеря золотого запаса делает всех, к этому причастных, потенциальными преступниками.

Клепинов засмотрелся на стакан янтарного чаю, словно через его густую призму смог разглядеть нечто важное, имеющее отношение к разговору. С июля месяца он осторожно, шаг за шагом подбирал себе новых хозяев, за которыми о своём ближайшем будущем можно было-бы не беспокоиться. Иначе говоря – за которыми и было оно, будущее. Сидевший напротив в кресле человек представлялся сейчас едва обозначившимся мостиком, способным переправить его на твёрдую и сухую почву из того болота, в котором он с недавних пор себя ощущал. Его нынешнее командование и начальство думало больше о себе, чем о подчинённых, и он интуитивно чувствовал, что станет разменной монетой в первой же острой ситуации, на которые так богато неспокойное время гражданской войны. Очень показательным было само присутствие этого непонятного человека, из красного Петрограда, в захваченной Народной армией Казани. Не сидит, как мышь под веником, а ведёт себя хозяином. Может это и есть настоящая власть?

– С представителем чего или кого имею честь беседовать? – сухо спросил он.

– Вот это по деловому, Флеогонт Францевич, вы начинаете мыслить в правильном направлении. Извольте: я представляю лично председателя Петроградского ЧК. Глеб Иванович Бокий вам должен быть известен. Теперь вам известен и его личный интерес к происшедшим событиям в Казани.

Клепинов уважительно качнул головой. Судя по всему, ему сейчас следовало быть искренним и проявлять сотрудничество, иначе будущее могло оказаться совсем коротким и безрадостным. И Клепинов начал рассказывать всё, что имело отношение к событиям непосредственно перед взятием Казани, и первым дням после её штурма. Не обошёл он вниманием и странное появление в Казани Туманова, и его странное исчезновение, которое неявно, но возможно, было связано с пропажей золота из банка. Подробно доложив внимательно слушавшему собеседнику о своих подозрениях, Клепинов не посчитал лишним обозначить свою отстранённость, как рядового исполнителя, от глобальности всего происшедшего. Ну правда же, что он мог поделать, когда запущен такой механизм, как фронтовая операция? Да и задачи никто лично ему не ставил. О своих соображениях он докладывал, тому же Фортунатову. А он, в свою очередь доложил в Самару. Так что, спрос собственно с него, Клепинова, строгим быть никак не может.

Собеседник ни разу не перебил его за всё время, неподвижно застыв в окутанном полумраком кресле. Наступившая пауза, после своеобразного отчёта Клепинова, была ощутимо густой и содержательной на эмоции и мысли. Последний яростно надеялся на то, что наконец увидел перед собой человека, представляющего людей имеющих почти неограниченную власть, которым можно было и послужить. Не за страх, так за совесть. Его собеседник-же сопоставлял услышанное с имеющейся у него информацией, которая была им получена от руководства Комуча в Самаре. Председатель комитета Членов Учредительного собрания Владимир Казимирович Вольский, горячо доказывал свою полную непричастность к штурму и взятию Казани Народной армией Комуча, перекладывая всю вину на Каппеля. Вот он-де самовольно, в нарушение всех приказов и указаний и предпринял этот штурм. А теперь ему, Вольскому, приходится куда-то девать переправляемое из Казани золото, будь оно трижды проклято во веки веков. Потому-как он понимает, что такое не прощают, и спрос за это ему теперь снится каждую ночь, он даже кушать спокойно не может из-за всех этих переживаний. А Туманова с середины августа уже ищут, не извольте, мол, беспокоиться, сразу же и дал команду подключить боевые группы эсеров с Казани, даже отправил им своего человечка в помощь. И контроль за всеми наладил, будьте благонадёжны.

Более информативным получился отчёт Ивана Петровича Нестерова, руководителя ведомства путей сообщения Комуча. Благодаря техническим возможностям подведомственной ему структуры и осуществлялась постоянная связь с Петроградом, который был в курсе всего происходящего. Нестеров отнёсся к информации, которую в начале августа передал ему Фортунатов, по серьёзному. Он сопоставил июльский визит Дутова в Самару с прибытием на железнодорожный вокзал его конвоя, который убыл обратно в численно меньшем составе. Ровно на один вагон. То есть, примерно десять человек с лошадьми куда-то делись: в Самаре не объявлялись, обратно не уезжали. А вот оказаться в Казани через пару недель вполне себе могли. И дёрнуть с банка золото тоже было-бы им по силам. Придя к такому умозаключению, Иван Петрович не мешкая выехал в Оренбург к Дутову, которого он в июле сам назначил главноуполномоченным Комуча на территории Оренбургского казачьего войска, Оренбургской губернии и Тургайской области. Благо и повод для визита подвернулся подходящий – 12 августа в Оренбурге проходил парад в честь передачи власти Дутову от Каргина, временно замещающего должность Войскового атамана. Но в Оренбурге ничего выяснить у Дутова не удалось. О Туманове никто ничего, якобы, не слышал и не знал: да, был такой офицер, но испросил долгосрочный отпуск и уехал ещё в апреле в Омск, по семейным обстоятельствам, что-то там с родителями случилось. Сам Дутов с ним пообщался холодно, можно сказать на ходу, так-что подозрения у Нестерова остались. Да и по-простому встретили его казаки, без должного уважения (чего уж там – с откровенной неприязнью встретили). Поэтому вернувшись в Самару Нестеров, посовещавшись с Брушвитом и ознакомившись с новым, пришедшим докладом Фортунатова о результатах проверки банка, отправил в Оренбург телеграмму о лишении Дутова всех полномочий Комуча. Вот как-то так, уважаемый товарищ из Петрограда: в меру сил бдим. Правда, ответить на вопрос, какой леший его заставил заключать соглашение о таможенном перемирии с Временным Сибирским Правительством, и запускать на полную мощь движение поездов от Самары до Владивостока, на которых и вывозилось Казанское золото, Нестеров не смог, стал путаться в деталях и в обосновании причин такого решения.

Коротко говоря, сволочи они там все, в Самаре. Революционный трибунал по ним давно плачет. Но говорить об этом Клепинову, ясное дело, товарищ с Петрограда не стал. Толковый этот парень, Клепинов, только пуганый очень. Нужно к нему присмотреться, может и будет какая польза.

– Благодарю вас, Клепинов, больше вопросов не имею, во всяком случае пока. Когда вы отправляете своих людей на поиски Туманова?

– Так все уже выехали, прочёсывают Оренбургский тракт. Сегодня вечером оставшаяся четвёрка убывает, и всё: у меня в Казани никого на остаётся.

– Сделайте вот что: принесите мне по три капли крови этих ваших людей, не мешкая. Займитесь этим лично и прямо сейчас. До их отъезда вы должны успеть доставить мне то, что я прошу, и вручить старшему из ваших людей то, что я вам дам позже. Сами из Казани в ближайшее время далеко не отлучайтесь, Клепинов, мы с вами ещё поработаем.

– Извините… Моё имя вам известно, а как мне к вам обращаться?

– Очень просто: шеф.